Арнальд Индридасон - Трясина
— Захлопни свой поганый рот, — сказал Эрленд.
— Это он ей. Хольберг. Бляди этой. Спросил, какого цвета на ней трусики. Он был жуткий псих, Хольберг, еще покруче меня, — захихикал Эллиди. — А в тюрягу почему-то упрятали не его!
— Кого он спрашивал про трусики?
— Я ж говорю, эту бабу из Кевлавика.
— И он тебе все рассказал?
— Все-все, все точь-в-точь как было, — сказал Эллиди. — Как он ее брал, как куда что запихивал, и так далее. Всегда про это говорил, рта не закрывал. Ну да хрен с ним, а чего вы про Кевлавик-то? Чего вам до Кевлавика, при чем он тут? И почему про Гретара? Не пойму.
— Это у нас, у легавых, такая дурацкая работа, — бросил Эрленд.
— Ну а мне-то с этого что?
— А тебе с этого все, что хочешь. Мы тут сидим с тобой одни, конвоиры ушли, наручники с тебя сняли, и ты можешь заливать нам уши разным говном в свое удовольствие. Радости полные штаны. Но, приятель, должен тебя огорчить — ничего другого в меню не значится. Или отвечай на наши вопросы, или мы уходим.
Тут Эрленд не выдержал — перегнулся через стол, схватил голову Эллиди руками и повернул к себе. Не надо так делать, но иногда очень хочется.
— Тебе папаша в детстве не говорил, что пялиться — неприлично? — спросил Эрленд.
Сигурд Оли глянул на напарника:
— Босс, я в порядке, никаких проблем.
Эрленд отпустил Эллиди и спросил:
— Что у вас были за дела с Хольбергом?
Эллиди потер кулаком скулу. Он знал — это один—ноль в его пользу. А если считать конвоиров и наручники — то и все три—ноль. И это еще не последний гол, ха-ха!
— Ты думаешь, я тебя не помню, — сказал он Эрленду. — Ты думаешь, я тебя не знаю. А я все помню, я все знаю. И про Евочку твою — все-все знаю.
Эрленд ошеломленно уставился на татуированного великана.
Нет, такие вещи арестованные и заключенные говорили ему далеко не в первый раз, но легче от этого не делалось. Он понятия не имел, с кем конкретно водит дружбу Ева Линд, но среди этих людей были и рецидивисты, и наркоторговцы, и грабители, и проститутки — в общем, ребята, у которых за плечами чего только не было. Длинный-длинный список весьма малоприятных персонажей. Да что там, ей и самой случалось быть не в ладах с законом.
Однажды ее арестовали по наводке родителей одноклассника — торговала в школе наркотиками. Такая, как она, легко может знать человека вроде Эллиди. А человек вроде Эллиди знает сотню таких, как она.
— Так что у тебя за дела с Хольбергом были? — повторил Эрленд.
— Ева — крутая девчонка, — сказал Эллиди.
Да уж, подумал Эрленд, что есть, то есть. Во всех смыслах слова.
— Если ты еще раз произнесешь ее имя, мы идем вон, — сказал он. — А без нас ты, боюсь, заскучаешь, приятель. Кто еще согласится слушать твое говно?
— Сигареты, телевизор в камеру, никакого больше сраного карцера и никакой больше сраной работы. Это что, много? Что, два суперлегавых не могут такое организовать? Ну и еще бабу, раз эдак в месяц, неплохо бы. Вот его баба и сойдет, — Эллиди показал пальцем на Сигурда Оли.
Эрленд встал, за ним Сигурд Оли. Эллиди расхохотался. Хриплый, кашляющий хохот — вот уже не хохочет, а просто кашляет, вот его уже почти рвет, выплюнул какую-то желтую мерзость на пол. Напарники повернулись к нему спиной и направились к двери.
— Он мне все-все рассказал про свои делишки в Кевлавике! — заорал Эллиди им вслед. — Все про эту блядь рассказал. Как она скулила и пищала как резаная, пока он ей засаживал, и чего он ей шептал на ухо, пока у него снова не встал. Хотите, расскажу вам тоже, а? Хотите знать, что он ей говорил?! Сраные вы пидоры, вот вы кто! Очко небось играет! Ну, слабо?!! Слабо?!! А я все-все помню! Хотите, расскажу вам?!!
Эрленд и Сигурд Оли остановились и обернулись. Эллиди потрясал кулаками, орал, пена шла из рта. Он вскочил, оперся руками на стол, вытянул шею, словно бешеный бык. Дверь открылась, в камеру вошли конвоиры.
— А он ей про другую рассказал! — верещал Эллиди. — Он ей рассказал, как заделал еще одну, другую! Другую сраную блядь! Все-все ей рассказал, как выебал ту другую сраную блядь!!!
14
Увидев конвоиров, Эллиди рассвирепел. Он перепрыгнул через стол и с ревом бросился на четверых мужчин, сбив Эрленда и Сигурда Оли с ног.
Прежде чем конвоиры успели опомниться, Эллиди ударил Сигурда Оли головой, у обоих хлынула кровь из носа. Эллиди занес кулак, чтобы добить врага, но не успел — один из конвоиров выхватил из кармана электрошокер и как следует угостил им буйного. Эллиди несколько осел, но желания бить морду у него это не отбило, он снова занес кулак. Лишь когда свой электрошокер применил второй конвоир, Эллиди оставил попытки драться и попросту упал на Эрленда и Сигурда Оли.
Полицейские выкарабкались из-под великанской туши. Сигурд Оли прижимал к носу платок, пытаясь остановить кровь. Для верности Эллиди дали еще один удар током, тут он совсем затих. Конвоиры надели на него наручники и с большим трудом подняли на ноги. Они уже собирались его вывести, но Эрленд попросил их подождать секунду.
— Что еще за другая женщина? — спросил он Эллиди.
Ноль эмоций.
— Ты говоришь, он изнасиловал еще одну женщину? — повторил Эрленд.
Эллиди попытался улыбнуться, получилась жуткая гримаса — после электрошока особенно не поулыбаешься. Из носа течет кровь, вставные зубы окрасились в красный цвет. Эрленд попытался притвориться, что ему наплевать, ответит Эллиди или нет, мол, ему просто любопытно.
С такими типами нельзя показывать, что тебе что-то очень нужно. Нельзя показывать никакой слабости, лицо нужно держать каменным. Они на малейшие признаки слабости реагируют — им это нравится, подонки вроде Эллиди сразу чувствуют себя настоящими мужчинами, переполняются страстью, у них появляется в жизни цель — ударить в это слабое место. Малейшего намека может хватить — интонации в голосе, выражения лица, жеста, какого-то знака нетерпения. Эллиди сумел пробить его защиту, когда произнес имя Евы Линд. Второй раз у тебя это не выйдет, дружок, попировал — и хватит.
Они заглянули друг другу в глаза.
— Уведите это говно, — сказал Эрленд и повернулся к Эллиди спиной. Конвоиры так и собирались сделать, но заключенный стал упираться. Он пристально поглядел на Эрленда еще раз, словно что-то обдумывал, но потом плюнул и дал себя увести. Сигурд Оли все возился с окровавленным платком, нос распух.
— М-да, эк он тебя уделал, — сказал Эрленд. — Думаю, впрочем, ничего серьезного, рассечения нет, нос не сломан.
Он дернул Сигурда Оли за нос, тот завопил от боли.
— А может, и сломан, кто его знает. Я же не врач.
— Мерзкая тварь, — сквозь зубы процедил Сигурд Оли. — Вонючая, мерзкая тварь!!!
— Интересно, он с нами в игрушки играет или правда знает что-то про случай с другой женщиной? — рассуждал Эрленд, выходя из камеры. — Если это правда, то, глядишь, были и другие жертвы у Хольберга, которые не ходили в полицию.
— С этим подонком невозможно разговаривать, — возразил Сигурд Оли. — Он, гад, над нами издевался. Куражился. Просто решил повеселиться, скучно ему, понимаешь, подонку такому. Нельзя верить ни единому его слову. Мерзавец, урод. Чертов урод.
Напарники вернулись в кабинет начальника тюрьмы и кратко рассказали ему, что произошло. По их мнению, для Эллиди самое место — палата-одиночка в психбольнице, с обитыми войлоком стенами. Начальник тюрьмы нехотя согласился, но сказал, что у властей нет других возможностей, кроме как держать его здесь, в «Малой Лаве». Эллиди попадает в карцер не в первый раз и уж точно не в последний.
Коллеги вышли на свежий воздух. Пока они сидели в машине у ворот тюрьмы, Сигурд Оли заметил, что к ним бежит конвоир и машет руками. Они уже собирались было выехать, но Эрленд решил подождать запыхавшегося охранника.
— Он хочет с вами поговорить, — сказал тот.
— Кто?
— Эллиди. Эллиди хочет с вами поговорить.
— Мы уже имели удовольствие с ним поговорить, — сказал Эрленд. — Передайте ему, пусть закатает губу обратно.
— Он говорит, что сообщит вам полезную информацию.
— Врет он все.
— Врет не врет, а только за язык его никто не тянул.
Эрленд вопросительно посмотрел на Сигурда Оли, тот пожал плечами. Эрленд задумался.
— Черт с ним, идем.
— Он хочет говорить только с вами, одним, — сказал охранник, кивая Эрленду.
На этот раз Эллиди не выпустили из карцера, Эрленду пришлось говорить с ним через крошечное отверстие в двери одиночной камеры — оно открывалось, если отодвинуть задвижку. В камере было темно, Эрленд ничего не видел, только слышал голос Эллиди, хриплый, булькающий. Охранник отпер задвижку, отодвинул ее и оставил Эрленда в коридоре одного.
— Ну как твой приятель, который сраный пидор? — первым делом поинтересовался Эллиди. Судя по голосу, не стоит у двери, а лег на койку. Или сел на пол у стены. Говорит, словно из колодца, из вечной тьмы. Кажется, успокоился.
