Рэй Брэдбери - Голливудские триллеры. Детективная трилогия
– Пигмалиона? – прошептал я, мгновенно сложив в уме фрагменты головоломки.
– А Молли Каллахан, двадцать седьмой год, помните?
– Смутно.
– А Полли Риордан, двадцать шестой?
– Что-то припоминаю.
– Кэти была Алисой в Стране чудес, Молли – Молли в «Безумной Молли О’Дэй», а Полли, соответственно, – «Полли из цирка», в том же году. Так вот, и Кэти, и Молли, и Полли на самом деле все – Констанция. Представьте себе волшебный котел: ныряет в него никому не известное имя, а выныривает уже знаменитость. Это я подучил ее: кричи громче: «Я – Полли!» Чтобы продюсеры закричали в ответ: «Да! Да, детка, ты – Полли!» И все получилось: первый фильм с ней сняли за шесть дней. Потом я переделал ее – и натравил на самого льва Лео[380], чтобы вцепилась ему в глотку. «Я – Милашка Кэти Келли…» – «Да! Да!» – завопил весь львиный прайд. Второй ее фильм сварганили дня за четыре. Потом Келли исчезла, Молли взобралась на радиобашню RKO[381], и – понеслось. Молли, Полли, Долли, Салли, Герти, Конни плодились как кролики и вместе с Констанцией резвились на студийных лужайках!
– И никто за все годы так и не догадался, что Констанция играла не одну роль, а несколько?
– Это я, Альберто Квикли, добыл для нее славу, богатство и почет! Превратил ее в жар-птицу, несущую золотые яйца! Никто так и не узнал, что некоторые имена на Голливудском бульваре придуманы Констанцией. А сколько туфель она впечатала в бетон у Граумана своей кукольной ножкой – и все разного размера, от тридцать шестого до тридцать девятого.
– И где теперь эти Молли, Полли, Салли, Герти, Конни?
– Этого не знает никто – даже она сама. Наверное, поросли быльем… Вот, у меня остались шесть разных адресов – за двенадцать летних сезонов… Годы – вот где легче всего спрятаться. В них тебя прячет сам Господь… Стоять-бояться! Как меня зовут?!
Шаркая ногами, он прошелся по кругу. Мне кажется, я даже слышал скрип его старых костей.
– Ну! Ну же! – Он изобразил на лице муку.
– Мистер Метафора!
– Ты знал! – Он свалился без чувств.
Я тут же склонился над ним, в полном смятении. И вдруг он вытаращил на меня один глаз.
– Это же было кулуарное имя, не для всех! Приподнимите меня повыше. Раттиган сбежала… из-за меня, – выпалил он без всякого перехода. – Я ее напугал. Я хотел… это была инсценировка. Кто-то ведь должен был, наконец, заинтересоваться, когда жили все эти Полли-Молли и существовали ли они вообще. И мне сам бог велел это сделать – не будь я Фейджин, Марли Скрудж, Гамлет и Квикли в одном лице… Признаюсь, с годами меня все больше мучила ревность. Я все сильнее злился, вспоминая, как сначала заполучил, а потом потерял ее. Злился, но ничего не предпринимал. Помните, как Гамлет откладывал расправу над коварным злодеем, убившим призрака его отца? В это время Офелия и Цезарь жаждали крови… Шли годы, злоба накапливалась… Вскоре одно только воспоминание о Констанции поднимало у меня в груди целую армию мстителей. И вот, когда мне перевалило за девяносто, все во мне поднялось и потребовало возмездия. Я не нашел ничего лучшего, как послать Констанции эту дурацкую Книгу мертвых. Старый дурак! Наверное, это из-за меня она от всех и сбежала…
Мистер Метафора помолчал, переводя дыхание.
– Вызовите «Скорую», – сказал он. – У меня сломаны берцовые кости и грыжа в паху. Вы записали все это?
– Потом запишу.
– Не откладывайте. Пишите сразу. Через час я буду уже в Валгалле[382] излагать все это статуям. Где моя кровать?
Я уложил его в кровать.
– Ради бога, успокойтесь, – сказал я. – Вы говорите, послали Констанции Книгу мертвых?
– В прошлом месяце Женская Лига кино организовала какую-то вшиво-блошиную распродажу актерского барахла. Мне перепало несколько карточек Фербенкса, рукопись песни Кросби[383] …но это не важно. Главное, что там же я откопал старую записную книжку Раттиган, всю исписанную телефонами ее бывших хахалей. И вот тут-то меня и переклинило. Старый хрен, я почувствовал себя змеем-искусителем. Продался дьяволу по дешевке – испил яду… Подумал: почему бы не отнять у Раттиган спокойный сон? Дождался, когда ее не будет, подкинул ей Книгу мертвых и был таков… Наверное, она там чуть не обделалась от страха?
– Да уж не без этого… – Я вгляделся в ухмылку, блуждавшую на лице мистера Квикли. – Так-так. Значит, к смерти почтенного господина с Маунт-Лоу вы не причастны?
– Вы про того губошлепа, которого Констанция бросила первым? Что – этот старый болван дал дуба?
– Представьте, его убили газеты.
– Представляю – газетные критики делают это на раз-два.
– Да нет, не критики. На него свалились две тонны старых номеров Tribune.
– Какая разница как, – главное, что убили.
– И Царица Калифия – тоже не ваших рук дело?
– А-а-а… Эта. Ноев ковчег, каждой твари – с три короба наврали. Высоко/низко, холодно/горячо. Верблюжье дерьмо, лошадиные яблоки. Это которая сказала Констанции, куда идти, – и та пошла? Что – тоже скончалась?
– Упала с лестницы.
– Не, я не сталкивал.
– А потом еще священник…
– Братец ее? Тоже не я. Калифия сказала ей, куда идти. А священник – прямиком отправил к дьяволу! Ну, Констанция и пошла… Скажите, а этот-то от чего? Нет, вы посмотрите – все! Все уже поумирали, прости господи!
– Она просто… слишком сильно на него накричала. Я так думаю, что это она.
– Накричала? И вам известно, что именно она кричала?
– Нет.
– А мне – да.
– Вам?..
– Вчера ночью я слышал голоса, думал, что во сне. Вернее, один голос – кажется, ее. Думаю, мне она кричала то же самое, что и бедолаге священнику. Хотите узнать что?
– Жду с нетерпением.
– Ну, так вот. Она кричала: «Как мне вернуться, где следующий след, как мне вернуться?»
– Вернуться?
Веки Квикли дрогнули, как стрелки прибора, который показывал движение мысли. Он всхрапнул.
– Брат указал ей, куда идти, и она пошла… Но потом она сказала: «Я заблудилась, покажите мне дорогу»… Значит, Констанция хочет, чтобы ее нашли… Верно?
– Да. Или нет… Бог ее разберет!
– Похоже, она и сама ничего не разберет. Наверное, из-за этого и все ее вопли. А мне плевать. У меня дом крепкий – из кирпича. Мой – уж точно устоит.
– У других что-то не очень устоял.
– У первого мужа, у Калифии и у братца?
– Боюсь, это слишком долгая история.
– И путь до дома ваш далек?[384]
– Да.
– Только вот не надо строить из себя бешеную курицу – куда меня посадят, такие я и снесу яйца… Красный галстук? Будут красные яйца. Синий ковер? Вот вам синие. Розовый лифчик? Розовые… Как я. Видите вон ту клетчатую простыню?
– Клетчатую?
На самом деле простыня была белая – и я сказал ему об этом.
– У вас плохое зрение… – Он уставился на меня. – И вы, уж точно, слишком много болтаете. Вы меня утомили. Всего хорошего… – Веки его захлопнулись.
– Но, сэр…
– Я занят, – пробормотал он. – Как меня зовут?
– Фейджин, Отелло, Лир, О’Кейси[385], Бут[386], Скрудж…
– Да-да-да-да… – И он захрапел.
Глава 36
Такси отвезло меня обратно к морю, в мое бунгало с видом на океан. Я должен был все переварить и обдумать.
И тут в мою дверь словно ударил отбойный молоток: бумс!
Не дожидаясь второго удара, с которым она вылетит к чертям, я бросился открывать.
Луч фонарика, бьющий сквозь бриллиант дверного глазка, чуть меня не ослепил.
– Наш пламенный привет Эдгару Уоллесу![387] Давай уже, открывай, ты, мудила! – раздался голос из-за двери.
Я чуть не провалился сквозь землю от такой наглости – назвать меня Эдгаром Уоллесом, поставить рядом с этим дешевым статистом из массовки!
– Кого я вижу – Фриц! – выкрикнул я, открывая дверь. – Давай уже, заходи, от мудилы слышу!
– Захожу, захожу!
Фриц Вонг прошелся по ковру так, как будто выбивал из него пыль или разнашивал армейские ботинки. Затем со скрипом остановился, и, выхватив откуда-то из воздуха монокуляр, уставил его прямо на меня.
– Постарел! – радостно воскликнул он.
– Ты тоже! – парировал я.
– Нарываешься?
– Учусь у тебя!
– Осади лошадей.
– Ты первый начал! – набычился я. – Сам-то понял, кем ты меня обозвал?
– А что – Микки Спиллейн[388] было бы лучше?
– Да пошел ты!
– Ну, а если… Джон Стейнбек?
– Ладно, пойдет… Только не ори – достал уже.
– Вот так нормально? – Он перешел на шепот.
– Нет, все равно громко.
Фриц Вонг громогласно расхохотался.
– Узнаю своего ублюдка-сынка!
– Узнаю своего сифилитика-папашку!
Неистово гогоча, мы сцепились в железной хватке, которую принято называть дружескими объятиями. Фриц Вонг вытер глаза.
– Ладно, с формальностями покончено, – прорычал он. – Как ты?
– Скорее жив, чем мертв. А ты?
– Жив, но с трудом… А где жратва – что, проблемы с доставкой?
