Фредерик Дар - В Калифорнию за наследством
Я помогаю убрать со стола. Что дальше? Снова ложиться в постель? Чувствую, что не с чем. Спать? Но тогда, прежде чем сомкнуть глаза, надо обязательно чем-то заткнуть уши!
Я довожу Иви до их семейного ложа, укладываю ее, мои пальцы слегка прогуливаются по ее телу.
Скоро вернется ее пьяный муж и снова завалится на диван. Эти ночные оргии для нее все равно что каникулы. Сколько таких супруг остается не у дел! Разве об этом мечталось им? Время летит, проходит жизнь, оставляя в их душах тоску по несбывшемуся. Так будем же любить их мы, друзья, будем любить, не щадя своих сил, любить этих несчастных, оставшихся на обочине своих надежд. Будем шептать им слова, которые они хотели услышать еще будучи девочками. Будем говорить с ними о любви и дарить ее им!
Я решаю немного прогуляться.
Повсюду одни пьяные. Американцы в этом очень похожи на русских: те тоже пьют безрассудно — побольше и поскорее.
Пьяные сидят, лежат на тротуарах, те же, что еще в полуфазе, бродят но улице с початой бутылкой в руке, вторую же про запас держат под мышкой. Некоторые прямо на виду у всех в автомобилях занимаются любовью под крики окружающих их зрителей. Гвалт, ругань, крики, песни! Да, ночи в Морбак Сити похожи на жуткие оргии. Полная деградация. В стране, где люди опускаются до скотства, порок становится министром досуга!
На меня налетают три шалавы, хватают под руки и просят меня для начала угостить их пивом. Как бы избавиться от этих потаскух? С радостью вижу своего спасителя! Это Пинюш.
Полусонный, он сидит на ящике из-под пива. Окурок сигары почему-то приклеен не к его губе, а к щеке.
— Цезарь, старый дурак, — радостно кричу я, — пора бай-бай! Кончилось детское время! Я сейчас отведу тебя домой!
Со своей ношей на плечах я не выделяюсь в толпе. Подобные носильщики встречаются часто.
Уложив и старательно укрыв одеялом своего друга, я снова иду в толпу: надо найти еще троих! Это веление моей души!
Иду в ту сторону, откуда доносятся особо яростные крики. Что-то мне подсказывает, что там должен находиться мой Александр-Бенуа Берюрье!
Представьте себе, я не ошибся.
Не менее ста человек образуют большой круг, в центре которого два человека впечатляющих габаритов; в одном из них я узнаю своего друга. Второй же верзила превосходит его на целую голову. Он в черной тенниске, из которой торчат две татуированные руки, каждая из которых похожа на колонну церкви Магдалены. Около них на земле лежит шляпа, и зрители туда бросают монеты, чтобы воодушевить участников какого-то, пока непонятного мне, поединка.
— Добрый вечер, Мартьен! — окликает меня малыш. — Вы тоже пришли на поединок вашего друга с Тедди?
— Что за поединок?
Руаи посвящает меня в суть. Оказывается, по ночам разыгрывается поединок на лучшую пощечину. Тедди неизменный чемпион! Обмен пощечинами идет до тех пор, пока один из соперников не объявит себя побежденным или не окажется в нокауте. Ничего не скажешь, очень интеллектуальный вид соревнования!
Арбитр — высокий крепкий мужчина со звездой шерифа на рубашке в клетку достает из кармана монету и зажимает ее между большим и указательным пальцами.
— Уверен, первым будет бить Тедди! — шепчет мне юный друг. — Здесь иностранцев не любят. А если он начнет первым, то поединок может сразу же закончиться. Два года назад он с первого удара убил представителя фирмы «Кока-Кола».
После такой информации я собрался было уговорить Берюрье оставить эту грязную игру, но накал был таков, что в случае отказа, мы бы были с ним тут же преданы суду Линча.
Шериф спрашивает Толстяка, какую сторону монеты он выбирает. Друг мой не понимает английского, но жест его очень выразительный и понятный.
— Орел! — кричит француз.
Шериф, конечно же, не понимает по-французски и обращается к своему соотечественнику:
— Орел или решка, Тедди?
— Орел! — рычит мордоворот.
— Угадал! Тебе начинать! — улыбается шериф и прячет монету в карман.
Крайне безнравственный арбитр!
Тедди начинает извергать на языке своей страны ругательства в адрес Берю, обещая зрителям незабываемое зрелище, обещая снести голову иностранной свинье. В шляпу летят монеты.
— Не связывайся с ним, он способен уложить даже слона! — уговариваю я капитулировать Толстяка.
— Не волнуйся, шеф, пусть только подойдет ко мне этот мудак!
Монетный дождь прекращается. Тедди благодарит зрителей и просит тишины.
Сначала он долго размахивает руками, потом черпает ковшом-ладонью горсть земли, как бы набираясь силы. Подойдя к невозмутимому Берю, крутит два раза рукой у него перед носом и бьет! Звонкий звук пощечины разорвал тишину. Ноги моего друга теряют сцепление с землей и, кажется, он вот-вот упадет, рухнет словно дуб. Но знай наших! Мой дуб устоял, несмотря на сногсшибательный удар.
Он осторожно поглаживает вмиг вспухшую щеку цвета летнего закатного неба, готовясь нанести ответную пощечину.
— Знаешь, Сана, — говорит он мне, — если я его не уложу сейчас, то второго такого коржа мне не выдержать. Кабан отправит меня на тот свет!
Арбитр предлагает Берю снять кольцо, которое он носит на правой руке, так как безымянный палец левой у него деформирован после перелома. Берю опускает кольцо в мой карман.
Дальше все происходит очень быстро. Александр-Бенуа поднимает глаза к небу и начинает выть: «О-о-о-о!» Зрители тоже устремляют свои взоры в небо, а за ними и противник Берю. И в этот момент Толстяк наносит свою первоклассную пощечину, от которой Тедди валится с ног, пытаясь выкрикнуть что-то нечленораздельное, затем замолкает и застывает с раскрытой пастью, словно удав, подавившийся ангорским кроликом.
Пока поверженный приходит в себя, толпа поздравляет победителя: так всегда, народ с тем, кто твердо стоит на своих ногах! К поверженному и распростертому на земле интерес мгновенно пропал.
Достойная победа, но победитель пока не может улыбаться. Он страдает от боли.
— Посчитай мой заработок! — просит меня Берю.
Я выполняю его просьбу. Пятьдесят четыре доллара великодушный француз решает пропить вместе с бывшим чемпионом Морбак Сити по пощечинам.
— Толстяк, а для чего ты перед ударом задирал голову вверх? — интересуюсь я.
— А как бы иначе я мог его уложить?
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Я слишком не драматизирую по поводу ночного визита клоуна, но то, что этот артист был с пистолетом, наводит на определенные мысли. Ясно, — это был убийца. Оружие с глушителем не применяют для того, чтобы напугать лавочника и очистить его кассу, или ограбить квартиру во время всенародного праздника. Когда в тебя целятся из такой пушки, без промедления отправляй свою душу Господу!
Потеряв всякое желание возвращаться в дом пастора, я выхожу на окраину города. Я знаю, куда мне надо идти. Безумие ночных оргий осталось позади. В ночном воздухе ни прохлады, ни влаги... Говорят, здесь не было дождей с памятного 1865 года, когда был убит Авраам Линкольн. Этот угол сухой, словно язык затерявшегося в Сахаре французского солдата.
Луна заливает своим светом белую пустыню. Когда сзади или впереди показываются огни автомобилей, я отбегаю на обочину и, распластавшись по земле, жду, пока дорога снова опустеет.
Мили через две, как и говорила Иви, показывается силуэт строения — ранчо швейцарского ковбоя.
Воодушевленный увиденным, я сворачиваю с дорога, но дойдя до поворота, решил идти напрямик к низкому, похожему издали на черепаху зданию, расположенному среди чахлых деревьев.
Приходилось ли тебе шагать ночью по настоящей пустыне? Это необыкновенно и незабываемо! Ты и луна над тобой, старая добрая луна, оставленная в наследство моими праотцами.
Я разуваюсь, чтобы бесшумно подойти к дому. Туфли и носки (я покупаю их всегда в одной и той же лавке в Риме, в районе улицы Бенито) складываю в кучку на камнях.
Еще несколько шагов, и я замираю на месте. Нет, не старый «джип» швейцарского ковбоя замечаю я в кустарнике рядом с ранчо, а совершенно новенький «бюик».
Я узнаю его сразу, так как видел своими собственными глазами всего два часа назад. Это тот самый «бюик», на котором клоун и его соучастник смылись после неудачного ночного визита в дом пастора.
Из-за ранчо доносятся звуки, наводящие меня на мысль, что я прибыл слишком поздно. Копают яму. Значит, убийцы расправились с ковбоем и хотят теперь скрыть следы своего преступления. Труп закопают, а «джип» отгонят куда-нибудь в глухой угол пустыни. И все покрыто мраком. Но, нет!
Есть свидетель и судья над вами, господа убийцы, — и это я, Сан-Антонио.
Я достаю из кармана пистолет с глушителем, доставшийся мне от ряженого клоуна, и начинаю тихонько огибать строение. Вижу фонтанирующий источник воды. Из переполненной чаши она вытекает тонкой струей и через несколько метров исчезает в потрескавшейся почве.
