Николай Томан - Воскрешение из мертвых (сборник)
18
Как только Настя приезжает в Москву, она тотчас же звонит Кречетову:
— Это я, Леонид Александрович, Настя Боярская.
— Очень рад вас слышать, Настенька. Ну, что у вас нового?
— Магистр Травицкий привез в Благов машину Куравлева. Приводят теперь ее в порядок с помощью какого-то специалиста по электронике.
— Как его фамилия?
— Не знаю. Забыла спросить.
Леонид Александрович почти не сомневается, что приводит в порядок электронную машину тот самый инженер, вместе с которым Куравлев конструировал ее. И он снова звонит Проклову:
— Вы уж меня простите, пожалуйста, Юра, что я вам так надоедаю…
— Да что вы, Леонид Александрович! Я всегда рад сделать для вас все, что только в моих силах.
— Ну, спасибо вам! Узнайте тогда, пожалуйста, не просил ли Куравлев или кто-нибудь от его имени инженера Бурдянского помочь ему восстановить электронную машину после пожара.
Проклов звонит Кречетову поздно вечером, когда профессор уже и не ждет его звонка.
— Все узнал, Леонид Александрович, — докладывает он. — Извините только, что так поздно, — пришлось домой к Бурдянскому съездить. Заболел он, оказывается, а с машиной возится его помощник, телевизионный техник по фамилии Серко.
— Почему телевизионный? — удивляется Кречетов.
— Бурдянский говорит, что у него золотые руки и по монтажу мельчайших деталей любых конструкций он просто незаменим. По словам Бурдянского, этот Серко далеко бы пошел, если бы не пил. Его за это из телевизионного ателье выставили. А Бурдянский пожалел и взял себе в помощники. Работает теперь у них за скромное вознаграждение и пока вроде не пьет.
— Бурдянский знает о том, что их машина уже в Благове?
— Знает. Куравлев сообщил ему об этом. Сказал, что духовенство будет оплачивать все расходы.
— А приезжал за нею сам Куравлев?
— Нет, какой-то сотрудник духовной семинарии.
— Травицкий?
— Да, кажется, он.
«Что-то тут неладно, — прохаживаясь по кабинету, думает Кречетов. — Чего было им спешить с перевозкой машины? Могли бы дождаться, когда Бурдянский выздоровеет. Да и что за человек этот телетехник? Не проходимец ли какой? А что, если посоветоваться со старым моим знакомым, полковником милиции Ивакиным?…»
Не раздумывая более, профессор Кречетов набирает телефон Ивакина и рассказывает полковнику все, что ему известно о подготовке к эксперименту Куравлева.
— Магистр Травицкий, судя по всему, человек с размахом. Он может и маленькое светопреставление учинить, дабы доказать существование всевышнего. Боюсь даже, как бы стены духовной семинарии не рухнули от звука электронного органа Куравлева, подобно стенам Иерихона. Надо бы предупредить об этом тамошние власти. Пусть они пожарную команду держат наготове.
— Сегодня же свяжусь с их Управлением внутренних дел, — обещает полковник Ивакин.
19
Как ни старается Травицкий разными путями удалить Дионисия Десницына из того домика, в котором поселился теперь Куравлев, Дионисий довольно часто бывает там. Он все более убеждается, что Куравлев не проявляет заметного интереса к своей машине. Похоже даже, что у него нет в ней пока особой нужды. Он устроился в одной из комнат и уже начал свои расчеты, вполне обходясь обыкновенной авторучкой и логарифмической линейкой. А телевизионный техник копается в его электронной машине один.
Техник этот тоже не очень нравится Дионисию. От него попахивает спиртным, хотя по поведению его не заметно, чтобы он был нетрезв. Похоже также, что в электронике он неплохо разбирается, ибо в вычислительной машине Куравлева начинают появляться какие-то признаки жизни — мигают лампочки на пульте управления, пощелкивает что-то в блоках долговременной и ассоциативной памяти.
Иногда Куравлев вступал в разговор с Дионисием, излагая ему теорию английского физика-идеалиста Хойла о «непрерывности творения материи из ничего». И никакие доводы Десницына о том, что Хойл не делал из этого религиозных выводов, ни в чем его не убеждали.
— Хойл высмеивал ведь библейскую космогонию, — говорил Десницын. — Называл ее «простой мазней» и «самообманом». К тому же, насколько мне известно, он теперь не только подверг основательной ревизии свою теорию, но и отказался от основных ее положений.
— Не знаю, не знаю, — меланхолически покачивал головой Куравлев. — Папа Пий Двенадцатый, например, не был ее противником. Она позволяла ему утверждать, что за каждой дверью, открываемой наукой, все яснее обнаруживается присутствие бога.
А старый богослов Десницын, слушая все это, лишь усмехался про себя. Он-то хорошо знает, как богословы хватаются за все новые достижения науки. Ему вспоминается речь профессора теологической физики Каулсона, произнесенная им на традиционном годичном собрании Британской ассоциации. Вселенная, по Каулсону и другим модернизаторам Библии, в том числе и папы Пия XII, оказывается созданной уже не из ничего, как должно бы быть в соответствии с основными религиозными догматами, а из «атома-отца», который существовал будто бы вечно. Ну, а почему всевышний, целую вечность не испытывавший потребности в творении, вспомнил вдруг об «атоме-отце» и повелел ему расшириться до масштабов современной Вселенной, на это ни Библия, ни почтенный профессор теологической физики Каулсон, ни папа Пий XII не дали ответа.
Рассказав Андрею о всех этих ухищрениях Каулсона за обеденной трапезой, Дионисий спрашивает его, пряча в бороду лукавую усмешку:
— А тебя, Андрей, не интересует разве, чем же был занят всевышний до сотворения мира? Такой вопрос могут ведь задать слушатели духовной семинарии, если ты останешься тут преподавателем. А в священники пойдешь — могут спросить об этом прихожане. Что ты им ответишь? Что не задумывался над этим? Зато Августин Блаженный, когда ему задали такой вопрос, не растерялся. Он ответил, что бог до сотворения неба и земли трудился над созданием ада, чтобы отправлять туда людей, задающих подобные вопросы.
— Но если оставить в покое акт творения Вселенной и то, какими делами был занят до этого творец, чем же объяснить, что Вселенная расширяется и в настоящее время? — спрашивает Андрей. — Ведь это факт, установленный наукой.
— Из этого не следует, однако, что Вселенная была когда-то сотворена. Расширение ее обусловлено свойствами самого пространства, нестационарностью его, как говорят астрофизики. К тому же расширение Вселенной через какой-то период может смениться сжатием и уплотнением космической материи.
— Снова до масштабов «атома-отца»?
— Философы-материалисты называют такое состояние бесконечной плотностью всех видов материи. А попеременное то сжатие, то расширение носит у них название «пульсирующей Вселенной».
— И кому-нибудь известно, сколько времени длится каждый период этих, наверное, катастрофических пульсаций? — с явным недоверием спрашивает Андрей, хотя он нисколько не сомневается, что все, сказанное дедом, не его выдумка. Он, конечно, добросовестнейшим образом вычитал все это из научных и философских книг.
— Да приблизительно известно, — отвечает внуку Дионисий. — Около двадцати миллиардов лет. Поговорим, однако, и о земных проблемах. Ты заметил, что Куравлев пытается изменить тему своего эксперимента?
— Чем же это объяснить?
— Психической неуравновешенностью его, а может быть, каким-то инстинктивным страхом. Мне даже кажется, что страх этот, сам того не желая, внушил ему Травицкий, беспрерывно намекая на возможность вмешательства всевышнего в ход его эксперимента. Кто знает, может быть, даже пожар, происшедший на его квартире, представляется ему теперь таким вмешательством.
— А что, если и в самом деле?…
— Я вижу: нагнал на вас страха этот магистр! — смеется Дионисий. — Ну, а какое впечатление производит на тебя телетехник, который все еще ковыряется в машине Куравлева?
— Хитрый мужичок.
— Начал, значит, разбираться в людях, — хвалит внука Дионисий. — Зачем Травицкому столь срочный ремонт этой электронной машины, если у Куравлева нет пока желания на ней работать?
Андрей не знает, что ответить деду, хотя ему тоже все это кажется странным. А Дионисий, помолчав немного и, видимо, все еще размышляя о Травицком, задумчиво произносит:
— Ну, а что касается угроз его Насте, в это я не верю что-то. Наверное, просто припугнуть хотел, чтобы не вмешивалась не в свои дела.
— А я нисколько не сомневаюсь, что он может осуществить свои угрозы, — убежденно говорит Андрей, и в голосе его слышится тревога.
Волнение его еще более возрастает, когда он узнает, что Травицкий уехал зачем-то в Москву. Ведь там Настя, не случилось бы с ней чего?…
— Ну что с ней может случиться? — успокаивает его Дионисий. — Она не маленькая, к тому же живет у своих родных, и они, в случае чего, немедленно позвонят ее отцу. А у Травицкого мало ли какие могут быть дела в столице. Да он и не один поехал, а с телетехником Серко.
