Елена Михалкова - Призрак в кривом зеркале
Но самой большой гордостью Эли были куклы. Они не задерживались долго в ее комнате, и потому она особенно тщательно их пристраивала, усаживала на самые удобные и хорошо освещенные полки: полосатых вязаных бабушек в передничках, милых пастушек в шляпках, с корзинками цветов в пухлых розовых ручках, крошечных младенцев в слюнявчиках и – любимых своих кукол – обычных мальчиков и девочек, которым Эля обязательно давала имена. Сейчас на полке сидели Андрюша, Мариша и Степа.
Вязать она научилась в семь лет, когда увидела, как тетя Роза быстро и ловко орудует палочкой с закорючкой, а из-под закорючки лезет что-то пушистое, желтое, живое и прекрасное, как маленький цыпленок. Правда, когда Эля заинтересовалась цыпленком, выяснилось, что получится вовсе не птичка, а скучный шарф, которым тетя Роза собирается греть горло. «Мохер очень теплый», – сказала тетя, как будто это что-то объясняло, а на вопрос племянницы ответила, что мохером называются нитки, из которых она вяжет.
«Мохер». Слово было грубоватым и звучало совсем неподходяще для клубка нежнейшего цвета, который хотелось баюкать и носить в ладонях. Эля подумала, поискала в памяти и назвала про себя пушистые ниточки «шеврон» – смысла слова она не знала, но ей казалось, что клубку подходит это название.
Крючок она освоила за две недели и заинтересовалась спицами. Из-под ее неловких детских пальчиков стали выходить какие-то клочки, кусочки вязания, которые распускались на глазах – девочка все время забывала, как нужно закрывать петли, или же сама снимала вязанье со спицы, бросала и принималась за новое, потому что ей хотелось поскорее взять в руки новый клубок, пощупать, проникнуться цветом и текстурой ниток. Таких слов, как «текстура», Эля, конечно же, не знала, но она быстро поняла, что из белого клубка, похожего на взбитый снег, получится белоснежная мягкая паутина, а из такого же белого, но похожего на крепко сбитый гладкий снежок, выйдет самая настоящая дорожка, плотная и скользкая.
Мать снисходительно смотрела на увлечение дочери, зато соседка с нижнего этажа, тетя Таня, которую Эля звала Танюшей, хвалила ее и с искренним восхищением рассматривала изделия, которые приносила ей девочка.
– Элька, у тебя золотые ручонки, – как-то раз сказала тетя Таня. – Через десять лет ты станешь такой мастерицей, что твои вещи будут продаваться на вес золота.
И ласково потрепала по макушке Эльку, подставлявшую голову, как котенок.
Эля любила Танюшу, потому что та не смеялась над ней в отличие от остальных взрослых, живших и бывавших в их большом доме. Как-то раз девочка услышала, что у Тани «вид как у голодной кошки». Так сказала тетя Роза, а мама отозвалась: «Все мы знаем, что той кошке надо», и голос у нее был презрительный.
Может, Таня и впрямь чем-то напоминала голодную кошку, поскольку была худая, почти тощая, с нездоровым блеском в глазах… Зато она научила Элю делать «маникюр» из лепестков цветов, и девочка оборвала всю календулу в саду мамы, слюнявя лепесточки и аккуратно выкладывая их на ноготки, подбирая по размеру, чтобы сидели ровно и прилипали накрепко. Пока лепестки не высохли, можно было хвастаться новым «маникюром» перед подружками, а потом Эля нашла в саду у соседа малюсенькие фиалки, и целых два дня у нее был изумительный фиолетовый маникюр. Правда, сосед пожаловался маме, и про фиалки пришлось забыть.
Но следом за фиалками настала очередь вьюнка: его мыльной коробочкой хорошо было мыть руки, и Эля поочередно играла в больницу (она видела, как старательно мылит руки суровая громогласная медсестра, приходившая к ним домой лечить заболевших Лару и Ленечку), в повара и просто в чистюлю. Когда вьюнок надоел, Эля принялась варить варенье из апельсиновых и лимонных корочек и испортила две кастрюли, которые ей пришлось закопать в саду (тетя Роза так и не дозналась, куда они пропали). Став чуть постарше, девочка увлеклась духами и, прокравшись в комнату тети, подолгу сидела перед ее трельяжем, откупоривая толстые стеклянные флакончики и принюхиваясь к густой жидкости, а иногда и осторожно прикладывая к коже прохладный кончик пробки, смоченный капелькой парфюма.
Когда тетя Роза узнала о забавах с ее духами, Элю наказали, а флакончики спрятали в ящик, запиравшийся на ключ. Тогда Эля решила готовить духи сама: в старой фарфоровой чашке, раскопанной на помойке, настаивались лепестки роз, а в железной кружке – лепестки пионов, которые пахли сильнее, а значит, и духи должны были получиться более ароматными. Настоявшуюся водичку девочка переливала в бутылочки из-под детского кефира, которым поили близнецов, закупоривала комочками ваты и выстраивала под шкафом – в сухом темном месте, как и рекомендовал хранить духи польский изготовитель, добросовестно напечатавший это предупреждение на коробочке. Правда, когда мама нашла бутылочки, их вылили, но к тому моменту Эля уже и сама остыла к духам – все равно они пахли совсем не так, как настоящие.
Она росла задумчивой девочкой, тихой и пугливой, совсем не похожей на ту обаятельную, веселую, общительную хохотушку, которую нафантазировала себе Эльвира Леоновна, мечтая о дочери. Когда Эле было пятнадцать лет, она узнала, что мать назвала ее именем, похожим на свое, не случайно: маме хотелось, чтобы дочь стала ее продолжением, унаследовала от нее лучшие черты. Но этого почему-то не случилось. Выросла Эля некрасивой, толстой, с носом картошкой и тусклыми волосами. А самое главное – ни к чему не пригодной. Поначалу Эльвира Леоновна скрывала свое отношение, но чем старше становилась Эля, тем бесповоротнее разочаровывалась мать в своей старшей дочери.
Вещи Эли не продавались на вес золота. Она вязала быстро, но свитера, платья и юбки выходили обычными, скучными, а ей хотелось чего-то сказочного. На двадцать первый день рождения мама сделала ей подарок: компьютер, который сосед Валентин Ованесович помог подключить к Интернету. Мать надеялась, что Эля станет самостоятельно осваивать разнообразные программы, но к освоению программ девушка оказалась совсем не пригодна: путалась, не понимала, что означает самая простая фраза в книжке «Компьютер для чайников», смотрела на Эльвиру Леоновну глупыми круглыми глазами, отчего та раздражалась еще больше. В конце концов Эльвира Леоновна махнула на старшую дочь рукой, решив, что природа на ней отдохнула, и мучение Элино закончилось.
А компьютер остался. Без строгого надзора Эльвиры Леоновны дочь потихоньку освоила Интернет и обнаружила, что существуют целые сообщества, которые только и делают, что вяжут, придумывают одежду для кукол, изучают новые узоры и делятся друг с другом идеями. Увидев принцесс в волшебных кружевных нарядах, связанных из простых ниток, Эля загорелась и принялась вязать без передышки.
И вот тут-то предсказание тети Тани сбылось, хоть и в искаженном виде. Связав наряды всем старым куклам, Эля сообразила, что можно вязать и самих кукол. Ей доставляло удовольствие подбирать яркие цвета, придумывать платья и костюмы, которые можно снимать, потому что они были «как настоящие», нашивать крошечные пуговички и скрупулезно вывязывать детали воротничков и манжет. Она одарила всех знакомых детей вязаными человечками, а затем принялась рукодельничать просто так, для своего удовольствия.
Образование у Эли было плохонькое – местный экономический колледж давно уже выпускал никому не нужных специалистов, которые уезжали «образовываться» в другие города либо же устраивались работать секретарями, помощниками юристов и кадровыми работниками. Эля тоже собиралась куда-то устроиться, но в один прекрасный день обнаружила еще один любопытный сайт, объединявший рукодельниц: мастерицы выставляли изделия на продажу. Система регистрации оказалась совсем несложной, и уже к вечеру Эля с опаской выложила фотографии двух кукол, которых она пока не успела подарить соседским ребятишкам. Над ценой она ломала голову недолго: написала «Ваня и Маша, 300 рублей» и удовлетворенно щелкнула по клавише.
Первое письмо пришло ей уже через два часа, а за ним и еще несколько. Подумав, Эля рискнула взять заказы и за три дня связала еще шестерых Вань и Маш, которые отправились в посылках к покупателям. За ними последовали новые вязаные человечки, а за человечками – целый зоопарк, который один из клиентов решил приобрести в подарок сыну.
С тех пор Эля зарабатывала деятельностью, которую Эльвира Леоновна открыто называла баловством и глупостью и не могла взять в толк, за что платят деньги ее дочери. Однако яркие веселые игрушки раскупались почти сразу, как только оказывались на сайте рукодельниц. У Эли обнаружился свой узнаваемый стиль, копировать который на первый взгляд казалось легко, и этим немедленно воспользовались некоторые рукодельницы. Однако выяснилось, что у вязаных бабушек и дедушек, внуков и внучат, пастушек и Красных Шапочек Эли Шестаковой есть особенность, повторить которую невозможно: в каждой игрушке была индивидуальность. Радость, с которой девушка «сочиняла» своих кукол (она предпочитала называть работу именно так), волшебным образом отражалась в них.
