Черная кошка в темной комнате (СИ) - Матуш Татьяна

— Это можно узнать и по телефону! — влез разум.

— А если это не телефонный разговор? — нашло лазейку бабское любопытство.

— А если ты вляпаешься по самые кисточки на ушах? — напомнил здравый смысл.

Консилиум в моей бедной голове был в разгаре, когда дверь открылась и в кабинет шагнула Лариса, спокойная, собранная, с безупречным макияжем.

— Садитесь, — кивнула я, молниеносно собрав себя в кучу, — будем разбираться с вашими эмоциями и страхами.

— Будем, — кивнула она и заметно напряглась.

— Не переживайте, Лариса Вадимовна. Больше никаких погружений. Только анализ и устный счет до ста.

— Полина… А почему вы все время говорите: «эмоции и страхи» — вдруг спросила она, — разве страх это не эмоция?

— Эмоция, — кивнула я, — Но — базовая. Та, из которой растут «ноги» у очень многих вещей. Например, у вины. Вина — это страх оказаться хуже, чем о нас думают, страх подвести дорогих людей. Зависть — страх оказаться хуже других. Обида — страх быть непонятым. Злость — страх с чем-то не справиться, оказаться слабее…

Вы боитесь незнакомцев. С чем связан этот страх? Если незнакомец будет просто стоять рядом, это ведь не страшно, нет? Если он заговорит? Спросит — как пройти в библиотеку, — мы обе улыбнулись, — Чего конкретно вы боитесь?

— Нападения, — не колеблясь, определила Лариса.

— На вас когда-нибудь нападал незнакомец? — женщина напряженно задумалась, — С какого момента у вас этот страх? С детства? В детстве вы боялись незнакомцев?

— Мне кажется, я в детстве вообще ничего не боялась, — медленно качнула головой Лариса.

— Страх появился позже. Как и страх замкнутых пространств, — я говорила уверенно, не сомневаясь, что поймала… или вот-вот поймаю за хвост эту пресловутую черную кошку. В конце концов, разве это не моя профессия — ловить черных кошек в темных комнатах чужого разума? — Этот страх связан с нападением незнакомца в замкнутом пространстве, — и с абсолютной, почти сверхъестественной уверенностью закончила, — в машине! На вас напали в машине… И это случилось не в детстве. Это случилось совсем недавно.

Хрусть! Это Лариса сломала ручку, которую крутила в руках. Зрачки ее стали узкими, с булавочную голову.

— Вы ведьма! — бросила она, — Никакой не психолог, а самая настоящая ведьма. Раньше таких на площади жгли! — Она поднялась, оправила жакет и сдернула с вешалки пальто, — Больше я вам ничего не скажу. Ни слова!

Дверь хлопнула.

Я осталась одна.

До конца консультации было ровно четыре минуты. Можно сказать, уложилась.

«Ну что, Аксенова, лишила себя гонорара? — спросила я и хихикнула, — хорошо, что сейчас не пятнадцатый век, а Лариса — не жена бургомистра. Иначе гореть бы тебе ярким пламенем во славу Господа!»

Это была не истерика. У профессионалов не бывает истерик. Просто — откат. Обычная в моей работе штука.

Задержавшись на пороге, я поискала глазами Никиту. Он что-то обсуждал с официанткой, щуря кошачьи глаза. Подошла, демонстрируя спокойствие, равнодушие, профессионализм.

— Я вся — внимание.

— Отлично выглядишь, — улыбнулся Никита.

…Я храню на работе только одно приличное платье, и то не «от Кардена», так что комплимент можно было считать дежурным. Но не идти же в «Марсель» в джинсах? Днем такое можно было себе позволить, но после 19.00 это было бы вопиющим нарушением местных традиций.

— Ужин? Или сразу десерт?

— Кофе, — ответила я, оглядываясь вокруг. «Марсель» был довольно пафосной забегаловкой, из тех, где на столы стелили настоящие матерчатые скатерти, а порции были маленькими и дорогими. Но кофе тут готовить умели. Хоть и стоил он, как пятизвездочный коньяк. Но, насколько я понимаю, платить не мне?

— Игорь был болен, — без предисловия начал Никита, — рак желудка.

— То есть, машину он срочно продал, потому что…

— Нужны были деньги на лечение, — кивнул Никита.

— А его смерть?

— Действительно самоубийство. Хотя я не знаю, можно ли так назвать поступок, фактически, приговоренного. Он ведь не спорил с божьей волей, он просто немного сдвинул сроки, нет?

Я пожала плечами. Христианка во мне была против эвтаназии. Выпускница медучилища — за.

— Так что ничего странного с машиной не происходило. До Ларисы.

— На чем она ездила до того, как купила этот «Лексус»? — спросила я.

— Со мной. Я ее возил, — пояснил Никита так, словно я могла понять его как-то иначе.

— А до тебя?

— Это так важно? — смоляная бровь шевельнулась в недоумении, губы сложились в усмешку.

Я изо всех сил старалась воспринимать Никиту по частям: отдельно зеленые глаза с искорками смеха, отдельно цыганский вихор, отдельно тонкую, сухую кисть руки, лежащую на столе. А он вдруг взял и сам все испортил, накрыв мои пальцы своими.

Еще одна ловушка. Уберешь руку — признаешь свое поражение. Оставишь как есть — признаешь его победу. Потребуешь объяснений — признаешь пат. Для такой ситуации у меня чек-листа не было. Слишком давно мужчин не интересовали мои руки, ноги и другие части тела…

Ладонь была теплой. Подушечки пальцев слегка покалывало. Я не убирала руку. Секунда… Другая… Мужчина удовлетворенно улыбнулся. Все правильно — этот раунд за ним.

— Это важно, — произнесла я, с некоторым усилием возвращаясь к работе, — у Ларисы Вадимовны сильная психологическая травма. И она получена именно в машине. Что-то связанное с нападением… Возможно, она кого-то подвозила. Хотя вряд ли, она осторожна. Скорее, кто-то из знакомых.

Пальцы Никиты похолодели. Он продолжал поглаживать мои, но делал это настолько машинально, что я совершенно спокойно убрала руку. Сейчас это ничего не значило. Меньше, чем ничего.

— Ты не знаешь, кто это мог быть?

Он покачал головой.

— Ничего… Выясним.

— Зачем? — резко спросил он, — если это, как ты говоришь, психическая травма, значит, не стоит ее ворошить. Ведь это все равно, что в ране ковыряться.

— Иногда ковыряться в ране необходимо, — мягко возразила я, — например, если в нее попала грязь. Этот случай значим. Он разрушает ее психику, делает нестабильной. Это может означать только одно…

— Что? — выстрелил глазами Никита.

— Сценарий не завершен. Этот человек, кто бы он ни был, не прошлое. Он до сих пор рядом. С этим надо заканчивать.

— Лариса — давно большая девочка. Может лучше предоставить ей право самой решать?

— Она не сможет, — озвучила я совершенно очевидную вещь. — И сама это знает. Лариса боится. Страх возникает тогда, когда в нашей жизни появляется что-то, с чем мы не справляемся.

— А ты, значит, справишься?

— Легко, — кивнула я, — Знаешь ведь пословицу: «Чужую беду руками разведу».

Никита тряхнул вихром и тихо рассмеялся:

— Все это как-то слишком заумно для меня, Полина. Скажи — я могу еще чем-то помочь?

— Ларисе — вряд ли, тут работа для меня.

— А тебе? — он мгновенно поймал недосказанное и вернул руку назад. И я снова проиграла, подтверждая то, что он давным-давно понял и так.

— Поможешь мне вычислить маньяка? — решилась я.

…Он вез меня домой сначала освященными улицами, потом темными дворами. И все это время молчал. А я, как это ни смешно звучит, никак не могла придумать тему для разговора. Про моего персонального маньяка мы, вроде, договорились еще в кафе. Никита пообещал озадачить своих IT-шников. Возможно, парни смогут понять, кто рассылает письма.

Про Ларису и ее проблемы Никита разговаривать не желал.

Что еще? Снег сегодня необыкновенно холодный и мокрый, не правда ли? И темнота такая темная… Разговоры о погоде — не мое амплуа.

Вот и мой подъезд. Никита затормозил.

Так ничего и не придумав, я сухо поблагодарила за приятно проведенный вечер и дернула ручку.

Дверца оказалась заблокирована.

— Никита? — напомнила я.

Мужчина медленно повернулся. Кошачьи глаза смотрели на меня в упор, и я впервые подумала, что кошка, какой бы она ни была милой и пушистой, по сути — хищник.