Андрей Житков - Супермаркет
— Девушки, — сказал Евгений Викторович, подходя поближе, но потом заметил, что в толпе полно мужиков — рабочих, рубщиков, грузчиков. — Господа, попрошу минуту вашего внимания, — он отер со лба пот. — То, что вчера произошло — вопиющее безобразие! Я приму меры, и виновные будут строго наказаны.
— Да вот же он стоит — наказывайте! — закивали на Моисеева продавщицы.
— Розгами, что ли, или плетьми? — пошутил Евгений Викторович.
— Дубинкой, как он Лерку огрел! — закричали продавщицы.
— Физическим насилием мы ничего не добьемся. Охранник действовал согласно инструкции, другое дело — превысил свои полномочия, применил по отношению к продавщице грубую силу!
— Она его в живот кулаком ударила, а он бандитами раненый, — тихо объяснил Евгению Викторовичу Кулаков.
— Парень с бандитами всю жизнь воевал, отвык, можно сказать, от женской ласки, вот и… — Евгений Викторович сделал неопределенный жест.
В толпе раздались нестройные смешки, которые тут же смолкли.
— Уволить его к чертям собачьим! А уж насчет уголовного дела пускай Лерка решает, — сказала Маргарита Александровна.
— Погодите-погодите, девушки, за что? За то, что человек свой долг выполнил, не дал ворованное из магазина вынести? — вступился за Моисеева Кулаков.
— Ой, наворовала тоже! — язвительно сказала Маргарита Александровна. — Я молчу, сколько у нас начальство ворует. На второй склад опять завоз был. Не знаю, как вы там все это называете, только по ночам к нам “Камазы” с неоприходованным товаром ходят.
Евгений Викторович взмок. Он же говорил: знают двое — знает и свинья. Стоило только поконфликтовать охране с работниками, тут и началось! А еще документы пропали! Отчетность вся. Как теперь отделить зерна от плевел?
— Откуда такая информация? — спросил он, удивленно подняв брови.
— От верблюда, — усмехнулась Маргарита Александровна. — Сорока на хвосте принесла. Евгений Викторович, да будто бы вы первый день родились!
— Понятия не имею. Все это не моя компетенция, — Евгений Викторович подумал о том, что должен немедленно позвонить Моргуну.
— В общем, не будем мы работать, пока не получим гарантий. Охранник должен быть уволен, потом скидки на продукты пускай больше сделают, и касса тоже чтоб своя была, если уж обязательно через кассу проводить.
— Хорошо, — кивнул Евгений Викторович, делая в блокноте пометки — она записывал фамилии “забастовщиков”. — Все будет. Только я сейчас вас умоляю, не подведите под монастырь — начните работу вовремя! Покупатель-то ни в чем не виноват. А мы пока и приказ оформим, и кассу отдельную поставим. В этом месяце премия двадцатипроцентная будет. Неплохо поторговали.
— Ладно, чего там! Начнем. Не подведем, — загудела толпа.
— Вот и чудненько, — Евгений Викторович обернулся к Кулакову. — Пойдешь со мной — разговор есть.
Зам проследил за тем, как продавцы и кассиры разошлись по своим рабочим местам, кивнул Кулакову, мол, пошли. Они поднялись наверх, в кабинет Евгения Викторовича.
— Слыхал? — спросил зам.
— Да, слыхал, — опустив голову, сказал Кулаков. — Только увольнять я его не буду. Обещал в обиду не давать, а теперь что? Не по-мужски как-то.
— А что делать?
— Надо Моисеева во двор посадить. Пускай на проходной за забором следит. Там его продавщицы сроду не увидят.
— Ты все-таки, Лева, своих псов попридержи, здесь нормальные люди работают, не бандюки какие-нибудь. Нет, но какова сучка, эта Маргарита!
— Может, нужны особые меры?
— Может, — кивнул Евгений Викторович. — Что там у тебя вчера с ворами произошло?
— Да так, попалась одна бабочка. Все врала, что журналистка, ну я ей крылышки слегка и помял… — Кулаков рассмеялся, но тут же замолк, перехватив неприязненный взгляд зама.
— Ты мне смотри тут! Чтоб больше никаких “мойщиков”! И охранников своих предупреди, если они еще будут с ними в доле работать, поувольняю всех к чертям собачьим! И тебя, между прочим, в первую голову. Понял?
— Как не понять, — кивнул Кулаков.
Евгений Викторович снял телефонную трубку и стал набирать номер.
— Алло, Федор, тут у нас ЧП небольшое. Народ бузит, будто воруем много. Надо как-то это дело разрулить.
Сергей сидел на стуле в комнате охраны, обхватив голову руками. Настроение у него было отвратительное. Какое оно еще могло быть? Заместитель директора ясно сказал — уволить. Не успел проработать и дня, как все кончено. На оперативной работе всегда все по своим местам — вот он враг, вооруженный, опасный, готовый тебе выстрелить в спину, и ты за ним охотишься, как гончая. А здесь? Ой, как перед девчонкой стыдно! Отвык он за двенадцать лет оперативной работы от человеческой жизни, стал стал каким-то нелюдем, занудой, бирюком. И ранение тут вовсе ни при чем. Не может он со своим гневом совладать, душит он его, слепит. Чуть не по нутру — кулаком в морду, по привычке.
Вошел Кулаков. Сергей поднялся со стула.
— Заявление на имя директора писать?
— Эх ты, кулема! — усмехнулся начальник. — Я же тебе обещал — в обиду не дам! Будешь теперь на проходной со двора сидеть. Карабин получишь. Смотри только не пуляй в кого попало. Испытательный срок тебе — месяц.
— Может, мне все-таки лучше уйти, раз весь коллектив против? — с сомнением в голосе спросил Сергей.
— Уйти ты всегда успеешь. Поработай-ка лучше. Все приказы Евгения Викторовича выполнять беспрекословно. Он у нас почти как бог.
— Я уже понял, — усмехнулся Сергей. Он сразу узнал этот голос. Именно он вчера обещал отправить женщину под нож, если не будут найдены бумаги двойной бухгалтерии.
В палате было сумрачно и тихо. Лерочка попыталась открыть глаза. Смотреть она могла только через узкие щелочки — лоб и веки заплыли огромным синяком. Боль пульсировала где-то в затылке. Она различила силуэт матери на стуле.
— Мам, это ты?
— Да, девочка моя, — мать взяла ее за руку и всхлипнула. Рука у Тамары Алексеевны была горячая. — Как ты? Сильно болит.
— Да нет-нет, уже ничего, — говорить было тяжело — каждое слово отдавалось болью.
— Это я, Лерочка, виновата, — всхлипывая, произнесла мать. — Научила на свою голову. Видишь, как!
— Ничего ты, мам, не виновата. Это я — дура. Надо было просто денег занять. Неужто на день рождения отца не дали бы?
— Тут, пока ты спала, милиционер приходил. Просил заявление написать. Ты напиши. Он попозже зайдет.
— Мам, не буду я никакого заявления писать. Зачем? Сама виновата.
— Напиши, доча, напиши. Надо этого козла вонючего посадить. Не всем им безнаказанными ходить!
— Он не козел, — тихо возразила Лерочка. — По-моему, у него там рана…
— Где рана?
Лера не ответила. Она вдруг опять вспомнила, как все вчера произошло, как ударила она охраннника в живот, и как сузились от дикой боли его зрачки, и как побледнел он, весь покрылся холодным потом, перестал что-либо соображать.
— Тебе что-нибудь покушать принести?
— Не хочу, — вздохнула Лера. — Как папа?
— Переживает. Идти хотел, я его не пустила. Не дай бог, опять в башку вдарит!
— Правильно, пускай дома сидит.
В палату постучали.
— Да, войдите, — сказала Тамара Алексеевна.
Дверь приоткрылась, и в палату заглянул Моисеев. Лера сразу его узнала. Как не узнать!
— Здрасьте! — робко сказал Сергей. — Мне бы Леру.
— А вы кто? — подозрительно глянула на него Тамара Алексеевна.
— Я тут передачку от коллектива, цветы… принес, — Сергей подошел к кровати и протянул Лере букет роз.
“Наши розы, маркетовские”, — подумала Лера, принимая цветы. Она вдруг поняла, что не испытывает к нему никакой ненависти. Будто не он ее вчера бил, а какой-то другой человек.
Пакет он передал Тамаре Алексеевне. Некоторое время помялся в нерешительности, не зная, как начать. Тамара Алексеевна заглянула в пакет, стала выкладывать на тумбочку фрукты.
— Мед, это хорошо, — сказала она. — С медом мы быстро поправимся.
— Лера, вы меня простите, пожалуйста, если можете, — наконец начал Сергей.
Тамара Алексеевна подняла на него удивленные глаза.
— Вам, наверное больно было? — тихо спросила Лера.
— Погоди-погоди, Лерочка, так это тот самый козел и есть? — Тамара Алексеевна взметнулась со стула. — Да как ты посмел сюда зайти! Ты, дерьмо собачье, хрен на выселках! Еще и передачку притащил! Думает, мы от его цветочков растаем, заявление в милицию писать не будем! На вот тебе, выкуси! — мать стала тыкать в лицо Сергея кукишами, потом она сгребла все фрукты назад в пакет, выхватила у дочери розы. Пакет Тамара Алексеевна сунула ему в руку, цветы швырнула в лицо. — Вали отсюда, козел!
— Извините, — Сергей вышел за дверь, не подобрав цветы.
В коридоре он подошел к болотного цвета стене, прислонился лбом к холодной шершавой поверхности. Дико болела рана на животе.
— Мам, зачем ты так?
