Сергей Абрамов - Летная погода
Глава одиннадцатая
Максим Каринцев, освободившийся наконец от дел, радостно помчался в Дом моделей к Марине Цветковой. Здесь его знали и без вопросов пропустили в зал художников-модельеров.
— Явление первое: те же и Максим Каринцев, — отметила Марина без особого удивления. — Что означает сие вторжение без звонка и без оправданий? Целую неделю к тебе не могла дозвониться: сказали, что ты живешь в институте и не подходишь ни на какие звонки.
— Разве тебе не объяснили? Я же просил.
— Твои мальчики не очень внимательны. Хорошо, что я догадлива и не сошла с ума.
— Сегодня первый день свободы, — несколько смущенно пояснил Максим. — Начальный опыт удался. Общая радость.
— Водородную бомбу открыл?
— Кое-что другое. Будем радоваться вместе.
— Как?
— Поехали на бега. Хочу посмотреть на лошадок.
Марина нерешительно взглянула на лежащий перед ней карандашный набросок платья.
— У меня эскиз еще не закончен. Лучше порадуемся у меня дома. После бегов. В ресторане не задерживайся. Поужинаем вместе. Кстати, милиция два раза допрашивала меня о твоей карточке.
— Не понимаю. О какой карточке?
— Которую нашли в кармане убитого конюха.
Максим непонимающе заморгал глазами.
— Какого конюха? И почему убитого?
— Понятия не имею, — пожала плечами Марина. — Сначала меня допрашивал один следователь, потом приехал другой. И оба спрашивали об одном и том же. У какого-то конюха с бегов, кем-то убитого, почему-то нашли в кармане твою фотокарточку.
Максим понял:
— Должно быть, у Ефима, который программы мне размечал. Я ее и подарил ему вместе с четвертной с выигрыша. А где он убит? В конюшне?
— Не знаю.
— Лошадь убила?
— Нет, кажется. Судя по разговору со следователем, человек. Его-то и разыскивают.
— А тебя почему допрашивали?
— Потому что я с тобой знакома. Твоя ведь карточка.
— Все узнаю у Зойки. Она, конечно, в курсе, — сказал Максим.
* * *На ипподром Максим прибыл уже в разгар состязаний. Оживление на трибунах достигло своего апогея, в холле центральной трибуны шла обычная суета, в ресторанном зале то и дело освобождались и занимались столики. На противоположном табло за кругом показывались уже немалые выдачи, в ложах и на открытых площадках толкались завсегдатаи. Максим приметил знакомые фигуры известных журналистов, художников, актеров. Зою он нашел в кассе.
— Давно не виделись, Максим, — обрадовалась она, — поспеши: немногие, но знающие разыгрывают шестую. Не упусти. Есть смысл рискнуть. Крупно играют.
— Кого?
— Лебядкина на Ласточке. Шанс есть.
— Пропущу. Меня вот что интересует. Что с Колосковым?
— Ничего. Похоронили.
— Я же ни черта не знаю. Что произошло?
— А что с людьми происходит, когда их убивают? Помер.
— На ипподроме убили?
— Нет. Где-то в лесу.
— За что? И кому это понадобилось?
— Не знаю. Милиция ищет. Мне твою карточку показывали, что у него в кармане нашли. Я назвала тебя. Не подвела?
— Не говори глупостей. Я ее сам ему подарил. Здесь кто-нибудь что-нибудь знает?
— Не информирована. Спроси у Плешина. Он свободен сегодня. Посмотри в членской.
Максим прошел по трибунам, заглянул в конюшни. Плешина он нашел в тренотделении. В это время Володька как раз привел Огонька с тренпробежки в конюшню.
— Я ничего не знаю, товарищи, — сказал Максим. — Когда я отсутствовал, к вам беда пришла. Ефима убили. Кто? Где?
— Ножом в спину. В лесу каком-то. А кто — неизвестно, — проговорил Володька. — Говорят, до сих пор ищут.
— Я со следователем встречался, — прибавил Плешин. — Человек умный, опытный, знающий. Он все о знакомствах Ефима спрашивал. А какие у того знакомства? Программки разметить или о лошадях поговорить. Я тут одно вспомнил, только, дурак, следователю не сказал. В последнее время Ефим боялся кого-то. Запираться стал на ночь. Двойной замок заказал. Я и внимания не обращал: чудит, мол, старик что-то. А он не раз, как зайдешь к нему вечером, вроде бы испуганно спрашивал: не ходил ли, мол, кто-то у двери или под окнами? Значит, был такой, кто мог на Ефима озлобиться.
Ничего больше от друзей Максим не узнал. Вернулся к Зое удрученный, почти с физической болью в сердце.
— Разметить программку? — предложила она.
— Зачем? Я лошадей лучше тебя знаю.
— Я с зоотехником советовалась, на кого он сегодня рассчитывает.
— Не буду играть. Расстроило меня это убийство. Бессмысленное и обидное. Такого мастера потерять!
— Найдут другого, — зевнула Зоя. — Погоди, не уходи. Почему пропадал так долго? Как успехи?
— Успехи есть, но не для информации.
— А для банкета?
Максим вздернул брови: рано еще о банкетах думать. И есть ли у него такое право на славословие в свою честь. Нечестно даже подумать об этом. Но ответил рассеянно и нехотя:
— Слишком много народу придет. Не банкет, а бал.
— А если просто суарэ интим? Для меня и Маринки.
— Для троих можно.
— Плюс Динни, — осторожная нотка просьбы озвучила реплику Зои.
Максим поморщился:
— Я почти не знаю Хэммета. Шапочное знакомство.
— Для меня близкое.
— Тогда где-нибудь в ресторане. Лучше за городом. И в обеденное время, когда народу поменьше. Скажем, в Архангельском. Организуй. Ты это умеешь. И не спеши. Дотяни хоть до воскресенья.
* * *Максим и Марина ждали машину у Дома моделей. Зоя звонила, что они приедут с европейской точностью к четырнадцати ноль-ноль.
— Я не спросила ее, какая у них машина, — сказала Марина. — А если это будет машина Хэммета?
— Какая разница, — пожал плечами Максим, — поедем на той, какая прибудет. Два места в каждой современной машине найдутся.
— Я бы не поехала на твоем месте на посольской машине. Не боишься осложнений?
— Поехать на посольской машине еще не означает, что я продал Пентагону свое открытие.
— Но повод для сплетен бесспорный.
— А я плевал на все сплетни. Пусть сплетничают, если нравится…
Зоя с американцем приехали на такси. Хэммет вышел из машины, поздоровался и сказал не без намека:
— Я нарочно заказал такси, чтобы не стеснять вас машиной с дипломатическим номером. Зоя с водителем, а мы втроем потеснимся, потерпим. Как говорит русская поговорка, в тесноте, но не в обиде.
— Да не в обиде, — поправил Максим. — Речевая замена союза «но».
— Я до сих пор не знаю русской грамматики, — с извинительной ноткой произнес Хэммет.
Когда стояли на разворот, Зоя, обернувшись к сидевшим сзади, сказала:
— Едем в Архангельское. Столик уже заказан. Будет медвежатина, Кстати, предупреждаю: ни Максиму, ни Динни платить не придется. Динни гость, Максим герой дня, а мы с Мариной хозяева. Все решено, возражения не принимаются.
— Решено так решено, — усмехнулся Максим, — возражаю лишь против «героя дня». Термин неопределенный, незаслуженный и лишенный всякого смысла.
— Имеется в виду неоткровенная информация о неких успехах в физике.
— Поздравляю, — обаятельно улыбнулся Хэммет, протягивая руку.
— Нет, уж увольте, — отмахнулся Максим. — По физике у меня была тройка, даже до трех с плюсом не дотянулся. Поздравлять не с чем.
— Ну что ж, — подарил Хэммет собеседникам еще одну из своих улыбок, — поговорим тогда о дружбе народов. Место для застольной беседы уже совсем близко.
Он язвит или дурачится, подумал Максим. А впрочем, о чем же им говорить о Хэмметом? О международных событиях? Но у обоих, вероятно, совсем различная оценка этих событий. О науке? Едва ли такой разговор годится для ресторанной беседы. О литературе? Наверное, Хэммет опять будет восторгаться Достоевским и Чеховым, как он это уже сделал на их первой встрече на каком-то научном банкете. Причем оказалось, что Чехова он знает только по «Трем сестрам», а с прозой его, как он сам признался, «увы, незнаком». Зато он тотчас же упомянул Замятина и Булгакова, чем сразу привлек внимание своих русских собеседников. Нет, тут Максим повторяться не будет. Но ведь надо же говорить о чем-то с этим обрусевшим американцем. Стоп, Максим! Определение неточное. Хэммет американец не обрусевший, а просто хорошо говорящий по-русски, как дельно подготовленный советолог. Об этом он рассуждать не будет: специально выдрессирован для обаяния и привлечения русских сердец. Интересно, что же он напишет, вернувшись в Штаты, подумал Максим, уже направляясь вместе со спутниками через ресторанный зал на веранду, где их ожидал специально выбранный Зоей в тенистом уголке накрытый столик. Здесь было уютно, не по-ресторанному тихо: оркестр начинал свою работу только вечером.
Хэммет огляделся кругом — на кустовую поросль, на расходящиеся лесные лужайки, на оранжевый от солнца песок дорожек.
