Красное на черном - Николай Иванович Леонов
– Андрей искал давно утерянные программы, что-то там восстанавливал, возился с дискетами. Он искал игры повсюду, у кого-то даже выкупал их, – вспоминала Марина. – Мог сутками торчать в своем магазине, так был предан своему делу. Планировал наладить продажу компьютерной техники, которую давно не производят. Считал, что люди зря тратятся на каждую новую модель принтера или сканера, потому что оно того не стоит. Он говорил, что гнаться за новинками глупо, потому что если тот же принтер нормально функционирует, то им можно пользоваться годами. Или до поломки, после которой станет понятно, что нужных для ремонта запчастей уже не производят, и только тогда купить новый. Он был уверен, что у него все получится. И дело не в жадности, не в экономии. Просто он не гнался за прогрессом. Считал, что люди капризны – отсюда вся суета с целью выделиться. Он был рационален. Извините.
В ее голосе послышались слезы. От Гурова не ускользнуло, что сначала она говорила об Андрее в настоящем времени, но теперь перешла на прошедшее. Момент осознания трагедии – страшная штука.
Гуров исподтишка разглядывал Марину. Симпатичная девушка. Андрей тоже был интересным парнем, если судить по фото, которое было в папке, доставленной Гойдой на Петровку. Андрей и Марина были красивой парой. Оба темноволосые, большеглазые, даже в чем-то похожие друг на друга. Если парень жив, что вряд ли, то они могли бы родить таких же, как сами, прекрасных детей.
«Уже не случится, – решил Гуров. – И я точно знаю, что парня в живых уже нет. Когда докажу, то пусть Гойда сам им сообщит. В конце концов, это его обязанность».
– Когда вы в последний раз двадцать второго сентября разговаривали с Андреем? – спросил Гуров у Марины.
– В холле, в начале десятого утра. Как и всегда. Простились возле лифта. Он поехал к себе, на седьмой этаж, а я пешком на второй.
– А кем вы работаете?.. – полюбопытствовал Стас.
– Администратором в стоматологической клинике.
– Наверное, вы с Андреем в течение дня все равно как-то пересекались? – предположил Лев. – Например, в обеденный перерыв.
– Иногда, – не задумываясь, ответила Марина. – Но чаще сталкивались возле кофейного автомата, причем не сговариваясь. У нас вообще мысли часто были одинаковые. Автомат как раз на первом этаже, рядом с лестницей. Просто у меня есть официальной перерыв, и не один, но, как правило, в это время и появляются пациенты. Поэтому я выбегаю не в строго установленное время, а тогда, когда у меня есть свободная минутка. Но в тот день мы так и не увиделись – работы у меня было до потолка.
– Значит, в тот день вы с ним не связывались?
– Нет. У меня был завал. Телефон не умолкал, клиентов было много. В такие дни я выскакиваю только в туалет или на улицу, где можно покурить. А потом обратно. Андрея об этом не предупреждаю. Зачем? Вот такой день был и тогда. Но каждый вечер после работы мы с Андреем встречались возле главного входа, уже на улице. И вместе шли домой. Вот и в тот день я сразу после работы вышла на улицу, не заходя за Андреем. Ждала его, ждала. Потом позвонила. Недоступен. Поднялась на этаж, увидела, что магазин закрыт. Еще постояла на улице, а потом уже отправилась домой.
Обо всем этом Гуров уже знал.
– Такое ощущение, что вы никогда не разлучались, – заметил он.
– Почему же? Он не обязан был вечно быть со мной, – возразила Марина. – В какие-то дни уходил вместе со знакомыми выпить пива. Или задерживался с клиентом. Если я уставала на работе, то не ждала его, сама добиралась до дома, а он уже – как придется.
– Как давно вы живете вместе? – перевел тему Гуров.
На этот вопрос внезапно решила ответить Раиса Петровна.
– Марина перебралась к нам сразу после окончания школы.
– Просто не сложилось с родителями, – нехотя добавила Марина. – Да и сейчас не очень. Они у меня из числа тех, кто предпочитает рассуждать на философские темы, пребывая в состоянии алкогольной эйфории. Думаю, они уже забыли, что у них есть дочь. Это я на тот случай, если вас заинтересует вопрос прописки. Нет, я не прописана здесь. Проживаю незаконно, живу в гражданском браке. Это ведь не проблема?
– Упаси боже. Конечно, нет, – Гуров выставил ладони в примирительном жесте. – Говорите, что он и на ваши звонки не отвечал?
– Андрей-то? Нет, в тот вечер я не смогла ему дозвониться. Послушайте… если больше у вас ко мне вопросов нет, то можно я пойду? Дела.
– Если вам больше нечего добавить к недавней беседе со следователем…
– Нечего. Вы задали те же вопросы.
Марина вышла из комнаты. Вскоре послышался звук закрывающейся двери.
– Деловая, – похвалил Стас.
– Хорошая девочка, – задумчиво произнесла Раиса Петровна ей вслед. – Но резкая, как и многие из тех, кто повзрослел раньше других. Моя опора. Не дает повесить нос. Говорит, что я должна быть сильной. А я не могу. А она мне утром кофе наливает и заставляет что-то делать. Но она не мать, до конца не понимает…
Раиса Петровна приложила ладонь к груди.
– Сердце так и лупит, – пожаловалась она. – Скажите, пожалуйста, про Андрея действительно ничего не известно? Вдруг вы не хотели при Марине об этом говорить? – зашептала Раиса Петровна.
– Мы бы, скорее, поделились с ней, а не с вами, – признался Гуров. – Но пока что нам действительно нечего сказать. Ищем.
Перед глазами встал образ Тихомирова. Гуров не мог представить Раису Петровну и Олега Анатольевича в виде семейной пары. Они были совершенно разными во всех отношениях. И это был не тот случай, когда супруги разнятся во всем, но тем не менее вместе смотрятся весьма органично. Раиса Петровна казалась намного старше своего мужа, и дело было далеко не во внешности. Тихомиров излучал уверенность, а вот Раиса Петровна, напротив, предпочитала казаться слабой и незащищенной. Она во всем полагалась на Марину, и в той беде, которая случилась в ее семье, варились обе, но именно девушка оказалась опорой для матери Андрея, а та заботилась только о себе. Гуров даже устыдился таких мыслей. «Заткнись, – приказал он себе. – Мать потеряла сына, у нее из-под ног земля ушла, а ты вздумал характеристики давать». Но все-таки он не мог остановиться и успокоил себя тем, что в чем-то прав. Аккуратное платье, а не украшенный пятнами домашний халат; невесомая шаль, а не спортивная и в катышках свалявшейся ткани кофта; страдание
