Искатель, 1996 №3 - Игорь Данилович Козлов
Гришка Тюхнин был толстым и неповоротливым, с шишковатой головой, словно обрубленной сзади и без шеи вросшей в сутулую спину, поэтому казалось, что ходит он, чуть подавшись вперед грудью и приподняв плечи. Смотрел всегда исподлобья и никогда не оглядывался, поворачивался всем телом, а при ходьбе махал обеими руками вперед-назад, как при езде на лыжах, что бесило недавно отслуживших в армии парней и вызывало ухмылку у женщин.
В Гришкиных руках появились еще два яблока. Щедростью он не отличался, поэтому Алексей отвернулся и сглотнул слюну, а выйдя на улицу, ведущую на главную, ускорил шаг.
— Пойдем быстрее, а то опоздаем.
— Ну и что.
Яблоки по очереди побывали у мясистого носа, где их тщательно обнюхали и осмотрели, одно, большее, было втиснуто между пухлыми губами и с хрустом надкушено кривыми желтыми зубами, а другое, с червоточиной, предложено Порфирову.
Алексей как бы нехотя взял, потер о штанину. Терпкая антоновка отбила чувство голода, возникающее всегда, когда видел жующего человека. Выплюнув косточки, с надеждой произнес:
— Закурить бы.
— Нету. — Гришка дважды цыкнул, втягивая меж зубов воздух, поковырялся в них ногтем. — Батя вчера пьяный был, стянул у него пачку, а мамка нашла. Ох и всыпали! — закончил он хвастливо.
Они повернули на главную улицу. Дощатый тротуар сменился асфальтом. Мимо, обдав копотью, проехал груженный бревнами КамАЗ.
— Вовка Жук, — сказал Тюха. — Вчера пьяный поломал забор бабке Алке: видел, передок пошкрябанный?
— Знаю, — нехотя ответил Алексей. Так же нехотя буцнул зазевавшуюся курицу. Она закудахтала, нарезала полукруг, шустро перебирая ногами. Лешка плюнул в ее сторону.
Двухэтажная средняя школа высилась в центре поселка, напротив конторы леспромхоза. Построенная из красного кирпича и с серой шиферной крышей, она имела небольшой двор, на котором была оборудована спортплощадка: вырыты ямы для прыжков, установлен турник, гимнастическое бревно и два столба с баскетбольными щитами. Двор был огорожен низким забором, увенчанным широкой планкой, чтобы не отламывали верхушки штакетин. Вдоль забора росли два ряда деревьев и кустарник. У входа в школу построились буквой «П» школьники и родители, а на широком крыльце табунились учителя во главе с директором. Андрей Петрович, по прозвищу Гусак, подергивая сухой головой на длинной шее, толкал речь, как обычно рваную и малоприятную.
Порфиров и Тюхнин, стараясь не привлекать внимания, подошли к своему классу, прислушались.
— …Вот!.. Гибнет картошка! Есть будет нечего!.. Тяжелые погодные условия. Да!.. Мы все должны… каждый школьник… директор колхоза со своей стороны… кхе-кхе…
— Смотри, — Гришка толкнул локтем, — новенькая, английскому будет учить.
Новая учительница стояла чуть в стороне от преподавателей, удивленно прислушивалась к директорской речи. Ничего не поняв, испуганно посмотрела на коллег, на школьников. Покорное внимание слушателей сбило ее с толку, на лице учительницы появилось замешательство, но вскоре сменилось иронией, а потом жалостью.
— Красивая… — подумал вслух Лешка.
— Городская, — уточнил Тюха.
— …Но, понимаете, самое… но не мы. Вот!.. Я со своей стороны…
Тюхнин воспользовался паузой — гоготнул. По рядам школьников пробежал смешок. Людка Краснокутская, староста класса, зубрилка и ябеда, обернулась и укоризненно посмотрела на Гришку. Тот потянул ее за дальнюю косичку, чтобы отвернулась.
— Но я… — продолжал директор.
— Дурак! — взвизгнула Людка.
Громкое ржание семиклассника Мишки Дудина заставило зауча Лидию Ивановну выйти вперед и прикрикнуть:
— Дудин! Краснокутская! — Дождавшись тишины, она закончила за мужа: — С пятого по десятый класс завтра в восемь собираются здесь с ведрами и едут на картошку. У остальных занятия по расписанию. А сейчас всем зайти в школу.
Порфиров, соскучившись за лето по школе, с радостью толкался среди учеников. Знакомый коридор с запахом свежей краски, лестница на второй этаж, коричневая дверь с синей табличкой «8-й класс». За этой дверью Лешка проведет последний год в школе. Самая дальняя от учителя парта в ряду, что вдоль стены с окнами, радиатор, на котором зимой будет отогревать задубевшие без варежек руки.
— Ну?! — послышалось рядом.
Это Тюха вытягивает из-за последней парты в соседнем ряду Вовку Гилевича, а тот пытается удержать место, ссылаясь, что занял первым. Но у Гришки разговор короткий — удар в грудь.
— Моя парта, — заявил он, с сопением устроившись за ней.
— Я чего сел? — заюлил Гилевич, морщась от боли. — Хотел предложить тебе что-то…
— Садись, — разрешил Тюха, показав на место рядом с собой. — Ну?
— Отец с дедом позавчера уехали к родне в Белоруссию. А я знаю, где спрятан ключ от шкафа, в котором ружье и патроны лежат.
— Ну?
— Можно на охоту сходить.
— А патронов много? — вмешался Лешка.
— На троих хватит.
В класс вошла новая учительница. Она подождала, пока все усядутся и успокоятся. Какое-то время смотрела на школьников пытливо, будто выискивала знакомых. Они отвечали кто радостным взглядом, кто настороженным, кто просто любопытным.
— Меня зовут Юлия Сергеевна. Я буду вашим классным руководителем, а также преподавать английский язык. Сейчас я сделаю перекличку, познакомимся с вами. — Она опустилась на стул, раскрыла журнал. — Артюхова.
Алексей, выглядывая из-за плеча рослой Краснокутской, любовался учительницей. У нее была короткая прическа со спадающей до бровей челкой, если бы так постриглась поселковая женщина, над ней бы смеялись, а Юлии Сергеевне — ничего, красиво, и придает характерную городским заносчивость и самоуверенную элегантность, в сравнении с которыми напыщенность заучихи казалась индюшиной. И если Лидия Ивановна иногда появлялась в простеньких и не очень чистых Лешкиных мечтах, то такая, как Юлия Сергеевна, не поместилась бы там, таких он только по телевизору видел. Поэтому глядел на нее со стыдливым любопытством, воровато пряча глаза, когда она поворачивала голову в его сторону, будто подсматривал, как она обнажается. Увлеченный, не видел и не слышал, как вставали и садились одноклассники, не услышал и своей фамилии.
— Порфир! — окликнул Гришка.
Алексей вздрогнул и неуклюже поднялся. Голову склонил, чтобы не видно было лицо, красное, точно застукали на горячем. Руки заелозили по парте, спрятались в карманы пиджака, но мешали и там, и успокоились за спиной, на жестких рубцах откинутого сиденья парты. Стоять пришлось дольше, чем другим: наговорили уже ей, а тут еще он — растяпа! Долгожданное «садись» ударило по плечам, загнало в угол, за широкую мосластую спину Краснокутской. Теперь Лешка не видел и учительницы. Не заметил, что Тюхнин стоял так же долго, решил, что его одного мучила, что теперь не докажешь учительнице, что он, Лешка, хороший, вот только…
Ученики загомонили, потянулись к выходу.
— Пошли, Леха, — позвал Тюхнин. — Ты чего?
— Ничего. — Он вяло выбрался из-за парты.
— На охоту идешь?
— Да.
Ружье было двуствольным,
