Олег Игнатьев - Магия крови
— Да, да…
— Все выскажете, но потом. А мы не выпустим его из виду.
— Хорошо.
Теперь она смотрела мимо Климова, как бы спеша проникнуть взглядом в его кабинет, и он, пропуская ее в дверь, подумал, что, если задержанный окажется ее сыном, картина розыска приобретет черты законченности. Останется найти вещи из квартиры Озадовского, и все.
Войдя в кабинет, Легостаева сделала несколько неуверенно-робких шагов по направлению к парню и остановилась, разглядывая его с той простодушной и вместе с тем серьезной внимательностью, которая и смущает, и обезоруживает одновременно.
Что творилось у нее в душе, можно было лишь догадываться.
Девушки вытянули шеи, у Червонца посерели губы.
Момент был чрезвычайно волнующим, поэтому неудивительно, что, когда Легостаева заговорила, голос ее задрожал.
— Мне очень жаль, что все так получилось. Но… — В глазах ее изменчиво-неуловимо промелькнуло внутреннее колебание, — по-видимому, я ошиблась. То есть… как бы это вам сказать… Одежда та, но лицо не его… Это не Игорь.
Голос прозвучал убито, на одной, почти неслышной ноте.
Она повернулась к Климову, и стоило ему встретиться с ней взглядом, как оглушающая тоска и горечь одиночества сквозящим холодом хлынули на него. Было ясно, что ее представление о возможностях уголовного розыска сильно преувеличено.
Парень с лихой радостью вскочил со стула.
— Все?
Девушки зашевелились.
— Мы свободны?
Климов покачал головой и кивнул в сторону Андрея.
— Одну минуточку, подпишем протокол.
Легостаева поискала глазами незанятый стул и как-то по-старушечьи кротко опустилась на него. Филипцов Всеволод Юрьевич, он же Червонец, глянул на нее с презрительным сочувствием и подмигнул Климову, мол, понимаю: у старухи не все дома. Тараканы в башке завелись.
И его можно понять. Перетрусил парень. А вот из-за чего? Допустим, обозналась бы Легостаева, сочла его за сына, так чего легче рассеять это заблуждение, стоит только поглубже копнуть… Жена, дети, мать с отцом… Судя по всему, они еще должны быть живы…
Климов посмотрел на торопливо расписавшегося в протоколе Червонца и, чутьем угадывая его страстное желание как можно быстрее вырваться на волю, придержал его у двери.
— Давно из-за колючки?
— А вам-то что? — закобенился тот. — Что вы мне под шкуру лезете?
— Ну что ж, — скучным голосом произнес Климов, — придется перенести наше свидание на понедельник. А пятницу, субботу и воскресный день, — он последовательно, один за другим загнул на руке три пальца и показал их Червонцу, — ты проведешь в КПЗ. Посидишь, подумаешь, как нужно разговаривать с людьми, которые не только старше тебя по возрасту, но и по роду службы требуют почтения. Заодно опишешь, где и как провел эту неделю. Кстати, у кого ты здесь остановился?
Поежившись от перспективы провести три дня на нарах, Червонец хмыкнул.
— Это вы умеете.
И хотя замечание было сделано как бы с издевкой, все же лицо его приняло извиняющееся выражение.
— Умеем, — с неодобрением в голосе отозвался Гульнов и встал из-за стола. — Елена Константиновна, распишитесь, пожалуйста.
Климов подтолкнул Червонца к свободному стулу, дескать, посиди, остынь, подумай, и подошел к Легостаевой.
— Вот видите, нет никаких надежд, что сын найдется, — с сожалением разводя руки, сказал он, как бы оправдываясь, и ему показалось, что он смалодушничал. Еще и не искал толком, а уже: «Нет никаких надежд». Ему стало стыдно, и он, вместо того, чтобы утешить ее, стал говорить что-то об особенностях розыска пропавших без вести, о том, что за любой случайностью кроется закономерность, но она подняла свои померкло-грустные глаза и дотронулась до него так, точно он был музейным экспонатом, хрупкой статуэткой из императорской гостиной династии Цин.
— Я думаю, что вы его найдете. Улыбка вышла жалкой, неуверенной.
— Одежду-то я все-таки узнала. Климову стало не по себе. Вот уж чего ему не хотелось, так это усложнять ситуацию.
— А я думаю как раз наоборот. Но… — он махнул рукой, — гадать не будем. До свиданья.
Проводив ее до двери, повернулся к Червонцу.
— Итак, давно освободился?
— Пятого июля.
— За что сидел?
— За хулиганку.
Червонец сцепил пальцы и в упор посмотрел на Климова, как бы с каждой резкой фразой утверждаясь в собственных глазах.
Не давая ему времени для передышки и тем самым отгоняя от себя сомнения в целесообразности дотошного расспроса, Климов через полчаса узнал, что Червонец приехал в их город «разжиться капустой», иными словами, получить должок с Витяхи Пустовойта и по возможности найти непыльную, но денежную работенку. Остановился у двоюродной сестры своей матери, Гарпенко Анны Наумовны.
— Почему не прописался?
Неразмыкаемо-сжатые пальцы Червонца зашевелились, хрустнули.
— Кому я нужен?
— В порту не хватает рабочих, — подсказал Гульнов и присел на краешек стола. — Заработок есть.
— Ага, — ухмыльнулся Червонец, — заработаешь. Две пригоршни мозолей.
— На кладбище сподручней?
— Башляют хорошо.
— И что же ты там делаешь? Ямы копаешь?
— Я мастер по камню, — с неизъяснимо-сладостной обидой в голосе ответил Червонец. — Орнамент, шрифт, портрет — все что хотите.
Климов удивленно поднял бровь. Довольно любопытно.
— Пустовойт пристроил? Чтобы должок не отдавать?
Червонец не ответил. Ну что ж, молчание знак согласия. По-видимому, в нем еще не улеглась гордыня. Да оно и понятно: нет ничего унизительнее расхваливать самого себя, но скольким людям в жизни приходится это делать! И ведь не раз, не два, а по семь раз на дню!
— Живешь у тетки?
— У нее.
— Сколько ей лет?
— Да черт ее поймет! За сороковку.
— Дети есть?
— У кого?
— У твоей тетки.
Левый глаз у Червонца смешливо прищурился.
— Имеется. Дочурка.
— В школу ходит?
— Замужем, — хохотнул Червонец и как-то издевательски прицокнул языком.
— А сколько же ей лет? — удивился Андрей, — Матери за сороковку…
Червонец закинул ногу на ногу, но пальцы не разжал.
— Валюхе тридцать два, а тетке, — он слегка наморщил лоб, — она ее в пятнадцать лет состряпала… Ей сорок семь.
— Да, молодая мамочка была, — с неодобрительной улыбкой подытожил Климов и записал на всякий случай ее адрес: Пролетарская, 14.
— А дочка с ней живет?
Червонец недоуменно повернул к нему лицо, потом расхохотался.
— Ой, не могу! Дом сумасшедших! Клянусь. Галошу на веревочке таскать… — Он явно уходил от ответа, и Климова это стало раздражать.
— Имя, фамилия, адрес! Валентина, как ее по мужу?
— Ну, контра! — деланно смеялся Червонец. — Вы бы всех, как бабочек, булавкой и под стеклышко! — Он все еще продолжал хорохориться, и тут Климов не выдержал.
— Да что я с тобой торгуюсь, как цыган с попом? Отправить в камеру?
Напоминание о КПЗ сделало Червонца сговорчивей.
— Ладно. Пишите. Шевкопляс Валентина Семеновна. Проживает на Артиллерийской, восемь.
— А квартира?
— Номер?
— Да.
— Так это ж частный дом.
Предельно короткие фразы как бы соответствовали образу его мыслей, таких же коротких и, скорее всего, невеселых.
10
Взяв подписку о невыезде, Климов отпустил Червонца и почувствовал сосущую боль под ложечкой. Если он и дальше будет так питаться, как сегодня, язва ему обеспечена. Да и голова все чаще стала беспокоить: мысли путаются, вялые какие-то, и странный звук в ушах… Жена объясняла это гипогликемией, снижением уровня сахара в крови, который столь необходим для нервных клеток.
— Андрей, ты ел сегодня что-нибудь, в смысле, обедал?
— Да как сказать, — замялся тот, — бутылку лимонада выпил на ходу, а что?
Климов втянул в себя живот, поморщился.
— Этак… загнемся мы с тобой на этой службе без еды, это уж точно. Давай как-то подсказывать друг другу, что ли, держать в памяти. В тюрьме и то строго по времени, баланда, но зато горячая.
Само собой, Гульнову это предложение пришлось по душе. Надо только побороть в себе инстинкт гончей собаки: есть после того, как зверь затравлен.
На том и порешили. Но, как говорится, благими намерениями вымощена дорога в ад. Ночью их подняли по тревоге, и они пятеро суток были в срочном розыске, ловили сбежавшего из-под стражи Леху Молдавана. Убив двух конвоиров и вооружившись их автоматами, он захватил такси и вырвался из города уже по темноте. Настигли его в горах, но взять живым не удалось, сорвавшись с утеса, он рухнул вниз, и горная река размолола его о камни.
И снова было не до еды, сухомятка и любимые консервы. Климов вспомнил о недавнем уговоре, сплюнул бы, да слюны жалко. К тому же и ночи выдались промозглые, с ненастным леденящим ветром и кое-где срывающимся снегом.
