Фельдмаршал в бубенцах - Нина Ягольницер
А теперь о главном, Версо. Ты не увезешь с собой Флейту. Ты не вправе. Она не твоя. Флейта принадлежала нашему Клану веками, и не тебе распоряжаться ею. В нашем поколении не нашлось Кормчего. Значит, он найдется в другом. Тебе же нельзя быть ее хранителем. Ты несколько раз применил флейту сгоряча, и случилось немало несчастий. То же самое сделала и я. Мы недостойны ее, Версо. Мы для нее слабы.
Я не знаю, известно ли о флейте кому-то еще, кроме нас. Этого ты тоже мне не сказал. Но я помню теперь, каким ты был той осенью. Как вглядывался в каждого встречного, как вздрагивал от резких шумов, как прятал меня за дверьми и замками. Как ты захворал легочным недугом, но не позволял мне и заикаться о враче. Ты опасался любого человека в медицинской мантии.
А еще ты не хотел говорить о Лауро. Никогда, как я ни расспрашивала тебя. Только темнел лицом и отворачивался, бормоча что-то об оспе. Лауро Бениньо жив, верно? Это его ты так боялся. Это он преследовал нас. Я поняла это еще тогда, когда слышала твои молитвы. Ты ни разу не упомянул его. Зато часто просил защиты от волка в личине агнца.
Ох, Версо… Отчего ты всегда считал меня глухой дурой? Ведь я и прежде знала, что у Лауро камень за пазухой. Стоило папе Доменико хоть за что-то выбранить тебя, как он тут же кидался в отцовский кабинет, преданно смотрел ему в глаза и только что хвостом повилять не мог. Он каждую минуту выпрашивал любовь отца… Я всего раз сказала тебе об этом, а ты не разговаривал потом со мной двадцать семь дней. Я считала.
Но все это в прошлом, сейчас важно другое: Флейту нужно сохранить. Это единственное, что мы можем сделать ради Клана. А потому я прошу тебя: будь благоразумен. Раздели ее на три части, одну оставь себе. Две же отдай мне. Пеппо тоже член Клана и имеет право на его Наследие. Лучше, чтобы никто из нас не смог воспользоваться ею. Кто знает, какие еще ошибки мы совершим? Да и от чужих рук она будет сохраннее. Когда Пеппо станет взрослым, мы втроем решим, что делать дальше.
Жермано я ничего не расскажу. Пусть он по-прежнему считает, что взял в жены вдову. Сейчас, когда я знаю, как все было на деле, я еще больше благодарна ему. Это самый добрый человек из всех, кого дарила мне жизнь. Я сделаю все, чтоб он никогда не пожалел о своем благородстве.
Пеппо я расскажу об отце. Он непременно спросит. Ведь все в деревне знают, что он приемный сын Жермано. Он вправе знать о Клаудио Орсо, как и тот вправе, чтоб сын знал о нем. Но мне страшно. И я рада, что у меня есть время на принятие этого решения.
Какое длинное выходит письмо. Я все еще по привычке могу часами разговаривать с тобой. Приезжай, Версо. Дай попрощаться с тобой. И прошу, береги себя, мой сумасшедший брат.
Всегда твоя
Фрида».
Бениньо дочитал, любовно складывая письмо.
— Вот так-то… — задумчиво промолвил он. — Какая странная штука судьба… Я по сей день не знаю, как письмо попало к Орсо, но мне несказанно повезло, что это не случилось раньше. Я позаботился, чтобы во Флоренции было не найти моих следов. Припугнул служку в церковном приходе, дал пару взяток в ратуше, чтобы и документы об усыновлении, и завещание ненароком затерялись, убрал из семейной галереи свой портрет. А улика была тут, в двух шагах.
Пеппо сидел все так же неподвижно, только у самого рта вздрагивал какой-то мускул.
— Я вам не верю, — ровно проговорил он после долгой паузы.
Но врач только усмехнулся:
— Веришь, веришь… Потому что знаешь: мне уже незачем лгать. Время лжи прошло. Что ж, Орсо трудно пришлось в жизни, и твою смерть принять ему тоже будет нелегко. Слишком поздно он тебя обрел. Но… у него есть Годелот. И он заменит полковнику сына, я уверен. Ведь тебя он совсем не знает, ты просто набросок, зарисовка с покойной Фриды. А Годелот — реальный и важный для него человек. У Орсо ведь уже был выбор. Убить Лотте одним ударом и броситься к тебе на выручку. Но нет. Он предпочел оглушить парня, не убивая его, зато ставя под угрозу свою главную цель. Уже тогда он выбрал его. Не тебя.
По лицу Пеппо прошла волна. Исказились губы, вздрогнул подбородок, крылья носа, брови. Бениньо жадно следил за этой внутренней борьбой, не отрывая взгляда. А оружейник холодно произнес:
— Не пытайтесь равнять меня с собой, доктор. Я тот, кто я есть, и никому ничего доказывать не стану. Мне хватает того отца, чье
