Рэй Брэдбери - Голливудская трилогия в одном томе
Он вставил пленку в проектор и включил подсветку. В нижней части большого экрана высветлилось пятно изображения.
На экране прыгает и кружится цирковая бабочка – красиво взмахивает прозрачными крыльями, расточает улыбки и смех… А через минуту – не менее красиво убегает, преследуемая белыми рыцарями и черными злодеями.
– Узнаете?
– Нет.
– Так, даю еще одну попытку!
Он запустил пленку. На ней дымились какие-то костры в снегу, а на их фоне русская аристократка томно курила длинные сигареты и терзала носовой платок – как будто кто-то уже умер или умрет в следующем кадре.
– Ну что? – с надеждой спросил Клайд Рустлер.
– Нет.
– Попробуем еще раз!
Проектор выбросил в темноту: 1923. Мальчик а-ля Том Сойер карабкается на дерево за яблоками, поворачивается в кадр, смеется, при этом под рубашкой проступают бугорки – и это явно не яблоки.
– Том-Сойерша… Кто такая – ума не приложу.
Старец вывалил на экран по очереди еще штук пятнадцать образов – начал 1925-м, а закончил 1952 годом. Здесь были все – женщина-загадка, мисс Очевидность, добрая фея, мерзкая ведьма, сумасбродка, вещь в себе, красавица, простушка, серая мышь, хитрая лиса и святая невинность…
– Никого из них не узнали? Черт! Так ведь можно и голову сломать. Все пытаюсь вспомнить, зачем я сохранил эти дурацкие пленки… Видите – кто перед вами сидит! Вы хоть представляете, сколько мне лет?
– Девяносто – девяносто пять – что-то около этого?
– Десять тысяч – не хотите? Помните корзинку, которая плыла по Нилу? Так это меня в ней нашли. Я – спустился с холма со скрижалями. И неопалимую купину – тоже я. И когда Марк Антоний повелел: «Спустите псов войны», думаете, кто их спустил в таком количестве? Или это все просто чудеса? Верите ли – ночью спать не могу, все стучу себя по голове, пытаюсь собрать мозги в кучу. Но каждый раз, когда уже вроде совсем что-нибудь вспомнишь, только чуть повернешь голову, случайно – и мозги опять растекаются, как кисель… Черт знает что! Так вы точно никого и ничего не вспомнили? И на фотографиях тоже? Очень странно все это. Прямо детектив какой-то!
– Вот и я про то же. Я, собственно, из-за этого и тащился к вам сюда – пытаюсь идти по следу. А может быть, тот самый голос по телефону…
– Какой голос?
– Голос Констанции Раттиган, – сказал я.
Я подождал, пока у него перед глазами осядет туман.
– А она-то тут при чем? – спросил он.
– Может быть, она что-то знает. Последний раз, когда я ее видел, она стояла в бетонных отпечатках собственных ног.
– Вы думаете, она может знать, что это за лица, что значат все эти фамилии? Погодите… Голос под дверью… Так, кажется, это было сегодня… Нет, нет – не вчера. Ну да, сегодня, она сказала: отдайте их!
– Кого – их?
– Не кого, а что. Как вы думаете, много ли здесь того, что я мог бы отдать?
Я посмотрел на картинки, развешанные по стенам. Клайд Рустлер перехватил мой взгляд.
– Кому они могли понадобиться… – сказал он. – Абсолютно ничего ценного. Даже я уже теперь не помню, какого черта я их сюда прицепил. То ли чьи-то жены, то ли девицы из бывших…
– А сколько их у вас?
– Пальцев на руках не хватит.
– Значит, Констанция хотела их у вас заполучить. Может – из ревности?
– Констанция? Может! Кто-то имеет привычку хамить за рулем на улице, а она лихачит, прыгая из койки в койку. Ей нужно обязательно всех распихать локтями, а еще лучше задавить или взорвать. Всех моих цыпочек, всех до одной… Ну, ладно. Допивайте вино. У меня куча дел.
– Интересно, каких?
Вместо ответа он снова принялся перематывать свои пленки в проекторе, явно настроившись не менее чем на тысячу и одну ночь волшебных сказок из прошлого.
Я еще раз прошелся вдоль стены, лихорадочно переписывая имена с фотографий, после чего сказал:
– Если Констанция придет еще раз, вы сможете дать мне знать?
– Если она явится сюда за фотографиями?! Спущу ее с лестницы.
– Кое-кто уже грозился это сделать – правда, на лестницы не разменивался. Пообещал сразу в преисподнюю. А вы-то за что ее так?
– Наверняка ведь есть какая-то причина… Надо только вспомнить! Так зачем, вы говорите, сюда пришли? И как вы меня назвали?
– Клайд Рустлер.
– Ну да. Он самый. Теперь вспомнил. А вы знаете, что я отец Констанции?
– Что?!
– Отец Констанции. Я думал, я вам говорил. Ладно, идите. Доброй ночи.
Я вышел и закрыл дверь, оставив за ней неизвестно чьи лица на стенах, запечатленные неизвестно кем.
Глава 24
Спустившись в зал, я прошел его до конца и посмотрел вниз. Потом шагнул в оркестровую яму, добрался до задней стены – и через дверь вгляделся в глубину длинного вестибюля, где одна кромешная ночь сменяла другую, сгущаясь в черную точку где-то вдалеке, в районе заброшенных гардеробных.
Ужасно захотелось выкрикнуть имя… Прямо туда.
Но что, если она… отзовется?
Темнота в коридоре была такой густой, что в ней мерещился шум моря или ход невидимой реки.
Я занес было ногу, чтобы сделать шаг вперед, но быстро передумал и вернул ее на место.
Черный океан продолжал шуметь, и кромка берега убегала куда-то в бесконечность…
Я развернулся и поспешил покинуть царство вечной тьмы – скорее наверх, через оркестровую яму, потом в проход между рядами сидений, на которых никто не сидит, к двери, за которой, на что я очень надеялся, обнаружится синее вечернее небо…
Я отнес неправдоподобно маленькие туфли Раттиган к ее отпечаткам и стал осторожно пристраивать их на место.
И в этот момент почувствовал, как на плечо мне легла рука моего ангела-хранителя.
– Да ты, брат, воскрес из мертвых… – сказал Крамли.
– Воистину воскрес… – сказал я, оглядываясь на красные врата граумановского театра, за которыми массово роились кинопризраки.
– Она там, – свистящим шепотом сказал я, – и я ума не приложу, как ее оттуда вытащить.
– Думаю, небольшого денежного взрыва будет достаточно.
– Крамли!
– Ой, извини, я и забыл, что мы говорим о Флоренс Найтингейл[346]…
Я отошел в сторону, чтобы Крамли смог получше разглядеть крохотные туфельки Раттиган – в следах, оставленных ею на бетоне миллионы лет назад.
– Прямо скажем, не рубиновые башмачки Дороти[347]… – вынес свой приговор он.
Глава 25
Тихим теплым вечером мы тащились через весь город домой. Всю дорогу я рассказывал сказки про бескрайний черный океан, который шумит в коридорах театра Граумана.
– Там есть целый цокольный этаж с бывшими раздевалками. Думаю, в них можно откопать раритеты, которые хранятся и с двадцать пятого года, и с тридцатого. Что-то мне подсказывает, что она именно там…
– Лучше бы это что-то захлопнуло свою пасть, – сказал Крамли.
– Надо, чтобы кто-нибудь спустился туда и проверил.
– А сам что – боишься?
– Ну, не то чтобы…
– Значит, боишься! Тогда молчи и смотри за дорогой.
Наконец мы приехали к Крамли. Там он приложил мне ко лбу холодное пиво.
– Подержи вот так – пока не почувствуешь, что излечился от слабоумия.
Я не сопротивлялся. Крамли включил телевизор и принялся щелкать по каналам.
– Даже не знаю, какое из зол хуже – твой словесный понос или региональные новости.
– Отец Шеймус Раттиган… – донеслось вдруг с экрана.
– Оставь! – закричал я.
Крамли вернул предыдущий канал.
– … в соборе Святой Вивианы.
Последовали треск статического разряда и снежная буря телевизионных помех.
Крамли принялся стучать по вероломному ящику кулаком.
– … от естественных причин. Ему сулили должность кардинала…
Экран пронзила короткая снежная агония, после чего телевизор сдох уже окончательно.
– А я ведь собирался сдать его в починку… – вздохнул Крамли.
В этот же момент мы оба уставились на телефон, мысленно заклиная, чтобы он зазвонил.
И разом подпрыгнули на месте.
Потому что он действительно зазвонил!
Глава 26
Звонила женщина – ассистент отца Раттигана, Бетти Келли, – оказывается, уже третий раз. Из ее бессвязной речи я понял, что она просит о помощи.
Я предложил тот вид помощи, который был доступен прямо сейчас, – приехать на место.
– И, пожалуйста, поскорее – иначе я тоже умру, – взмолилась она.
Когда мы с Крамли подъехали к собору Святой Вивианы, Бетти Келли, глубоко погруженная в себя, ждала нас на улице. Нам пришлось постоять, прежде чем она обратила на нас внимание. Наконец, она слабо махнула нам рукой, после чего снова опустила взгляд в землю. Мы подошли и встали рядом. Я представил ей Крамли.
– Мои соболезнования, – сказал я.
Она подняла голову.
– Значит, это вы говорили тогда с отцом Раттиганом! – вздохнула она. – Прошу вас, ради всего святого, давайте зайдем внутрь.
Главный вход уже закрыли на ночь, нам пришлось заходить через боковую дверь. Едва оказавшись внутри, Бетти Келли покачнулась и едва не упала в обморок. Я подхватил ее и усадил на скамью, чтобы она пришла в себя.
