Алекс Норк - Ноль часов по московскому времени. Новелла II
Мы сидели сейчас напротив, как с управляющим в ресторане…
— … Ди-ма! Может скажешь, о чем задумался.
— Сам пока не пойму.
Что-то накатило на меня непонятной волной и ушло.
Но я вспомнил о предыдущем:
— Понимаешь, неувязочка с этой слежкой выходит. Зачем следить и платить за эту лишнюю неделю — они через семь-восемь дней должны были отправится за рубеж.
— Возможно, он о сроках еще не знал, когда слежку заказывал.
— Опять не выходит. Фактически он заказывает слежку, когда уже делает ей предложение. Но они же не три недели знакомы.
— А сколько?
— Точно не знаю, но управляющий говорил, что в этом ресторане она появлялась редко, а предпочитала другой. Значит, знакомство у них очень коротким не было.
Леша что-то отвечает, а я слышу голос отца, из тех наставлений, что он давал брату: «Каждый вопрос нужно предельно заострять, выжимать максимум, не давать уходить от него отговорками или общими словами».
— Ди-им, ты опять?
— Почему они отмечали помолвку не в том ресторане?!
Лешка даже слегка отпрянул:
— Я что ли им назначал?
А меня взвинтило.
— Нет, ты не уходи от ответа!
— Дим, ну может быть сто причин. Ты лучше скажи, что от этих коллекционеров узнал.
Меня отпустило. Но завтра надо обязательно тот второй обозреть.
Я пересказал всю историю.
И надо было уже отправляться на торжественное заседание, посвященное празднику, придуманному ельциноидами вместо 7-го ноября. Какой-то день «Всеобщего согласия», а может быть, не «согласия», а чего-то другого, но чего именно никто запомнить не мог из-за отсутствия во всем этом даже самого минимального смысла. Мероприятие, впрочем, фактически повторяло традиционное: казенный доклад министра, еще какой-нибудь тявкалки, затем все идут в столовую с фуршетно составленными столами с выпивкой и закуской.
Мы с Лешкой вовремя заняли лучшие в зале места — в углу последнего ряда, где можно подрыхнуть слегка, не боясь быть замеченными.
Я скоро, под брехню министра, и задремал.
…Чё-то не так… а-а, Лешка дергает за рукав.
— Дим, что если цель слежки была другая?
— …какая другая?
— Ну, вообще другая.
А тут все встали и начали аплодировать и здравый смысл мне конкретно сказал: «Быстрее в столовую, пока лучшие бутерброды не расхватали».
…Задачу мы успешно выполнили и, немного махнув, вернулись к теме.
— Давай еще раз — какая она может быть другая?
— Ты же сам говорил, что интимная причина критики не выдерживает.
— Да.
— И лишняя неделя слежки зачем? Если сложить вместе, получается, Страхов что-то затевал, но со сроками не был уверен.
Формально Леша был прав, однако ж за всем этим не было содержимого.
— Логично, да. Только что затевал и почему сам оказался трупом? Против кого затевал? А этот «кого» ему первым мячик послал или кто-то другой? Управляющий нам не подходит, так?
Пока Лешка думал, я перехватил у соседей бутылку.
— Не подходит. Сын подходит. Но против него зачем Страхову что-то замышлять?
— Ты меня спрашиваешь? Давай за наше здоровье.
Выпили мы очень умеренно, так что голова по дороге домой вполне находилась в состоянии думать.
Но думала без моей воли в выбранном самой направлении.
…Особо-то любить дядю у Марины не было совсем никаких оснований. Во-первых, с возрастом она, почти наверняка, стала понимать, что молодую часть жизни прозанималась не своим делом, и могла быть сейчас другим совсем в профессии и обществе человеком. А это страшный вывод, мы в мелочах переживаем упущенное, а тут не мелочь, тут… и даже не подбирается формулировка. Во-вторых, по сути, ее просто ограбили и заставили ишачить, в то время как на материнскую часть антиквариата она могла бы очень обеспечено, если не просто богато, жить. Вот этот Рембрандт, например, он почему исключительно дядин, и не принадлежал ли коллекции матери? Марина сказала, что знала его насквозь — а не с детства ли? Потом, упустив такое имущество, незарегистрированное ни на кого и никак, ничего не докажешь и не вернешь.
Вот алкоголь иногда по-своему помогает, потому что расслабляя, открывает дорогу чувствам. И я вдруг почувствовал всю эту горечь, и будто ее поднесли мне самому… быстро вспыхнул гневный вопрос — а какого черта!
Я уже вылез на своей «Третьяковской», где всегда по вечерам много народа, люди пьют пиво, и я тоже решил взять, постоять на воздухе по хорошей вечерней погоде.
…Значит так — могла Марина «заказать» дядю?.. Если я правильно всё почувствовал, то, по обстоятельствам ненависти, вполне могла. Ненависть, как и любовь, срывает людей вообще с тормозов. Только… всё равно этот исполнитель должен быть из близких людей к самому дяде. Не очень складывается такой вариант и, опять же, Рембрандт в эту схему плохо попадает… Впрочем, предположим, она пожертвовала Рембрандтом — расплатилась им.
«А слежка была заказана, чтоб обеспечить ей алиби, — сказал голос внутри, — что близко ее в тот момент там не стояло».
Спокойненько, так, сказал — между прочим, и я, хлебнув пива, поводил головой на публику, недалеко парень под гитару запел из Высоцкого «Кони мои привередливые» — бесконечную по трагической глубине песню, которую сам Высоцкий всегда исполнял как последнюю… вот ведь гений был… и тут только я встрепенулся на слова «голоса» — ёлки-моталки, это ж другой поворот событий, и с Лешкиной интуицией совпадает! Вот это ракурс…
Только трудно посмотреть с него сразу на всё… «чуть помедленнее кони, чуть помедленнее»… тогда и лишняя неделя слежки понятна — не знали, когда именно это алиби понадобится.
Но всё это, всё это годится лишь в предположении, что Марина со Страховым организовали убийство дяди.
А кто тогда ликвидировал Страхова, сама Марина?.. Чушь. Во-первых, такое горестное состояние не изобразит ни одна актриса МХАТа, а во-вторых, именно Марина настояла на подробном биохимическом анализе, иначе мы бы ограничились тем на алкоголь, а дальше — бог его знает — может быть, просто задремал за рулем.
Тогда что — просто совпадение?
«Не совпадение», — сказал голос.
И это мне уже не понравилось. Надо пореже пить, а то сосём с Лешкой каждый вечер.
«А в гости к Богу не бывает опозданий, так что ж там ангелы поют такими злыми голосами…»
Я доглотнул пиво, дослушал песню и отправился домой поесть горячего и успеть на следующую серию о Шерлоке Холмсе.
— Ну, факт, это они дядю заказали, а слежкой алиби себе устроили!
Лешке очень понравилась вся идея.
— Во-первых, это не «факт» — где у нас доказательства? Во-вторых, смерть Страхова остается по-прежнему непонятной.
— Совпадение. Кто-то из конкурентов. Или наехали, а он деньги отказался платить.
— А механизм убийства, Леша, а исполнитель?
— Подкупили кого-то. Либо ту официантку, либо кого-то на кухне.
— Через кухню опасно — еще неизвестно кому попадет.
— А чем они рисковали? Попадет Марине — подозрение падет на Страхова — тоже хорошо.
— Брось, серьезные люди так не ворочают.
— А с чего ты взял, что они серьезные, мало ли дерьма всякого.
— Много. Но всё равно мы сейчас в пустоте. Поехали тот второй ресторан смотреть.
Приехали.
И увидели на стеклянных дверях табличку, что закрыт до четырнадцати часов.
Но внутри что-то мелькнуло, и я начал стучать по стеклу.
Появилась недовольная женская морда, но увидев двух людей в форме, сразу изменилась в лице, и дверь открылась.
— А у нас все на похоронах.
— Мы в курсе, позвольте зайти. — В зале темновато, глаза не сразу разбирают детали. — Вы кто будете?
— Я… я уборщица.
— А Страхова хорошо знали?
— Ну, знала просто. Здоровались.
Зал в другом совсем стиле — консервативном, можно сказать, под ампир что-то вроде. Марине здесь почему-то больше нравилось.
— А невесту его знали, сюда приходила?
— Приходила. Красивая особа.
— А где они обычно сидели?
— Вон там в кабинете.
Леша издает довольное «хе».
А женщина продолжает:
— Там темные стекла интересные такие — что в зале видно, а что внутри не видно.
Похоже, разгадка — отчего там, а не здесь, — найдена: здесь обратили бы внимание, что сели не в кабинете; там можно на людях, и наблюдатель четко подтвердит алиби. Всё выглядит очень продуманно.
Но мне некомфортно внутри, не нравится, чего-то в этой картине недостает.
— А где директорский кабинет?
Женщина показывает куда-то вглубь рукой.
— Ну пойдемте, покажете.
Идти оказывается совсем недалеко, дверь сразу за баром.
— А открыть не могу, у меня ключа нет.
Дальше полутемный коридор, от него, недалеко, проход в сторону под девяносто градусов, что дальше еще, толком не видно.
