Последняя инстанция. Расследование (СИ) - Ольга Каневская
— Да читал я это всё! — раздражённо проворчал я. — похоже рассказываешь. Ну и что ты от меня хочешь? Чтобы я решение вынес? Там, по-любому, двести шестьдесят четвёртая часть три всё перекрывает. И сто двадцать пятую, и ту же двести шестьдесят четвёртую часть четыре — это, если он, конечно, доказано пьяный был…
— Доказано пьяный… — захихикал Сашка. — Стрёмно!.. То есть, три варианта — пьяный, доказано пьяный и недоказано пьяный. Новое что-то в правовом лексиконе! Но мысль верная. Недоказано он пьяный был. Трое суток прошло до явки. Ну и капельницы стопудово были, нейтрализации можно добиться стопроцентной, эксперты голову сломают.
— Тогда только часть три, — заметил я, — раз «недоказано». Остальное — эмоции.
— Я жду приговора!
— Ну, если учесть, что у него не было прав, что он проехал на «красный», что оставил пострадавшего без оказания помощи, скрылся с места дэтэпэ, то я бы дал три года колонии общего режима и три года запрета на управление транспортными средствами.
— У него и так прав нет!
— Это роли не играет. Три года он и не сможет получить права, а если его без прав поймают, то тут будет уже не административный штраф, а новое уголовное дело.
— А почему три, а не пять, по максимуму?
— Явку с повинной не забывай! — напомнил я.
— Какая, к чёрту, явка?! Его маман за ручку привела!
— Дела не меняет. Хоть кто привёл — явка есть.
— Через три дня, когда экспертизу не сделать уже?!
— Да хоть через сколько. Переступил порог отделения — считай, явка с повинной. Поэтому и три… Ладно, не люби мне мозг! Сколько ему дали в итоге?
— Дали ему штраф в две с половиной тысячи рублей…
Я от неожиданности ударил по тормозам:
— Чего?! Сколько?! — мне показалось, что я ослышался.
Сашка, стукнувшись головой о торпеду — тормоза нужны трусам, ремни безопасности сомневающимся — заорал на меня:
— Ты, бэтман, угробить хочешь будущего родственника?! Поаккуратней не мог?!
Сзади завыл сигналом огромный джип, и я, от греха подальше, поспешил убраться с проезжей части. Остановил машину у края дороги, включил аварийку, так как затормозить мне пришло в голову на виадуке. Осмотрел наливающуюся шишку на Сашкином лбу, повинился, как мог:
— Ну, прости, тесть! Это я от неожиданности!
— От неожиданности… — передразнил меня напарник. — А чего ты, собственно, ожидал? Следователь Прокофьев, мать его… На нём таких дел уже пять. Это — шестое. Чему удивляться? Помнишь, который вёл дело Никитиной? Тарховка…
— Да помню я, помню! Гражданка Никитина с собакой…
— Хорошая память, — похвалил напарник. — ты ехай давай! А то шашлыки пережарятся. Только не тормози так больше. Родственники сбитого парня, естественно подали апелляцию, жалобы накатали по инстанциям и на решение суда и лично на этого вурдалака Прокофьева. Так что, пока ждём…
— А чем судья вообще аргументировала такое решение?
— А чего ей аргументировать? Ей дело принесли, она читает. Выносит постановление.
— Так в деле не всё так было? Что-то, чего мы не знаем?
— Всё мы знаем. Только совершенно внезапно, на видеозаписи, которая, кстати, даже в сети была выложена, зелёный свет, на который шёл несчастный пешеход вдруг трансформировался в красный.
— О, как! — я чуть было снова не ударил по тормозам. Сашка предусмотрительно пристегнулся. — А показания очевидцев?
— А кто их в суд вызвал? Запись есть. На фига очевидцы? — удивился Сашка.
— Действительно! С каких это пор у нас вдруг видеозапись важнее для суда, чем показания свидетелей?
— А с тех самых, когда стало модно свидетелей перекупать. Правды от них не жди, — вздохнул напарник. — В сети кричат: «Я всё видел, я всё расскажу!», а, как до «рассказа» доходит, так почему-то никаких свидетелей, только видеозапись. Ну и что бы ты сделал, гражданин начальник в таком случае?
— Я бы взял этого Прокофьева за яйца, высоко поднял бы над головой и держал бы так до тех пор, пока он не сознался бы, какой умелец ему видеозапись подправил, и за сколько, заодно. Такой расклад годится?
— Годится, — согласился Сашка. — Можно и так. Только я подозреваю, что никакой записи уже нет. Стёрлась. Случайно. Всякое же бывает…
— А за этим Прокофьевым, похоже, не слабо стоят? — произнёс я свои мысли вслух.
— Во! В корень зришь! Просто так он бы побоялся столько дел «загасить». Следак и следак! Ему велели, он так дело повернул. Хочешь с ним поговорить?
— Я?! А что я должен ему сказать? Он же реально не по своей воле эти дела на тормозах спускает.
— Пусть расскажет, по чьей. Дальше видно будет.
— Да не блажи ты, Сашка! — я поморщился. — Во-первых, он может испугаться и не рассказать. Во-вторых, кроме непосредственного начальника он никого не назовёт. В-третьих…
— В третьих, — наставительно произнёс Сашка, — это, смотря, кто и как спросит. Можно спросить и так, что ответит… Просто тут вот какая неприятность… Сейчас этот упырёнок оштрафованный здесь, то есть дома. Но есть у нас некоторые основания полагать, что в ближайшее время его переправят в Лондон. А там его достать будет сложней.
— А ты считаешь, что апелляция не поможет? — на всякий случай спросил я, хотя ответ знал.
— Наивный ты человек, майор! — Сашка покачал головой. — Это говорю тебе не я. Это говорят тебе такие чуждые нам с тобой мёртвые американские президенты. Даже общественный резонанс не поможет. Вот увидишь. Дело оставят без пересмотра. Правда, ещё можно ущерб этого сраного «infiniti» повесить на родственников погибшего. Для полноты абсурдности картины…
Наш разговор был прерван звонком. Сашкин телефон звонил куда более спокойней и мелодичней, чем мой. По встревоженному Сашкиному голосу я понял, что что-то произошло. Прибавил скорость. Напарник старался сдержать волнение и отвечал почти спокойно, отдавая какие-то распоряжения. Закончив разговор, он вдруг изменился в лице и тихо, но очень решительно велел мне:
— Гони!
