Себастьян Фитцек - Я – убийца
– Давайте я скажу так… – Брандман, как черепаха, повернул морщинистую шею в сторону профессора. – Если в Симоне действительно кто-то реинкарнировался, то в прошлой жизни он сделал нам очень большое одолжение.
– Значит, убитый был преступник?
– Да. И еще какой отпетый. Гаральд Цукер бесследно исчез пятнадцать лет назад. С тех пор Интерпол подозревал его в причастности к ужасным преступлениям с пытками в Южной Америке. По всей видимости, ему все же не удалось скрыться.
– Цукер? – Мюллер машинально листал рукописные заметки к докладу, которые лежали на кафедре.
Неожиданно раздался стук. Дверь открылась до того, как он успел сказать «войдите». Первым Мюллер узнал медбрата, которого все в больнице называли Пикассо, хотя ничто в грубой внешности мужчины не напоминало Мюллеру об искусстве. Правая рука Пикассо лежала на плече маленького мальчика и, казалось, слегка подталкивала его в кабинет.
– Привет, Симон. – Брандман поднялся со стула и поздоровался с малышом, как со старым знакомым. Симон лишь робко кивнул. На нем были светло-голубые джинсы с накладными карманами, вельветовая куртка и новехонькие белые теннисные туфли. На шее болтались наушники от MP3-плеера.
– Как ты себя сегодня чувствуешь? – спросил главврач и вышел из-за кафедры.
Мальчик выглядел хорошо, но, возможно, все дело в парике, который немного отвлекал от бледной кожи.
– Неплохо, я только немного устал.
– Хорошо. – Мюллер потянулся, пытаясь компенсировать очевидное превосходство комиссара в росте.
– Это господин из уголовной полиции, и он хочет расспросить тебя о вчерашних событиях. Точнее, он хочет провести с тобой один тест, а я не уверен, готов ли ты к этому.
– Что за тест?
Брандман откашлялся и изо всех сил постарался изобразить подкупающую улыбку.
– Симон, ты знаешь, что такое детектор лжи?
10
В окрестностях Хакского рынка свободное парковочное место спонтанно появляется только в плохих фильмах, поэтому, доехав до частной клиники на Розента-лерштрассе, Борхерт на своем джипе просто встал во втором ряду. Во время поездки от Моабита[2] до Митте[3] Штерн сделал несколько телефонных звонков, и между всех прочих в справочное бюро, где ему сразу дали информацию относительно доктора Йоханна Тифензее. К удивлению Штерна, этот человек был не только психолог, но и психиатр, то есть дипломированный врач, и даже якобы приват-доцент на кафедре медицинского гипноза в Университете имени Гумбольдта.
– Подожди-ка, Роберт.
Штерн почувствовал, как рука Борхерта сомкнулась вокруг его запястья, когда Штерн хотел отстегнуть ремень безопасности.
– Ты можешь обманывать девчонку, эту Карину, но я на такое не поведусь.
– Я тебя не понимаю.
Штерн хотел высвободить руку, но ничего не вышло.
– Почему ты играешь в могильщика? Адвокат, которого я знаю, покидает свою виллу, только если может выставить кому-то за это счет. И ни за что не будет работать с невменяемыми детьми. Подожди, дай мне сказать.
Штерн ощущал, как немеет его рука, настолько сильно Анди сжал пальцы. Сигнальные гудки проезжающих мимо машин Борхерт просто игнорировал.
– Я не идиот. Адвокаты, как ты, не бегут от полиции без причины. Так что скажи мне, почему мы не дождались фараонов в логистической компании.
– Я просто хотел избежать проблем с Энглером.
– Бред. Твои проблемы удвоятся или даже утроятся, если старик Гизбах все разболтает. Итак, что происходит?
Роберт смотрел сквозь тонированное стекло пассажирской дверцы на широкий тротуар оживленной улицы. Был только конец октября, но в витрине кафе на углу уже стоял Санта-Клаус.
– Ты прав, – наконец вздохнул Штерн. Он расстегнул куртку онемевшими пальцами, когда снова смог двигать рукой.
Борхерт поднял брови, когда Штерн сунул ему под нос DVD.
– Это лежало вчера в моем почтовом ящике.
– Что на нем?
Вместо ответа, Роберт вставил диск в прорезь CD-плеера, и маленький экран навигатора загорелся.
– Сам посмотри.
Он закрыл глаза и ждал, что жуткий голос, как ядовитый газ, начнет поступать в салон машины через динамики. Но вместо этого послышался треск и хруст.
– Ты хочешь меня развести, Роберт?
Сбитый с толку, Штерн открыл глаза и посмотрел на экран в красных пятнах.
– Не понимаю. – Он нажал на кнопку, торопливо извлек DVD из плеера и проверил, нет ли на диске царапин. – Он, должно быть, сломан! Вчера еще на нем всё было.
Или признаки износа ему все же не померещились?
– Что всё? – спросил Анди.
– Ну, всё. Голос, отделение новорожденных… – Штерн занервничал и почувствовал, как внутри нарастает паника. – Кадры с Феликсом. И этот маленький мальчик, который выглядит как мой сын.
Он повторил все еще раз, когда увидел недоумение на лице Анди, и, как мог, объяснил ему, с каким шокирующим видео вчера столкнулся.
– Я не могу пойти в полицию. Тогда он убьет близняшек. Так что я должен сам выяснить, откуда Симон знает об убийствах. У меня осталось еще четыре дня, – заключил Штерн и вдруг сам себе показался глупым. Расскажи ему кто-нибудь два дня назад такую невероятную историю, он бы высмеял его и послал к черту.
Анди без комментариев взял DVD у Штерна и включил свет в салоне. Снаружи из-за непрекращающего моросящего дождика было тускло, как в турецкой бане.
– Что ты думаешь? – осторожно спросил Роберт, так как Борхерт долго ничего не говорил.
– Я тебе верю, – наконец ответил он и вернул серебристый диск.
– Правда?
– Я имею в виду, верю, что еще вчера на нем что-то было записано. Эта штука называется саморазрушающийся диск.
– Что?
– Одноразовый диск. Когда я еще работал в киноиндустрии, он существовал только как прототип. Диск имеет специальное поликарбонатовое покрытие, которое вступает в реакцию с кислородом. Если после просмотра вытаскиваешь диск из плеера, он приходит в негодность под воздействием света и кислорода. Вообще-то такие диски придумали для видеотек, чтобы, взяв фильм напрокат, его не нужно было возвращать.
– Хорошо, это же доказательство. Что мне делать с одноразовым DVD? На нем была информация, которую я не должен распространять.
– Роберт, не обижайся, но… – Борхерт почесал лысую голову, – сначала мы находим этот труп, а сейчас тебя шантажирует какой-то неизвестный, который утверждает, что твой сын не умер? Может, этот голос существует только в твоей голове?
Штерн посмотрел в краснощекое лицо Борхерта и согласился, что вопрос абсолютно резонный.
Может, смерть Феликса все-таки свела его с ума, пусть и десять лет спустя? Вероятно, так и есть. Все объективные факты однозначно доказывали, что Феликс умер. Но жестокий голос на DVD и воспоминания Симона с безжалостной точностью попали в цель и обнажили внутри Штерна нечто, о существовании чего он до сих пор не догадывался: жилу, которая была восприимчива к сверхъестественным явлениям. Шокированный, Штерн должен был признать, что ему плевать на отсутствие каких-либо рациональных объяснений, если только какая-то высшая сила сделает возможным его встречу с сыном. Борхерт был прав.
Он и правда на грани помешательства. Со слезами на глазах Штерн положил руку Анди на плечо.
– Я держал его на руках всего три раза, понимаешь? – Штерн сам не знал, почему сказал это. – В том числе когда он был уже мертв.
Слова полились из него безудержным потоком.
– Иногда я просыпаюсь по ночам. До сих пор. И снова чувствую его запах. Тело Феликса было уже холодным, когда Софи наконец разжала пальцы и выпустила его из рук. Но он пахнул все так же, как в то утро, когда я держал его на руках в первый раз и намазал детским кремом.
– И теперь ты всерьез хочешь выяснить… – Штерн слышал, с каким трудом давалось Борхерту это слово, – не реинкарнировался ли он?
– Да… Нет… – Роберт шмыгнул носом. – Я не знаю, Анди. Но должен признаться, что не могу рационально объяснить себе это сходство.
Он рассказал о родимом пятне мальчика, который задувал свечи на своем именинном торте.
– Оно находится там же, где и у Феликса. На плече. Это большая редкость, обычно родимые пятна бывают на лице или затылке. Конечно, сейчас оно гораздо больше, но его форма… Оно выглядит как сапог.
– А Феликс… – замялся Борхерт. – То есть младенец, которого вы похоронили. У него оно тоже было?
– Да, я сам видел. До и после смерти.
Штерн закрыл глаза, словно хотел избавиться от стены воспоминаний, о которую бился. Но не исчезла ни больничная палата, ни металлический стол для ауто псии, на котором лежал его сын.
– Мне очень жаль. – Штерн быстро провел ладонью по лбу, чуть помедлил, потом вышел из машины. – Я пойму, если ты мне не веришь и больше не хочешь иметь с этим безумием никакого дела.
Он захлопнул дверь и направился ко входу в дом, не дожидаясь реакции Борхерта.
Мельком взглянув на скромную табличку с именем на кованых воротах, Штерн понял, что у цели. Пятый этаж, налево. Он хотел было позвонить, но тут заметил распорку, которая не давала воротам закрыться. Не зная, понадобится ли ему, как во многих берлинских доходных домах, ключ для использования лифта, он пошел наверх по лестнице – так что потребовалось время, прежде чем он добрался до последнего этажа. Тяжело дыша, Штерн оперся о стертые перила и замер в ужасе. Однако его испугала не собственная никудышная физическая форма, а дверь частной врачебной практики.
