Деон Мейер - Пик Дьявола
И она отдалась ему.
10
— Меня зовут Бенни Гриссел, и я алкоголик.
— Здравствуй, Бенни! — радостно произнес хор из тридцати двух голосов.
— Вчера вечером я выпил целую бутылку «Джека Дэниелса» и ударил жену. Сегодня утром она выгнала меня из дома. Я не пил целый день. Я здесь потому, что не могу удержаться, чтобы не пить. Я пришел потому, что хочу вернуть жену, детей и прежнюю жизнь.
Он прислушивался к собственному голосу, слышал в нем отчаяние. Кто-то захлопал, и потом весь пыльный церковный зал разразился аплодисментами.
Он выжидал в темноте за длинным, невыразительным зданием, инстинктивно подметив расположение окон и выходов и прикинув расстояние до пикапа. Судя по всему, раньше «Желтая роза» была жилым домом, — наверное, в пятидесятых годах, до того как Кайелитшу захватил промышленный бум, здесь жили мелкие фермеры.
На крыше, чуть ниже конька, красовалась неоновая вывеска с названием и нарисованной ярко-желтой розой. Внутри гремел рэп. Занавесок на окнах не было. Лучи света из ярко освещенного зала падали на автостоянку — веселые огоньки бегали по предательскому черному камню.
Внутри было полно народу; посетители сидели за дешевыми столами. Тобела разглядел среди них несколько европейских туристов, на чьих лицах застыло выражение наигранной радости — как у миссионеров, которые попали в деревню каннибалов. Он протолкался внутрь и увидел, что за сосновой стойкой остались два или три свободных места. Два молодых чернокожих бармена без устали принимали заказы. Официантки то и дело подскакивали к ним и проворно обслуживали клиентов. К их тонким маечкам были приколоты желтые пластмассовые розы.
— Что будешь пить, здоровяк? — спросил бармен с деланым американским акцентом.
— У вас есть «Виндхук»? — ответил вопросом на вопрос Тобела на своем родном языке.
— Светлое или легкое, друг мой?
— Вы коса?
— Да.
Ему хотелось сказать: «Так и говори со мной на коса», но он сдержался, потому что ему нужна была информация.
— Светлое, пожалуйста.
Перед ним появились бутылка пива и стакан.
— Одиннадцать рандов восемьдесят.
Одиннадцать восемьдесят? Ну и химики! Тобела дал пятнадцать.
— Сдачу оставь себе.
Потом поднял стакан и выпил.
— Надеюсь, когда я закончу свой рассказ, вам не расхочется аплодировать, — сказал Гриссел, когда овация смолкла. — Потому что сегодня я скажу вам то, что должен был сказать еще в девяносто шестом. Не уверен, что вам понравится то, что вы сейчас услышите. — Он покосился на Веру, цветную женщину, сидевшую на председательском месте, — она ответила ему сочувственной улыбкой. Он увидел перед собой море голов; на каждом лице, как и у Веры, — выражение безусловной поддержки. Ему стало очень не по себе. — С «Анонимными алкоголиками» у меня две проблемы. — Голос его звучал гулко, как будто он был в зале один. — Во-первых, мне все время кажется, что я здесь чужой. Я полицейский. Имею дело с убийствами. Каждый день. — Он вцепился в спинку стоящего перед ним синего пластмассового стула. Увидел, что костяшки пальцев побелели от напряжения, и, подняв голову, глянул на Веру, не зная, куда еще смотреть. — И я пью, чтобы заглушить голоса.
Вера кивнула; можно подумать, она хоть что-то понимала! Гриссел пошарил глазами по залу — искал, на ком еще можно сосредоточиться. На стенах висели плакаты.
— Мы кричим, когда умираем, — медленно и тихо сказал он, потому что ему необходимо было выразиться правильно. — Мы все цепляемся за жизнь. Очень крепко цепляемся. И когда кто-то разжимает нам пальцы, мы падаем. — Он опустил голову и увидел, что руки движутся в подтверждение его слов: два сжатых кулака медленно разжимаются. — Вот когда мы кричим. Когда понимаем, что больше не за что уцепиться, потому что мы слишком быстро падаем.
Где-то далеко утробно завыл гудок. В церковном зале воцарилась смертельная тишина. Он набрал в грудь побольше воздуха и посмотрел на них. Всем было неловко; прежняя бодрость испарилась.
— Я их слышу. Ничего не могу с собой поделать. Я слышу голоса, когда приезжаю на место преступления и вижу трупы. Их крик висит в воздухе — он ждет, чтобы кто-нибудь услышал. И когда вы слышите такой крик, он проникает к вам в голову и остается там навсегда.
Кто-то слева от него нервно кашлянул.
— Такой крик — самый ужасный звук на свете. — Гриссел обвел глазами аудиторию; сейчас ему очень нужна была поддержка. Но все избегали смотреть ему в глаза. — Я никому еще об этом не рассказывал, — продолжал он.
Вера ерзала на месте, как будто хотела что-то сказать. Но сейчас ей нельзя говорить.
— Наверное, кто-то из вас думает, что у меня не все дома. Скорее всего, вы все так сейчас думаете. Но я не псих. Будь я психом, мне не помогал бы алкоголь. Все становилось бы только еще хуже. А мне спиртное помогает. Оно помогает, когда я прихожу на место преступления. Оно помогает мне пережить день. Оно помогает, когда я прихожу домой, вижу жену, детей, слышу их смех, но знаю, что и в них тоже запрятан тот самый крик. Я знаю, он ждет и однажды вырвется наружу, и боюсь, что именно я услышу их крик. — Гриссел покачал головой. — Этого я уже не вынесу. — Он опустил голову и прошептал: — Но больше всего меня пугает то, что я знаю: такой крик живет и во мне самом. — Наконец он нашел в себе силы посмотреть Вере в глаза. — Я пью потому, что спиртное убирает и этот страх.
— Когда Джон Коса был здесь в последний раз? — спросил Тобела бармена.
— Кто?
— Джон Коса.
— Йоу, мэн, сюда столько всяких чуваков приходит!
Тобела вздохнул, достал из бумажника банкнот в пятьдесят рандов и подтолкнул его по стойке.
— Постарайся вспомнить.
Банкнот исчез.
— Такой тощий, прыщавый?
— Точно.
— Он в основном с Боссом общается — у него и спрашивай.
— Когда он в последний раз приходил пообщаться с Боссом?
— Друг, я работаю посменно. Я не бываю тут постоянно. Твоего Джона уже давненько не видал.
Бармен отошел, чтобы принять заказ у другого посетителя.
Тобела выпил еще пива. Горький вкус был знакомым, музыка — слишком громкой, и в груди у него вибрировали басовые ноты. Напротив, за столом у окна, сидела компания из семи человек. Оттуда доносился хриплый хохот. Мускулистый цветной мужчина со сплошь татуированными плечами балансировал на табурете. Он осушил большой кувшин пива, крикнул что-то, хотя слов из-за шума было не разобрать, и поднял пустой кувшин вверх.
Такая веселость казалась Тобеле слишком пустой, слишком искусственной. Так было всегда — с самых давних пор, еще с Казахстана. Сто двадцать чернокожих братьев в советском тренировочном лагере ужасно тосковали по дому. Днем они смертельно уставали, но каждую ночь пили, пели и смеялись. Товарищи по оружию, соратники, воины.
Мимо снова прошел бармен.
— Как мне найти Босса?
— Это можно устроить.
Бармен явно выжидал, хотя и глазом не моргнул. Тобела достал еще пятьдесят рандов. Бармен не шелохнулся. Тобела добавил. Деньги быстро исчезли.
— Обожди минуту.
— Вторая проблема у меня с «Двенадцатью шагами». Я знаю их наизусть и вполне допускаю, что другим они помогают. Шаг первый легкий, потому что мне наср… простите. Потому что я знаю, что моя жизнь выбилась из-под контроля и алкоголь одержал надо мной верх. Шаг второй уверяет, что нас может исцелить Сила более мощная, чем мы сами. Шаг третий учит: обрати волю свою и жизнь свою к Нему.
— Аминь, — произнесло несколько голосов.
— Трудность в том, — Гриссел постарался вложить в голос как можно больше раскаяния, — что я не верю в существование такой Силы. Особенно в нашем городе.
Теперь даже Вера избегала смотреть на него. Гриссел еще секунду постоял в тишине. Потом вздохнул.
— Вот и все, что я могу сказать.
Он сел.
Допив второй стакан пива, он увидел Босса. Толстый чернокожий мужчина с бритой головой и золотыми перстнями на всех пальцах двигался к нему из противоположного угла зала. Время от времени он останавливался у того или другого столика и беседовал с посетителями — ему приходилось почти кричать, но от стойки слов не было слышно, они тонули в шуме и грохоте. Наконец Босс добрался до Тобелы. На его лице выступили крохотные бусинки пота, как если бы он сильно напрягался. Когда он протянул правую руку, на ней тускло блеснуло золото.
— Я тебя знаю?
У Босса оказался на удивление высокий, почти женский голос. Он внимательно оглядывал Тобелу маленькими живыми глазками.
— Мэдисон Мадикиза; все называют меня Боссом.
— Крошка.
Тобела назвался кличкой из прошлого.
— Ты Крошка? Тогда я — Скелет. — Босс расхохотался; от смеха глазки его сощурились, а все тело затряслось. Отсмеявшись, он взгромоздился на барный табурет. Перед ним словно ниоткуда возник высокий стакан с прозрачным, как вода, содержимым. — Твое здоровье. — Босс Мадикиза сделал большой глоток и вытер рот рукавом, погрозив Тобеле указательным пальцем. — И все-таки я тебя знаю!
