Б. Седов - Отшельник
Пресловутая «жаба» упрямо ворочалась в его груди, и он безуспешно пытался усмирить ее.
Анатолий Викторович протиснулся мимо Эллы Арнольдовны, открывшей перед ним дверь, и уселся в кресло, стоявшее с торца стола Вертякова.
— Ну, что там у тебя? — безрадостно поинтересовался хозяин кабинета, хмуро глядя на начальника службы безопасности.
— Ничего нового, — грустно, но решительно ответил Зубило, — никаких следов.
— Хорошо… — Вертяков снова вздохнул и, посмотрев на все еще стоящую у двери Эллу Арнольдовну, добавил, — конечно, ничего хорошего, но…
Он еще раз взглянул на секретаршу, которая определенно ждала чего-то, и сказал:
— Об этих деньгах забудь. Будем считать, что это были предусмотренные убытки. Сейчас есть дела и поважнее.
Элла Арнольдовна расцвела и изобразила пухлыми мускулистыми губами нежный поцелуй, после чего выскользнула из кабинета и аккуратно притворила за собой дверь.
Зубило, который уже приготовился к тому, что Вертяков опять будет нудно пилить его из-за не найденных до сих пор денег, облегченно расправил плечи и сел посвободнее.
— Вы знаете, — сказал он, оживившись, — американец этот, как его…
— Майкл Боткин, — подсказал Вертяков.
— Во-во, Боткин этот… Он там такое строительство устроил, что нашим богатеям и не снилось.
— А ты откуда знаешь? — спросил Вертяков.
— Ну, как откуда… Сели с братвой в катерок да и съездили посмотреть. Там у него, у Майкла этого, человек пятьдесят пашут, как негры. Причем никакой техники — все вручную делают. И еще он чего удумал — со стройки весь дерн снял и в сторонке сложил. Не сам, конечно… И этот дерн каждый день водой поливают, чтобы не засох. Видать, как все закончено будет, обратно уложат.
— Правильно делает, — одобрил Вертяков, — а то ведь у нас как — построят, а вокруг все разрыто, как на войне… Соображает американец, ничего не скажешь.
— Вот и я говорю — соображает, — подтвердил Зубило, — а сам я соображаю, что надо бы американца этого пробить… Чувствую, что денег у него — миллион до неба. Так пусть поделится с братвой, даже Христос велел делиться…
— Пусть поделится, говоришь… — Вертяков хмыкнул и вспомнил глаза Боткина, из которых в какой-то момент их беседы вдруг выглянула веселая и богатая смерть.
— Забудь и думать, — сказал он, пристукнув пальцем по столу, — чую я, что не простой мужчина этот Майкл, ох, не простой… Так что до поры до времени никаких движений. И братве своей скажи, чтобы при встрече раскланивались с ним, как с барином. А насчет поделиться — так это не твоего ума дело. Ты там у себя барыг разводи, а тут не твой уровень. Понял?
— Понял, — Зубило помрачнел, — что ж тут не понять… А клиент все-таки жирный.
— Жирный, жирный, — зловеще кивнул Вертяков, — да только знаю я таких жирных. У них под жиром кое-что другое, так что не вздумай…
— Ладно, понял, — Зубило достал сигареты, — я закурю, Борис Тимофеевич?
— Закури, чего спрашиваешь, знаешь ведь, что я сам курю.
— Ну, я на всякий случай, — Зубило прикурил и деликатно выпустил дым в сторонку, — я тут с братом вашим виделся, с Сашей Кисл…
Зубило взглянул на Вертякова и торопливо поправился:
— С Александром Тимофеевичем.
— Ну и что там Саша? — усмехнулся Вертяков.
— Александр Тимофеевич сказал, что есть тема интересная.
— Какая тема?
— Да тут интернат для сирот строить собираются, французы бабло отстегнули… Ну, и надо это дело проконтролировать, а то что же получается, сироты эти на французские бабки жировать будут, а мы, значит, смотреть и облизываться?
— А что Саша говорит? — прищурился Вертяков.
— Ну, это… Говорит — встретиться надо, перетереть. Сказал, что вечером ждет вас на фазенде.
Вертяков подумал и, оживившись, сказал:
— А что, это мысль! Я ведь уже неделю из города не выезжаю… Вот и повод есть. Добро, готовь машину.
— Можно идти? — Зубило с готовностью встал.
— Можно, — милостиво объявил Вертяков.
Зубило открыл дверь в приемную, и Вертяков, повысив голос, сказал:
— Элла Арнольдовна, зайдите!
Пропустив мимо себя Зубило и проехавшись при этом по его спине тугой грудью, Элла Арнольдовна зашла в кабинет начальника и плотно закрыла за собой дверь.
— Девушка, — спросил Вертяков игриво, — что вы делаете сегодня вечером?
— Все, что вам угодно, — ответила секретарша, сделав акцент на слове «все».
— Вот и хорошо, — сказал Вертяков, — поедем за город, навестим моего брата. Давно мы с ним не виделись, а заодно и воздухом подышим.
Элла Арнольдовна нахмурилась и сказала:
— Тогда мне нужно заехать домой за купальником.
— За купальником? — Вертяков удивился, — с каких это пор ты при мне купальники носишь?
— Но ты же не один там будешь!
— Ладно, возьми машину и — одна нога здесь, другая там.
— Я мигом!
Элла Арнольдовна изобразила лицом неимоверную страсть пополам с нетерпением и, вильнув задом, быстро вышла из кабинета.
На самом деле ей нужно было позвонить хозяину фитнес-центра, с которым она часто проводила свободные вечера, и который ждал ее этим вечером на очередное занятие. Занимались они обычно тем, чем мужчины и женщины занимаются с того самого момента, как Адама и Еву с треском выперли из рая. А поскольку такие щекотливые звонки нужно было делать из какого-нибудь другого места, Элла Арнольдовна неожиданно озаботилась купальником.
Выйдя на улицу, она села в одну из стоявших у белокаменного крыльца машин и, отъехав на несколько кварталов, набрала номер фитнес-клуба.
— Котик, это я, — ласково сказала она в трубку, — сегодня ничего не выйдет. Ну, ты же знаешь, этот зануда всегда что-нибудь придумает…
* * *Стройка подошла к концу.
Мощный бревенчатый терем о двух этажах стоял на плавно сбегавшем к реке склоне. Собран он был из бревен в полтора обхвата и занимал площадь немногим меньше трехсот квадратных метров.
Знахарь хотел, чтобы все в его доме было натуральным, но хозяин строительной фирмы, Павел Кондратьевич Злобин, коренастый сибирский мужик, всетаки смог убедить его, что на кровлю следует пустить голландскую металлочерепицу, а огромный бетонный бункер, полностью скрытый в земле и игравший роль служебного этажа, а также и фундамента, должен быть обеспечен самой современной американской гидроизоляцией.
В бункере уже стоял и бесшумно работал генератор мини-электростанции, в двадцати метрах от дома в землю была зарыта пятнадцатитонная цистерна, наполненная соляркой для генератора, а на просторном чердаке стояла пластиковая емкость, в которой умещалось две тонны воды. Вода поступала из артезианской скважины глубиной восемьдесят метров и была чище, чем в любом, самом благополучном, городе.
Вокруг дома, по периметру участка в пять гектаров, высился четырехметровый бревенчатый забор, который был сделан из плотно пригнанного кругляка, заостренного сверху. Тут Знахарь послушался Тимура и теперь, глядя на неприступную ограду, только усмехался — ишь, блин, прямо как у Робинзона Крузо!
Рабочие только что закончили укладывать на место дерн, снятый с земли перед началом работ, и Знахарь, придирчиво осмотрев владение, остался им доволен. Дом стоял посреди нетронутой зеленой поляны, будто был перенесен сюда по воздуху.
Еще месяц назад, прежде чем была начата стройка, чуть в стороне от будущего дома был воздвигнут небольшой высокий помост с навесом, и Знахарь мог, сидя в плетеном кресле и попивая пивко, наблюдать, как пять десятков расторопных работяг воплощают его мечту. Рядом с ним в таком же кресле сидел Георгий Вахтангович Бабуани, который был талантливым прорабом и умело руководил своей маленькой армией. В руках у Георгия Вахтанговича был японский мегафон, и над стройкой то и дело раздавались его громогласные команды. Работяги пахали, как проклятые, Бабуани руководил, как Наполеон, а Знахарь только удовлетворенно кивал, когда Бабуани, понизив голос, уважительно пояснял ему тонкости строительного дела.
Так продожалось тридцать два дня, и теперь, после того, как все работы были практически закончены, а строительный мусор загружен на баржу и увезен в неизвестном направлении, Знахарь и Бабуани сидели под навесом; перед ними стоял небольшой столик, на котором имелись узкогорлая бутыль с чачей и блюдо с фруктами. Фрукты были самыми обычными, но привезены были прямо из самой Грузии, чем Бабуани весьма гордился.
— Ты панымаешь, дарагой, — говорил он, доверительно наклоняясь к Знахарю, — тут солнце нэ такое, как у нас, паэтаму и фрукты нэ такие сладкие. Попробуй этот груша — разве здесь бываэт такой груша? А этот слива? Мьед, а нэ слива! Давай выпьем за Грузию!
— Давай! — охотно соглашался Знахарь, и Бабуани бережно разливал чачу в две старые, еще советских времен, граненые стопки мутного зеленоватого стекла.
