Цитому Минаками - Картинка в волшебном фонаре
"Он и в самом деле чем-то напоминает упрямого быка, но к своей работе относится со всей серьезностью", — подумал Хамото.
— Господин Кинуи, прошу вас, располагайте мной. Я готов помогать вашему расследованию всем, чем могу. На службе я договорюсь, не беспокойтесь. — Подражая помощнику инспектора, он тоже затянулся сигаретой и выпустил длинную струю дыма. — Если не возражаете, с завтрашнего дня я попытаюсь выяснить, где был и чем занимался Нитта последнюю неделю.
После ночного бдения Хамото покинул мастерскую. Только начинало светать, но электрички уже ходили, и он отправился на свою квартиру в Харадзюку. Придя домой, он кинулся на постель и заснул как убитый. Было уже одиннадцать, когда он проснулся. Глубокий сон освежил голову. Высоко поднявшееся солнце ярко освещало комнату.
Хамото закурил свою первую сигарету прямо в постели и несколько минут бездумно глядел в потолок. Потом вспомнил, что брат Нитты возвращается сегодня вечерним поездом в деревню, и решил проводить его. "Наверное, Кинуи или Мита тоже придут на станцию", — подумал он, вставая. Как раз в этот момент послышался стук в дверь.
Кто бы это мог быть? В редакции он предупредил, чтобы его сегодня не ждали. Стук повторился.
Хамото отворил дверь и с удивлением увидел стоявшего на пороге Таноки, с которым утром расстался в мастерской Нитты.
— Извините, что на…нарушил ваш покой, — привычно заикаясь, произнес он, прижимая к себе завернутый в газету сверток. — Пришел к вам за советом. В…вернулся домой после ночного бдения и никак не мог уснуть — не дает мне покоя смерть Нитты…
— Да заходите же, заходите! Я живу один и сегодня, к сожалению, не могу вас ничем угостить. Так о чем вы хотели посоветоваться?
— Дело в том, — начал Таноки, оглядываясь по сторонам. — А у в…вас неплохая комната, — заговорил он о другом. — Должно быть, д…дорого вам обходится?
— Шесть тысяч иен в месяц, — нехотя ответил Хамото.
— Да, н. немало. Зато близко к станции электрички. Таноки достал из кармана смятую пачку сигарет, дрожащими пальцами вытащил одну и закурил.
— Дело в том… Я, видите ли, решился столь н…неожиданно вас потревожить, потому что мне п…пришла в голову мысль: а не покончил ли Нитта жизнь самоубийством?
— Самоубийством?
"С какой стати он пришел сюда со своими странными предположениями?" — подумал Хамото, разглядывая неожиданного посетителя.
— Не исключено, что мое мнение необоснованно, но к…когда эта мысль пришла мне в голову, я потерял покой и решил немедленно поделиться с вами. — Таноки просительно посмотрел на него покрасневшими от бессонницы глазами. — Меня натолкнула на мысль о самоубийстве в…вот эта картинка. Вглядитесь в нее повнимательнее. От нее веет чем-то потусторонним. Нитта назвал ее "Медузы". — Он бережно развернул сверток, вытащил из него альбом и раскрыл его. — Мучимый бессонницей, я достал из ящика этот альбом, стал разглядывать старые произведения Нитты и натолкнулся вот на это.
Хамото поглядел на фотографию теневой картинки, занимавшую полный лист альбома. Под ней была надпись в стихах, чего обычно Нитта не делал:
"Хотел бы медузою статьИ плыть бездумноПо воле волн.Хотел бы медузою статьИ умереть на песчаном берегу,Обжигаемый палящим солнцем".
— Н-да… — пробормотал Хамото.
Картинка да и подпись были необычны. На ней было изображено море. По-видимому, Нитта создал ее с помощью стекол, вставленных в волшебный фонарь. Штрихами тонкой кисти были нарисованы мелкие, строголовые волны. Между волн выглядывали медузы. И что интересно — у каждой из них было свое выражение. Медузы плакали, смеялись, радовались, грустили.
— Редкостное произведение, — пробормотал Хамото, не в силах оторвать взгляд от фотографии. — Его где-нибудь опубликовали?
— Не знаю. Помню лишь, что он лично вручил мне эту фотографию в конце прошлого года… Ну как, вы согласны, что у Нитты случались периоды безысходного отчаяния? — спросил Таноки, заглядывая Хамото в глаза и как бы ища подтверждения той догадке, которая не давала ему покоя.
Хамото молча глядел на фотографию. Он понимал, какого ответа ожидал от него Таноки. От картинки и в самом деле веяло безысходностью. Но сколь бы ни отражала она тогдашнее состояние Нитты, это еще не давало права связывать его с намерением покончить жизнь самоубийством.
Произведение художника есть всего лишь результат его творчества. Для мира взрослых он мог изготовить и такое, но Хамото помнил, сколь радостные, светлые, полные прекрасных мечтаний картинки одновременно создавал Нитта для детей — тому пример "Коляска, взбирающаяся на небо", "Воздушный шарик" и многие другие. Нет, эта фотография не может служить решающим доказательством самоубийства Нитты, он не наложил на себя руки — и у полиции тоже есть на то свои доказательства.
Хамото показалось странным, почему Таноки столь неожиданно заявился именно к нему со своими предположениями.
— Нет, господин Таноки, я решительно против версии о самоубийстве, — твердо сказал он. — Согласен, от фотографии веет отчаянием, может быть, даже безысходностью, но считать ее прямым доказательством самоубийства — это слишком! Я не исключаю, что Нитта создал ее не без какой-либо глубокой мысли. Судя по всему, Нитте нравились медузы. Он ведь родился на побережье залива Вакаса и не раз наблюдал за медузами осенью, когда они во множестве всплывали на поверхность. Он и своей дочери, Кёко, писал об этом буквально накануне своей смерти. Может, именно для того, чтобы отвлечься от обуревавших его тяжких мыслей, он создал эту картинку и даже написал к ней стихотворение. И честно говоря, мне кажется по меньшей мере странной ваша попытка связать эту картинку с версией о самоубийстве Нитты, — заключил Хамото, в упор глядя на Таноки.
Хамото и раньше замечал в поведении Таноки некоторые странности, присущие людям определенного склада. Они проявлялись во время бесед Таноки с Ниттой в мастерской, свидетелем которых он был. Таноки всегда казался ему чудаком, человеком не от мира сего.
Прежде Таноки работал в книжной лавке на Западной Канде, а когда лавка обанкротилась, жил на пособие по безработице. В последнее время он подрабатывал, публикуя небольшие заметки в журнале, издававшемся его приятелем. Там же сотрудничал в качестве фотографа и Нонака. Оба они познакомились с Ниттой в еженедельнике "Дзинсэй" — развлекательном журнальчике, который власти уже не раз грозились прикрыть.
Нитта не принадлежал к художникам, публиковавшим свои произведения в развлекательных журналах, и для Хамото по сей день оставалось загадкой, что его связывало с этим еженедельником. Кажется, впоследствии он прекратил контакты с "Дзинсэй", но продолжал общаться с Таноки и Нонакой.
Хамото полюбил картинки, которые создал Нитта, но ему были чужды его друзья, как и атмосфера, царившая в мастерской художника, не нравился их безалаберный образ жизни.
Особенно раздражал его Таноки, подрабатывавший литературным трудом. В своей основе он был добрым человеком, но все, что он и его друзья делали, о чем говорили, представлялось пустым и бессмысленным, словно лишенная корней трава. Хамото не нравилась богемная жизнь тех, кто вроде Таноки пописывает в развлекательных журнальчиках и имеет наглость называть себя литераторами. Они умеренно возмущаются тяготами жизни, умеренно подсмеиваются над собой, обладают сообразительностью и хваткой, а когда собираются вместе, говорят лишь об одном: как заработать большие деньги. Но упаси боже — приложить для этого усилия! Нет, главная тема их разговоров в том и состоит: как разбогатеть без труда? Темы их писанины ограничиваются описанием жизни на задворках, комплексов неполноценности, испытываемых духовными и физическими калеками.
— А знаете ли вы, Хамото, что при еженедельнике "Дзинсэй" создан клуб друзей, где мужчины не только обмениваются новостями, но и занимаются кое-чем другим? — спросил его однажды Нитта. — Подписчики этого журнала, как правило, педерасты. Что поделаешь, в мире немало душевных калек, людей со сдвинутой психикой. "Дзинсэй" это подметил и сделал подборку страниц на пятьдесят, посвященную содомскому греху.
Тон, которым Нитта сказал об этом, заставил Хамото насторожиться.
— А вы, господин Нитта, тоже интересуетесь содомским грехом? — прямо спросил он.
— Я?! Что вы! Я человек вполне нормальный. — Нитта рассмеялся, хитро блеснув глазами.
"Ну, а что вы скажете о Таноки и Нонаке?" — помнится, хотел спросить Хамото, но сдержался. Собственно, эта проблема мало его интересовала.
И все же тогда он не поверил Нитте, почувствовал в нем какие-то отклонения. По-видимому, на него наложила определенный отпечаток одинокая жизнь в бывшем бомбоубежище. Нитта никогда не рассказывал о причинах развода с Такако. А может, он испытывал безразличие к противоположному полу?
