Сан-Антонио - Привет, святой отец!
Вход в полицию был окружен довольно внушительной толпой. Зеваки с любопытством глазели на «роллс» и на «черный ворон», ощущая весь анахронизм соединения этих двух машин. Когда появился я, прикованный к своей обезьяне, поднялся враждебный рокот. Перед тем, как мне подняться по лесенке, нас с гориллой расцепили, поскольку индивидуальные камеры фургона не вмещают больше одного, ну в крайнем случае полутора человек зараз. Как только меня отцепили, произошло кое-что неожиданное: раздался взрыв, и языки пламени стали лизать, обволакивать фургон. Огонь начал виться и в толпе, которая смылась со сверхзвуковой скоростью. Прохожие, зеваки, полицейские в форме и в штатском — все устремились в разные стороны, пытаясь побить рекорд на десять тысяч метров.
Я стоял как вкопанный около лесенки, думая, что же это все значит. Поскольку я задался этим вопросом посреди пылающего пожара, мои размышления быстро приобрели жгучий интерес.
— Ты ждешь метро или поджариваешься до хрустящей корочки? — проревел голос Берю.
Черт побери! До меня дошло, что этот внезапный пожар — маневр моего приятеля Александра-Бенуа. Как же он пришелся кстати!
Я выпрыгнул из фургона. Тачка Жирного была здесь, дверца открыта. Я бросился внутрь, не размышляя над тем, что этим я усугублю свою вину.
Жирный рванул с места, надо было видеть Берю, его кепку, надвинутую на брови, толстую задницу, распластавшуюся на сиденье. Бермуды, казалось, того и гляди лопнут на его ягодицах, стремящихся завоевать себе полную свободу.
— Ты болван, Жирный, — задохнулся я, — Подобные штуки будут тебе стоить Бастилии, я обвиняюсь в изнасиловании и убийстве!
— У меня был запасной резервуар с горючим в тачке, когда заявился этот зарешеченный фургон с камерами, я разлил эту настойку, оставив дорожки до дверей почты. Небольшая спичка в подходящий момент — и результат ты видишь?
— Куда ты меня везешь? — забеспокоился я, заинтригованный определенностью моего друга.
В самом деле, он вел, ни минуты не колеблясь, поворачивая налево и направо, как человек, знающий, куда ему надо и как туда проехать!
— Не лезь не в свое дело, у меня есть план. Мы едем на Крополь, — проворчал он.
Поскольку я не реагировал, онемев от удивления, он принялся рассказывать:
— Крополь — эта цитадель древних Афин, на скале высотой в 270 метров. Это старая крепость, где еще Писистрат имел дворец, была разрушена персами во время лидийских войн. В пятом веке до Рождества Христова Крополь, посвященный Афине, был украшен замечательными памятниками...
Он замолк...
— Что мы будем делать на Акрополе, Жирный?
— Там внизу ужасный паркинг. Мы сейчас загоним мою красотку на специальный участок, а сами сядем в туристический автобус. Не забывай, что прятаться всегда лучше всего в толпе.
— Ты производишь на меня впечатление человека, досконально знающего эту дорогу.
— Не беспокойся, мы с Бертой таскаемся туда каждый день. Не знаю уж, что за муха укусила мою благоверную, но этот Партемон — или как его — это ее слабость, с тех пор как мы сюда приехали. Она и сейчас там.
Я повернулся назад, ожидая увидеть полицейские мотоциклы, но все было спокойно.
Во всеобщей панике мое бегство удалось великолепно.
Спустя десять минут мы были у подножия Акрополя.
Берю маневрировал среди моря стоявших машин, нашел место и выпрыгнул из машины.
— Мы сейчас залезем в мой обычный автобус, я немного знаю шофера, отличнейший парень, я ему объясню, что ты мой приятель, которого я тут встретил, суну ему немного мелочи, чтобы он согласился тебя возить заодно.
Он обвел взглядом синие и красные автобусы, выстроившиеся у подножия горы.
— Наш — синий с бежевой полосой, вот тот! — сказал он.
Мы направились туда, он заглянул сперва в кабину, но шофера не было.
— Залезем внутрь! — решил мой доблестный сообщник.
Он открыл дверцу, поднялся по лесенке и остановился, внезапно онемев.
— Ну, чего ты? — спросил я.
Поскольку он не отвечал, я поднялся к нему. Зрелище редкого художественного качества предстало моему взгляду. Представьте себе, машина отнюдь не была пустой, как могло показаться снаружи. Там были двое. Эти двое растянулись в проходе автобуса. Одной из них была пассажирка по имени Берта Берюрьер. Вторым — шофер автобуса. Ввиду узости прохода эти достойные люди вынуждены были лежать в два слоя, причем шофер занимал верхнюю позицию. Похоже, он был эбертистом и занимался физическим самовоспитанием, пытаясь ползком взобраться на мощные отроги Бертиного тела. Он ерзал, негодяй! Туда-сюда, и еще постанывал! А доблестная Берта, всегда беспокоящаяся о том, как бы помочь ближнему, подбадривала его жестами и словами.
— Берта, во имя Зевса! — зарычал Жирный на франко-греческом.
Нежная супруга издала возглас удивления и приподняла свою одутловатую и раскрасневшуюся от наслаждения голову.
— Александр-Бенуа! — пробормотала она.
— Кончено, хватит! — загремели бермуды. — Могли бы остановиться, когда я с вами разговариваю!
Шофер разом прервал свою восторженную скачку и поднялся на колени.
— Мерзавец! — проревел Жирдяй. — Парень, которого я вовсю угощал сигаретами и давал царские чаевые!
Он протянул обе руки своей супруге, чтобы помочь ей принять вертикальное положение.
— Что касается Берты, то тут подействовали изнуряющие обстоятельства, — заявил он, — бедняжку доконал климат. От жары она из кожи вон лезет, так и ее физиономист говорит! Но этой грязной макаке нет прощения! Он-то уж привык к своему климату, нет, каков, дерьмо, сволочь!
Берю схватил шофера за шкирку, приподнял и свободной рукой дал сокрушительную оплеуху. Тот стал выплевывать свои зубы, как зернышки риса. Это был тип лет тридцати, красивый, курчавый, он помирал от страха.
— Бедная моя козочка! — воскликнул Жиртрест, еще пуще колотя парня, — Надо из него выбить подобные привычки. Позволять себе нападать на невинных туристок, измученных жарой! Я отведу его в комиссариат за уши!
— Ты думаешь, сейчас подходящий момент? — спросил я.
— Отваливай, парень!
Поскольку тот не усек, я сказал ему по-английски. В ответ он прошамкал, что он обязан ждать свой караван паломников.
— Вернутся пешедралом! — заверил его я. — В дорогу, тебе говорят!
— Куда ехать-то?
Я пошевелил мозгами.
— Ты знаешь какого-нибудь старьевщика?
— Ну... да.
— Тогда вези нас к нему!
* * *
Через несколько минут огромный автобус остановился перед хибарой в Пирее. Она была довольно-таки жалкой и ничтожной, но у нас не было времени привередничать.
К счастью, полицейские не вытрясли мне карманы и все деньги были при мне.
— Я хочу прикупить шмотья для нас обоих, Жирный, — объявил я, — У тебя окружность талии где-то всегда 120—140 сантиметров?
— Всегда, — подтвердил Толстяк. — Особенно сейчас, когда эта греческая жратва распирает мне брюхо!
Я зашел к старьевщику и купил две поповские рясы. Он так расхваливал свой товар, что я выбрал еще две черные пушистые бороды, длинные и квадратные, как фартуки у саперов.
— Что это еще? — спросил Берю.
— Я хочу тебе сделать сюрприз, жирное пузо!
Я прихватил синий путеводитель, забытый кем-то на багажной полке. Полистав его, я нашел заметку, посвященную монастырю на горе Фоскаос. Он находился на острове Адамос, недалеко от Афин, и был основан в XIII веке Святой Бландиной Чудотворицей. До сих пор там живут монахи, давшие обет молчания. Если однажды они вошли в его ворота, то с тех пор ни одного звука не издадут их губы. Вот что разрешает все мои, проблемы!
Глава XII, в которой мы пускаемся на спине осла по путям провидения
На борту баркаса, который доставил нас на остров Адамос, я обрисовал Жирному всю ситуацию. Он слушал, ни слова не говоря. Всякий раз, взглянув на него, я покатывался со смеху. Берюрьер-священник, это зрелище никогда не сотрется из моей памяти! В своей черной рясе и квадратной шапочке на затылке, с кудрявой бородой и красным носом, его стоило показывать за деньги!
— На что ты рассчитываешь, отправляясь к монахам? — спросил он.
— Очень просто: найти двух матросов с «Кавулома-Кавулоса»! После подобной штуки они должны очень заботиться о том, чтобы спрятаться как следует в надежном месте, понимая, что подобная кража наделает много шума.
— Но как мы их выследим, не имея права раскрыть рта?
— Там видно будет, главное — попасть на место, святой отец!
— Ты думаешь, мы похожи? — сомневался он.
— Похожее, чем настоящие, приятель. Я никогда не встречал попа с таким поповским видом, как ты.
— Правда, у меня всегда был вкус к переодеваниям. Еще мальцом я приделывал себе пару рогов, чтобы походить на быка, они и остались при мне.
Монастырь возвышался над нами на уступах горы Фоскаос. Он был сложен из камней, сверкавших на солнце тысячами мелких кварцевых граней. По форме он напоминал огромный, хорошо заполненный лифчик. Два его собора, подобные двум мощным грудям, увенчивались каждый своего рода сосками, великолепно завершавшими иллюзию.
