Елена Арсеньева - Коллекция китайской императрицы. Письмо французской королевы
– Ничего, я поеду. Подумаешь, царапины! – героически сказала Алёна. – Залезем с Таником в лягушатник, никто их под водой и не разглядит.
На сей оптимистической ноте закончили ужин и пошли наверх – ванная помещалась на втором этаже, – купать девчонок перед сном. Этот веселый и шумный процесс уже почти закончился, когда Марина спохватилась, что забыла взять пижамы дочерей.
– Я схожу, – предложила Алёна.
– Они в спальне на Лизкиной кровати, – пояснила Марина.
Алёна вышла из ванной и включила свет на лестнице. На дворе еще было светло – всего девять вечера, – но ставни уже затворили на ночь, так что вокруг царила почти полная тьма. Ну некого, совершенно некого, кроме нашей героини, спрашивать, почему она не включила свет и в спальне, а пошла к Лизочкиной кровати наугад. И врезалась – другого слова не подберешь! – лицом в распахнутую дверцу шкафа.
Ее никогда и никто не оставлял открытой, наверняка тут не обошлось без происков нечистой силы, и именно ее помянула Алёна полным набором всех инвективных и неформальных выражений, которые ей были известны. А поскольку она была все же писательницей, мастером слова, не побоимся этого слова, то знала их немало, так что перечисление заняло изрядное количество времени, Марина даже крикнула нетерпеливо:
– Алёна, ну где там пижамы?!
– Иду, – проскрипела Алёна и вошла в ванную.
Марина и обернутая в полотенце Лизочка остолбенели и онемели.
– А ты не видела принцессу? – кричала Танечка, все еще сидевшая в ванне спиной к Алёне.
Никто из взрослых не знал, что там была за принцесса и почему Лиза должна была ее видеть, но девчонки беспрестанно про нее болтали, неистово хохоча, и по условиям игры отвечать почему-то следовало: «Какой ужас!»
– Какой ужас, – сказала Лизочка тихо, но сейчас ее слова, кажется, не имели отношения к игре.
Танечка обернулась и испуганно вскрикнула.
– Боже… – протянула Марина.
– Ну, это вряд ли, – усмехнулась Алёна. – Скорее черт.
– Ты говоришь иногда – «черт подери», – плаксиво проговорила жалостливая Танечка. – Тебя черт подрал, да?
Алёна с Мариной переглянулись – и начали хохотать. Ну и востры же нынче пошли дети!
Ну да, им бы только над чем-нибудь посмеяться. Нет чтобы сразу бежать к холодильнику, хватать лед, прикладывать к разбитой физиономии… Куда там! Они хохотали!
Сказки дальних стран и далеких времен
Долго прикладывал Чжу к своим ранам целительные листья. Но не столько боль терзала его, сколько тоска – по Серебряной Деве, высоко в небесах летящей.
Летящая Фей. Серебряная Фей!
О, разве мало видел он жен и дев? Отчего ж ни разу не возмечтал сделаться стрелой, без промаха цель поражающей? Отчего при одном только воспоминании о небесном объятии вновь скрутила его страстная судорога, сбила с ног, заставила искать поцелуев цветов и объятий трав?
Настала глубокая ночь, все стихло и уснуло, только ветер никак не мог успокоиться да Чжу метался по лесу, словно смертельно раненный единорог, когда тихо и сладострастно усмехнулась белая орхидея у его ног. От озера донесся хохот розовых лотосов. И слива, трясясь от смеха, осыпала его лепестками, хотя было вовсе не время ее цветения.
Кидался Чжу туда-сюда, обезумев, всюду чудилась ему Серебряная Дева. И когда цветок магнолии приник к его лицу, дрожа от веселья, Чжу смял его губами и ладонями. Но… округлился, потеплел цветок в руках его.
Открыл Чжу измученные глаза.
Что это? Кто в его объятиях?
Брови – крылья зимородка, лицо словно бы умыто настоем орхидей и белых лотосов, стан – свиток дорогой ткани атласной. Синий шелк одеяний струился, словно туман, складки были запахом цветов полны. В волосах заколка из фиолетовой яшмы с изображением серебристой птицы…
– Меня зовут Серебряная Фей, – промолвила она.
– Я знаю, – тихо ответил Чжу, не разжимая рук. Испугался: вдруг она снова обернется цветком, звездой, усмешкой, улетит, исчезнет?!
– Жребий неба пал на тебя, – сказала Дева, не сводя с него затуманенных глаз. – Хочешь ли ты, чтобы я осталась с тобой?
Сизый туман сползал с ее плеч. Одежды ее стали прозрачными, словно вода в горном потоке. Она тихонько вздохнула, когда истаяли преграды между ладонями Чжу и ее станом, а вдали, на горе Фэньшань, отозвались на ее вздох девять колоколов. Каждый год, едва приходила «белая осень» и выпадал иней, они начинали тихонько звенеть сами собой, но впервые со дня сотворения мира отозвались дыханию страсти.
– Мне чудится, если мы будем долго смотреть друг на друга, подобно белым лебедям, дети у нас могут возникнуть только из пламени взоров, – произнес Чжу, не слыша своих слов и не ведая, что говорит.
Она струилась за шелком одеяний своих вниз, вниз, и Чжу, смертельно боясь отпустить ее, тоже склонился долу. В миг поцелуя показалось ему, что он и Серебряная Фей стали созвездием Сюань-у – ведь оно изображает двоих, слившихся воедино!
Взошел полумесяц над ними, и был он прозрачнее белого шелка.
Поселились Чжу и Серебряная Фей во Дворце Вечной Ночи, что издревле воздвигнут для нежных утех. Едва проглядывало дневное светило, как Фей заливала солнечный костер слезами, чтобы не мешал, и вновь Небесные Часы струили время их любви.
Но однажды, в полудреме на серебряном плече, услышал Чжу шаги поодаль. Чья-то тень мелькнула среди диких смоковниц. Схватился Чжу за пояс – ох, нет ни пояса, ни ножа! В случае беды чем защитить возлюбленную? Оружие, что годится для сладострастной битвы, в настоящем бою лишь помеха!
Пригляделся Чжу пристальней – и вздохнул облегченно: да ведь это всего-навсего старушка древняя! Но куда идет она? Почему так глубоки и тяжелы ее вздохи? Что гнетет и заботит ее?
Подкрался Чжу поближе и спросил из зарослей, словно горный дух Уло, что ходит с поясом из повилики, ездит на упряжке из барсов:
– Пусть помогают тебе боги, матушка! Что ищешь ты? Открой свою печаль!
Старушка вздрогнула, закрыла лицо рукавом. Но тотчас руку опустила, сказала, скрывая свой страх:
– О горный дух! Не встречал ли ты Чжу-травозная, который много-много лет назад ушел в твои владения и не вернулся?
– Много лет назад?
– Да. Я была его нареченной невестою, имя мое – Ай. Он исчез, когда мне было шестнадцать лет, а теперь… О горный дух, если Чжу еще жив, передай ему – не отступают от людей злые хвори, а никто лучше Чжу не знал таинственных свойств лечебных растений. Пусть воротится он в дом свой, пусть снова больных исцеляет!
Пошла Ай дальше, а Чжу остался стоять, словно слова ее спутали ему ноги. Вот как далеко ушел он путем любви!
Неслышно возникла рядом Серебряная Фей, коснулась его плеча теплыми губами.
Глянул Чжу на ее светлый лик:
– О Фей, зовет меня дом, зовут люди. Пойдешь ли со мною – или останешься здесь, ждать наших новых свиданий?
Чуть нахмурилась Серебряная Фей, но тут же и усмехнулась:
– Я бы ждала тебя, да сердце ждать не может. Всякий день без тебя будет мне бесконечен, словно три осени сряду.
Схватил Чжу ее за руку:
– И мое сердце замрет в разлуке с тобой! Согласна ли ты называться моей женой?
Тронула Фей сухую ветку – та задымилась.
– Смотри – если дымок поднимется ввысь, ты пойдешь один, а я вернусь в небесные покои. Если расстелется дым по земле, и я расстелю судьбу свою тебе под ноги.
Затаил дыхание Чжу, затаила дыхание Фей. Задрожал дымок и прильнул к земле…
Наши дни, Франция
Когда утром Алёна встала на пробежку и прокралась в ванную умываться (за хлипкой скрипучей дверью чутко спала Танечка), то чуть не зарыдала, глядя на себя в зеркало. Опухоль-то спа́ла (благодаря все тому же «Спасателю»), но вокруг одного глаза интенсивно сияло то, что французы называют очень деликатно – un bleu: синий, голубой. И оно было как раз того цвета, как Алёнина рубашка из марлевки, надетая маскировки царапин для. На «Голубых танцовщиц» Дега наша героиня, конечно, не тянула, но все же bleu тона́ активно преобладали в ее облике.
Конечно, если надеть самые широкие очки, прилегающие к лицу, пресловутого un bleu видно не будет. На улице, правда, довольно пасмурно, в очках Алёна будет выглядеть довольно странно… Да и ладно, может, солнце еще выйдет. А кроме того, в глазах трудолюбивых и милых, но довольно ортодоксальных бургундцев-мулянцев она со своими пробежками и так выглядит немножко la folle – сумасшедшей.
Что ж, каждому свое: кому пшеницу сажать-убирать, кому детективчики писать и по бургундским дорогам бегать…
– Ты уверена, что мы можем поехать в бассейн? – не без робости спросила Марина, когда после завтрака начали собирать вещи.
Морис поглядывал на гостью с нескрываемой жалостью. И ворчал, мол, даже он знает, что при ударе нужно немедленно прикладывать лед, тогда синяка может не быть… а вы обе такие безответственные… и вот – пожалуйста…
– Конечно поедем! – лихо ответила Алёна, которая, при всей своей безусловной безответственности, была человеком очень ответственным, а потому не могла допустить, чтобы любимые ею люди, можно сказать, ее семья, лишились такого удовольствия. – Надеюсь, нас не завернут от re´ception. Только бы дежурная не испугалась…
