Владимир Кашин - Приговор приведен в исполнение (Справедливость - мое ремесло - 1)
- Это верно, - согласился Коваль. - Человек по природе своей - не преступник... Однако вы непоследовательны, Иван Васильевич. Вспомните ваши слова о тихоне, в душе которого зреет гнилой плод. Откуда же у него этот плод? От природы, от рождения? Или как-то приобретен?
- А вы изучили прошлое этого мерзавца, его воспитание, окружение, все те обстоятельства, которые выработали в нем и привычки, и склонности, и характер? Вот откуда ржавчина-то! А родился... даже этот зверь родился, наверное, как и все дети, с нормальной психикой. Да, да! Представьте себе!
То, что больше всего интересовало Коваля, ради чего он, собственно говоря, и принял приглашение Петрова поехать вместе на рыбалку, замаячило где-то рядом. И хотя Коваль не мог вести следствие в таких необычных условиях, он все же спросил:
- Иван Васильевич, а фотография этого Андрея у вас случайно не сохранилась? Или хотя бы он в группе, на общем фото?
- Андрея? - управляющий удивленно посмотрел на Коваля. - Нет... Я с ним не фотографировался. Он был моим рабочим, а не другом, - назидательно объяснил Петров.
- Я понимаю. Но иногда снимается весь коллектив. По случаю праздника, окончания строительства или по какой-то другой причине.
- У меня такой моды не было! Да что вам дался этот Андрей! рассмеялся Петров.
- И сам не знаю... Но вы не фотографировались со своим коллективом, надеюсь, не от пренебрежения к рабочим. Мне кажется, вы и вообще не любите сниматься.
- Что верно, то верно. Не люблю.
- Я тоже, - вежливо заметил Коваль. - Но иногда приходится. Все мы смертны. Пускай хоть что-то останется на память...
- Мои сооружения - вот память! Как там у Маяковского? "Пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм". Или еще - это уж прямо о нас, артезианцах: "Мой стих трудом громаду лет прорвет и явится весомо, грубо, зримо, как в наши дни вошел водопровод, сработанный еще рабами Рима..." А дети... Детей нет у меня... Что поделаешь - не повезло. Некому фотографии на память оставлять...
- А ваши родители или, скажем, дядья какие-нибудь тоже не оставили вам на память о себе хоть какой-нибудь визитки?
- Мои родители думали, как бы концы с концами свести, как хлеба досыта поесть, а не о такой, извините, чепухе.
- Но однажды вы, кажется, отступили от своего принципа.
- И не однажды. Приходилось, конечно, и мне позировать перед фотоаппаратом. Для документов... Да в конце концов, Дмитрий Иванович, шутливо запротестовал Петров, - куда это годится! Вы и на отдыхе без допроса не можете обойтись. На черта вам какие-то фотографии! Лучше дайте мне довести до конца свою мысль.
- Да, да, пожалуйста.
- Так вот, что касается обстоятельств. Причины преступности по преимуществу социальные. Это точно.
- И в нашем обществе тоже? - спросил подполковник, видя, что его попытки обходным путем узнать что-либо о найденной им фотографии ни к чему не приводят. Пожалел, что нет с собой этого фотообрывка. Может быть, стоило показать его Петрову и не терзать себя догадками. Вполне возможно, что никакой тайны в этой фотографии нет и он, Коваль, ломится в открытую дверь.
- И в нашем обществе - тоже, - ответил управляющий. - И может быть, даже больше, чем где бы то ни было. Ведь именно у нас разыгрались самые острые классовые битвы. Вы знаете, конечно, что, скажем, в тридцатые годы, в период массового раскулачивания, порой огульного и несправедливого, бандитизм распространялся как эпидемия. Человек, вырванный из своей привычной среды, произвольно репрессированный, лишенный средств к существованию, превращался в люмпена, в босяка, а в конечном счете - и в преступника... Вот ведь дело-то какое: далеко не всегда виноват сам человек. И доля его вины тем меньше, чем больше подавляют его обстоятельства.
- Так что же, по-вашему, всеобщая амнистия преступникам? - не выдержал Коваль. - Но ведь и в условиях коренных социальных преобразований преступниками становились отдельные, пусть иной раз и несправедливо ущемленные, но отдельные личности. Абсолютное меньшинство. В скобках замечу - враждебное нашему миру. В то же время, в тех же самых условиях многие из совершавших преступления выбирали путь единственно верный - путь возвращения в общество. И не могу не напомнить вам, Иван Васильевич, что революция поднимала к новой жизни миллионы людей...
- Вам, работникам карательных органов, не следует оперировать категориями полководцев и вождей, которые считают людей миллионами, парировал довод Коваля Петров. - Перед вами конкретная личность - человек, сбившийся с дороги... Так вот, второе, что исключительно важно для вас, это индивидуальный подход. Только при точной оценке обстоятельств, толкнувших человека на преступление, можно правильно определить социальную опасность личности и меру наказания. Возможно, человек, совершивший преступление, в душе вовсе не преступник, а в данном случае стал жертвой обстоятельств.
- Именно этим и занимается правосудие.
- К сожалению, не всегда. И не в полной мере. Не учитывается, например, сколько времени прошло между преступлением и наказанием. Допустим, Иван Иванович что-то украл. Это стало известно через три года. Судить надо Ивана Ивановича - преступника. Но ведь преступника-то давно уже нет! Сегодня, три года спустя, Иван Иванович - другой человек. И вот судят сегодняшнего, уже честного и раскаявшегося Ивана Ивановича. Справедливо? Нет... Отсюда и ошибки правосудия, не менее опасные, чем само преступление когдатошнего Ивана Ивановича.
- В нашей юриспруденции есть понятие давности, которое все это учитывает.
- На бумаге.
- Законы пишутся на бумаге, а не вилами по воде!
- Я имею в виду формализм в этом вопросе. Знаю, знаю, действительно есть срок давности, после которого вопрос о совершенном преступлении считается исчерпанным. Ну, допустим, для какого-то преступления - десять лет. Прошло десять лет после твоего злодеяния - не попался - все в порядке, помилован. А если не прошло? Если прошло восемь, восемь с половиной, девять лет? Судят. И дают на полную катушку. Но судят-то кого? Опять-таки не того человека, который когда-то совершил преступление, а совсем другого, хотя и носящего ту же фамилию, то же имя. Читал я где-то, что в организме человека в течение семи лет полностью обновляются все клетки. Старые отмирают, а на их месте появляются новые. Это - биология или там физиология. Так ведь и клетки души человеческой тоже не вечны! Сама жизнь перевоспитывает человека. И что в сравнении с этим казенный срок давности? Зато формалистам легко: учли его - и вроде бы правосудие свершилось!
- Вы, Иван Васильевич, не знакомы с юридической практикой. Учитывается не только это, но и многое-многое другое.
Петров скептически махнул рукой.
- Так что же вы предлагаете?
Петров не ответил.
А Коваль продолжал:
- Вот вы говорите: Иван Иванович проворовался. Прошло три года, пока преступление раскрыли. Иван Иванович уже другой человек, перевоспитанный, честный. Судят, так сказать, старого Ивана Ивановича, а приговаривают нового.
- Совершенно верно. Вы меня правильно поняли.
- А вы не заметили, Иван Васильевич, в своей позиции некоторого противоречия? Иван Иванович стал, по-вашему, честным? Но почему же в таком случае он сам не заявил о совершенном им преступлении? Еще до того, как был разоблачен. Где же его честность? Повинную голову меч не сечет. Тех, кто приходят с повинной, общество прощает. Потому что верит: они стали честными, порядочными. А ваш Иван Иванович? Он-то ведь скрывался, молчал!
- Возможно, не был уверен, что его простят. Или боялся моральной травмы, позора, который стал для него страшнее тюрьмы. И это тоже свидетельствует о его перевоспитании. Раньше он плевал на мораль и боялся только решетки... Конечно, Дмитрий Иванович, я не юрист. Может быть, что-то и неточно толкую. Вам виднее.
- Сегодня вы совершенно свободно оперируете юридическими терминами, заметил подполковник. - В Березовом вы напрасно подчеркивали свою неосведомленность.
- Не было настроения распространяться. А вообще-то я когда-то интересовался этой наукой. Одно время собирался даже пойти на юридический факультет. Журнал специальный выписывал...
Коваль прикрыл глаза, чтобы не выдать себя. Управляющий неожиданно выбил у него из рук козырь, который он берег на всякий случай. Но уже в следующее мгновенье подполковник успокоился, сообразив, что Петров "передернул карту". "Собирался даже пойти на юридический... Журнал специальный выписывал". Из этих слов можно сделать вывод, что все это происходило одновременно. Но ведь журнал-то Петров выписывает последние пять лет, когда ему, уже известному квалифицированному инженеру, переучиваться на юриста не имеет никакого смысла. Да и возраст уже не тот.
Однако ловить управляющего на этом несоответствии подполковник пока не стал. Не задал он и другого вопроса, который так и вертелся на языке: "А где же ваша бескомпромиссность, о которой все говорят? Или у вас для юриспруденции другие критерии, чем, скажем, для производства?"
