Наталья Солнцева - Загадки последнего сфинкса
– Валяйте…
– Как рождается замысел ваших картин?
«Сейчас я тебе покажу! – внутренне возликовал Домнин. – Оторвусь на всю катушку!»
– Истинное творчество всегда пытается проникнуть в тайну… мироздания, – состроил он многозначительную мину. – А ее, как известно, можно постичь только… через обнаженную натуру. Срывание покровов! Развенчивание идеалов! Свержение кумиров с их вековых пьедесталов! Прочь маски! Прочь стыдливость… Последняя девка с базарной площади, отдающаяся из милосердия нищим, прекрасна в своей бескорыстной щедрости, как сама природа…
Его будто прорвало. Собеседник не успевал переваривать и запоминать «перлы», которые он потом сможет цитировать слушателям на великосветской тусовке.
Словесный рог изобилия иссяк столь же внезапно, как и открылся. Художник замолчал, выпил коньяк и попрощался.
– Мне пора. Люблю работать по ночам. Зимняя стужа… луна за облаками… синий снег… Я еще не написал Снежную королеву, возлежащую на ледяном ложе в ожидании любовника…
Художник встал и удалился, а парень остался сидеть с открытым ртом, глядя ему вслед. Что это было? Насмешка? Сарказм? Гениальное откровение?
На самом деле Домнин все придумал. Он исключительно редко писал по ночам, только когда захлестывало вдохновение или торопился закончить картину. Но в этот раз ноги понесли его к мастерской… Какое-то странное волнение гнало его вперед.
Мастерская не была оборудована сигнализацией, бронированной дверью и даже сложными замками. Зачем? Никаких ценностей, кроме всевозможного хлама, бутафорской атрибутики, подрамников, мольбертов, красок, кистей и недописанных полотен он там не держал. То была святая святых, его творческая кухня, его молельня, где он взывал к музам, испрашивая у них благословения и напутствия… Сокровищница духовных накоплений, которые он никогда не смешивал с материальными.
Художник полез в карман за ключами, но они не понадобились – дверь оказалась открытой. В глубине помещения смутно мелькал свет: кто-то пользовался фонариком. Неужто грабители?
Игорь Домнин обладал редким даже для мужчины свойством характера – он никогда и ничего не боялся. Такова была особенность его психического склада.
Руководствуясь любопытством, он решил не поднимать шума, а застать ночного посетителя врасплох. О том, что неизвестный может напасть на него, ударить или убить, художник и не подумал.
– Кто ты и что ищешь в моей мастерской? – прошептал он, бесшумно проскальзывая в темный коридор.
Из коридора две двери вели в кладовую и просторную комнату, куда приходили натурщицы и где, собственно, и творились шедевры живописи. Именно там Домнин заметил мелькающий луч фонаря.
Чтобы одежда не стесняла движений, хозяин сбросил дубленку на топчан – здесь за много лет он изучил каждую пядь, каждый уголок, каждый предмет и мог с завязанными глазами найти любой крючок, выключатель, стул – что угодно. Грабитель ориентировался куда хуже. Ему понадобилось освещение, которое выдало его с головой.
Темная фигура шарила в шкафу, держа фонарь под мышкой. Художник осторожно снял с перекладины длинную тяжелую драпировку – множество таких кусков ткани он использовал для создания фона, – сделал два крадущихся шага и застыл. Ночной гость почувствовал неладное, прекратил поиски, медленно повернулся, направил свет в сторону, откуда раздался шорох, и… ничего не увидел, кроме висящих рядами пыльных бархатных портьер, гобеленов, тонких шерстяных персидских ковров и ворохов шелка.
Домнин успел нырнуть между перекладин и затаить дыхание. Жаль, ему не удалось рассмотреть лица грабителя. Пыль попала в нос, захотелось чихнуть… Уткнувшись в край гобелена, он беззвучно дернулся, еще раз. Подумал: «Надо бы навести здесь порядок, выбить ковры, пройтись пылесосом. Небось паутины полно!»
Неведомый посетитель тем временем вновь принялся за поиски. Он, очевидно, был уверен, что ночью в мастерской появиться некому, и списал подозрительный шум на мышиную возню. Художник минуту выждал, выглянул из своего убежища, собрался с духом и стремительно бросился вперед, уже не заботясь о тишине… набросил драпировку на голову грабителя, навалился всем телом, подмял его под себя и с грохотом повалил на пол, увлекая следом декорацию из папье-маше и гипсовую колонну, имитирующую античные развалины…
Глава 9
– Где ты вчера пропадала? – спросил Матвей. – Я тебя так и не дождался, уснул.
– Беседовала с матерью Никонова, – невозмутимо ответила Астра, разогревая котлеты на завтрак. – Очень милая женщина. В прошлом была удивительная красавица, да и теперь еще глаз не оторвешь. Обещала всячески содействовать мне в поисках убийцы ее сына.
– Что ты ей наплела?
– Назвалась ясновидящей, которую посетил скрипач незадолго до смерти. Она поверила. Я убедила ее, что он предчувствовал беду и хотел узнать, кто его враг. Выполнить последнюю волю убитого для меня – долг, дело чести.
– Тебе не стыдно?
– Ничуточки! Кажется, я наконец буду делать то, что мне нравится. Может быть, когда-то я уже занималась сыском, раз меня тянет к этому?
– В прошлой жизни, что ли?
– Почему нет?
Матвей пожал плечами. Он редко пускался в рассуждения – они могли далеко завести. В дебри! Вместо неизвестных данных ум имеет привычку подставлять свои собственные выводы, которые искажают картину до неузнаваемости. Доверься ему, и заблудишься в трех соснах.
– Как прошло свидание? – невзначай спросила Астра.
– Потрясающе.
Она ждала продолжения, но Матвей молча взял котлету, положил на хлеб и откусил. Откровенная нелепость происходящего забавляла его.
– Твое немногословие граничит с хамством!
– Я делаю выбор, – вздохнул он. – Жить спокойно или…
– Или! Или! Неужели не скучно, Карелин?
– Ладно. Тебе повезло! В городе начался массовый психоз в связи со смертью Никонова. Со мной вчера разговаривали две страшно обеспокоенные дамы. Мужу одной из них пришло послание от… Сфинкса. Они твердят, будто скрипач получал письма с угрозами, подписанные таким же образом. Ты как в воду глядела! – Он имел в виду зеркало. — Может, у тебя действительно прорезывается третий глаз? Если так, откроешь не детективное агентство, а салон магии «Московская сивилла».
Астра не верила своим ушам. Ее даже не задел сарказм в словах Карелина.
– Ты ничего не путаешь? – на всякий случай спросила она.
В ответ он подробно изложил вчерашний разговор в «Миранде» и заключил:
– Все это – цепная реакция на громкое убийство. Помнишь фильмы про Фантомаса? Когда они вышли на массовый экран, повсюду появлялись надписи: ФАНТОМАС. В лифтах, на стенах домов, на скамейках в парке, на школьных партах. Шутников во все времена хватало.
Астра не разделяла его оптимизма.
– Никонов не придал значения письмам и погиб. По-моему, следует отнестись к угрозам со всей серьезностью.
– Послушай, если человек задумал кого-то убить, он не станет загадывать никаких загадок, тем самым настораживая потенциальную жертву. Какой в этом смысл?
– Вероятно, смысл есть, просто мы его не видим, – возразила она.
– После того – еще не значит вследствие того. Музыкант мог получать послания от какого-то чокнутого поклонника или поклонницы, а умереть от руки другого человека.
– Значит, когда Теплинского убьют, связь между загадками Сфинкса и смертью тех, кто не удосужился их отгадать, будет доказана? Не слишком ли дорогая цена?
– Какую загадку должен был отгадать скрипач?
– К сожалению, никто из его близких не знает, – покачала головой Астра. – Он не показывал писем ни жене, ни теще, ни матери, ни своему администратору. Вероятно, не хотел волновать беременную женщину или просто выбрасывал записки, не читая. Мне кажется, он был полностью поглощен предстоящими концертами в Москве и скорыми гастролями в Америке, поэтому мог не обратить должного внимания на письма от Сфинкса.
– Как же об этих письмах вообще стало известно?
– Жена Никонова, Дина, обнаружила очередное послание, вложенное в корзину с лилиями. Она ревновала мужа к его поклонницам и читала записки, которые находила в букетах. Наткнулась на то письмо, расстроилась, показала матери. Они решили, что среди почитателей таланта маэстро появился маньяк, пришли в ужас и, едва дождавшись Власа, потребовали отказаться от выступлений и заявить в милицию. Тот, к сожалению, их не послушался. Он был одержим музыкой, сценой, скрипкой, а тут из-за ерунды его вынуждают все бросить, и главное, на неопределенный срок. Потом, когда Дина уже легла спать, Никонов признался теще, что беременность до неузнаваемости изменила ее дочь: она стала истеричной, нервозной, и не исключено, что записки с угрозами – дело ее рук. Дескать, таким способом она хочет удержать мужа дома, отлучить его от концертной деятельности, ссылаясь на мнимую угрозу.
