Мэри Фитт - Смерть и приятные голоса (= Губительно приятные голоса)
- Ее отец действительно собирался жениться на Эвелин?- спросил я.
Он вздохнул.
- Не знаю. Наверное.
- А Эвелин помолвлена с Джимом?
Тут вдруг он пристально на меня посмотрел, в его глазах мелькнула хитроватая улыбка, но и на этот раз ответил уклончиво:
- Не знаю. Скорее всего, нет. Джим парень своеобразный. Он по натуре завоеватель. Ему нравятся только те, кого нужно отвоевывать у соперника, а добившись расположения, он сразу остывает. Но, может быть, нерешительность с его стороны - только кажущаяся? Может быть, дело не только в нем? А теперь... Боюсь, теперь начнутся всякие стычки. Между Джимом и этим Хьюго. Джим не выносит, когда кто-то встает ему поперек дороги, в этом он похож на отца.- Доктор удрученно покачал головой, потом снова окинул меня цепким взглядом: - Напрасно Урсула рассказала вам... про наши с ней планы,- он умолк, а потом почти шепотом добавил: - Тем более что рассказала она далеко не все.- Он испытующе на меня посмотрел.- Надеюсь, я могу рассчитывать на вашу деликатность. Вы ведь никому не расскажете?
Я кивнул, почувствовав себя крайне неловко.
- У вас тут врачебная практика?- спросил я, чтобы уйти от этой щекотливой темы.
- Как вам сказать...- он отвел глаза.- Вообще-то да, я вел прием и ходил по вызовам. В Чоде. Но в последнее время я совсем отошел от дел. Видите ли, пока был жив отец Урсулы, я постоянно болтался тут, при нем. Ну а когда его не стало,- он виновато усмехнулся,- я практически здесь поселился.
Нет-нет да и проскальзывали в его откровениях циничные подробности. Но потом он себя приструнил и, слегка стиснув крупной крепкой ладонью мое плечо, уже более сдержанным топом произнес:
- Я совершил ошибку, мой мальчик. И очень об этом жалею. Но прошлого не вернешь. В сущности, вся моя жизнь - одна сплошная ошибка, и, думаю, я успею натворить еще много разных глупостей.
Он снова тяжко вздохнул, обдав меня крепким табачным духом и перегаром от виски. Я инстинктивно слегка попятился.
- Почему вы не возвращаетесь в клинику?- спросил я довольно жестко.Это же собачья жизнь - болтаться без работы.
- Это верно, что да - то да,- согласился он.- Эх... Вам легко говорить, вы еще так молоды. Я тоже, конечно, не шибко стар, но успел шибко разлениться. А ведь был когда-то приличным человеком и неплохим специалистом, но постепенно все разбазарил: и знания, и опыт, и энергию. Вот здоровье еще осталось, но надолго ли?- Он обхватил голову руками.- Мне лень даже лишний раз померить давление. Хотя меня постоянно донимает шум в ушах. Иногда мне кажется, что моя бедная голова сейчас разорвется на части. Но я не делаю ничего, что сам когда-то велел делать гипертоникам. Не соблюдаю диету, не занимаюсь спортом, продолжаю курить и прикладываться к спиртному. Торчу в этом доме, играю в картишки, в общем, методически разрушаю свой организм, изо дня в день. А ведь я действительно был когда-то хорошим врачом. Боже мой! Как же я вам завидую!
Я не представлял, что на это можно ответить. Да и чем я мог его утешить? Ничем. Я и сам видел, что это случай безнадежный. Больше всего меня в этом убеждало философское спокойствие, с которым он себя критиковал. В его признаниях не было ни похвальбы, ни особого раскаяния. Я тогда уже был знаком с людьми из этой породы, я и потом встречал их довольно часто. Почти всех их уже нельзя было исцелить, так как они сами этого не хотели. Диагноз - полная апатия и безволие. Эта болезнь чем-то схожа с запущенной раковой опухолью, так глубоко проникшей внутрь, что делать операцию уже поздно. Кто-то считает нужным им посочувствовать, кто-то подбодрить, кто-то - утешить или, наоборот, сурово отчитать. Бесполезно. Эти люди сами могут и пожалеть себя, и отругать, они же прекрасно все понимают, но толку от их понимания - никакого. Они уже не в состоянии измениться. И если даже кто-то вручил бы им волшебное снадобье, гарантирующее исцеление, эти бесхребетные создания откажутся его принимать. В этом-то вся трагедия.
- Кстати,- он улыбнулся,- я как раз собираюсь выпить стаканчик виски. Не составите компанию? Полагаю, что нет. Не смею настаивать.- Он подошел поближе.- Знаете, что больше всего меня гложет? Опухоль Алстона, то, что я не сумел ее распознать. А ведь все симптомы были налицо, четкая клиническая картина. И хочу сказать вам кое-что еще. Я никогда не женюсь на Урсуле. Бедная девочка, знала бы она, от какой обузы я хочу ее избавить. Думаю, она действительно меня любит, не пойму почему, тайна сия известна лишь одному Всевышнему. Вся штука в том, что ей тут просто больше не в кого было влюбиться. Благоверная моя никогда не согласится на развод и, скорее всего, меня переживет.- Он снова обхватил голову своими длинными сильными пальцами.- Мне бы хоть заставить себя померить давление.
- А хотите я вам померю?- тут же предложил я, ибо в то время отличался замечательной назойливостью.
- Нет-нет, мой мальчик,- поспешно сказал он.- А вдруг оно такое, что лучше уж сразу покончить с собой? Знай мы, какие сюрпризы приготовил нам наш организм, количество самоубийств тотчас резко бы возросло.- Он потрепал меня по плечу.- Удачи вам, коллега. Живите долго и не стесняйтесь приводить меня в пример, в качестве предостережения. Хоть этим принесу пользу науке, как те ребята, которые завещают свой труп медицинским институтам.
Он ушел, а я все никак не мог поверить, что, оказывается, даже если человек сам все понимает, этого мало. Обиднее всего было то, что я ничем не мог ему помочь. Подойдя к окну, я взглянул на темневшие в отдалении рододендроны, расцвеченные жемчужными, аметистовыми и рубиновыми соцветьями. На тропинке никого не было.
Глава 9
До обеда я забавлялся тем, что гонял в бильярдной шары. Где-то я вычитал, что так любил развлекаться Моцарт, когда сочинял очередной свой шедевр. Моцарт, безусловно, знал, что делал. Давно замечено, что, если хочешь решить какую-то важную проблему, нужно заняться какой-нибудь ерундой, которая не будет особо тебя напрягать и одновременно поможет сосредоточиться на главном. Наблюдая за тем, как красные и белые шары медленно катятся по зеленому сукну, я вслушивался в свои тайные помыслы.
Внутренний голос, поначалу настойчиво твердивший: "Тебе-то что за дело до всех этих мелодраматических страстей?", звучал все тише и неуверенней. В конечном счете, я напомнил себе, что не могу покинуть этот дом до возвращения сэра Фредерика Лотона. Но в глубине души я знал, что мой достаточно вялый порыв уехать на самом деле окончательно заглох по иной причине. И произошло это в тот момент, когда я увидел, как Хьюго и Эвелин бредут по тропинке к кустам рододендронов. Вроде бы все было ясно и понятно, однако это трогательное зрелище почему-то меня раздражало. Я начал искать причину своего недовольства - и нашел, даже не одну. Причина первая. Хьюго не стоило вот так сразу демонстрировать свою симпатию к Эвелин, словно бы назло всем остальным. Это даже не совсем порядочно, ведь он уверял, что никогда не женится. И отбивать ее у Джима тоже нечестно, рассудил я, который, возможно, собирался на ней жениться; и, наконец, глупо дразнить Джима, у которого и так достаточно причин его ненавидеть. Причина вторая. Мог бы оказать больше внимания Урсуле, она все-таки ему сестра, хоть и сводная; вероятно, ей было обидно, что он всеми пренебрег и начал ухаживать за этой бедной родственницей, как выяснилось, весьма коварной. Обвиняя Эвелин в коварстве, Урсула, конечно, несколько погорячилась, но женщины всегда склонны к преувеличениям, когда дело касается их интересов и престижа. Но, может, она в какой-то степени права? Может, Эвелин действительно имела виды на Алстона-старшего? Урсула прямо об этом никогда не говорила, но наверняка так думала.
Что ж, досаду и неприязнь Урсулы можно понять, заключил я. Шары, глухо ударяясь один о другой, меняли траекторию и катились дальше, будто у них была какая-то своя цель, для меня непостижимая. Урсула считала себя гораздо красивее и умнее Эвелин, и, однако же, "эта тихоня" умела подобрать ключик к сердцу всех мужчин, от которых зависела судьба самой Урсулы. Сначала Эвелин очаровала отца, потом брата, а теперь вот и будущего хозяина ее родного дома. Правда, у самой Урсулы был (по крайней мере, она так думала) еще и тот мужчина, кого она любила (или думала, что любит). Но, может, именно из-за неопределенности положения своего возлюбленного Урсула так отчаянно интриговала? Она понимала, что пока Пармур в корне не изменит свою жизнь, рассчитывать на его поддержку нельзя, как, впрочем, и на то, что он переменится. Самой прожить на те триста фунтов в год, которые завещал ей отец, еще можно, но содержать мужа - это уже непозволительная роскошь.
О да, теперь я хорошо понимал, почему Урсула так боялась Эвелин! Эта девушка каким-то образом неизменно оказывалась в роли потенциальной хозяйки дома. Саму Эвелин я ни в чем не винил, полагая, что она всякий раз, сама того не желая, становилась жертвой чьих-то прихотей и амбиций. Но мне нужно было найти хоть кого-то, кто был в ответе за все, что меня категорически не устраивало и коробило. И поэтому я решил, что во всем виноват Хьюго. Мог бы вести себя потактичнее. И раз уж мне поручили за ним присматривать, я просто обязан так ему и сказать, конечно, в вежливой форме, но вполне определенно. Для его же собственного блага, между прочим.
