Самид Агаев - Ночь Волка

— Какой шанташ-манташ, пошутили да, шутка понимаешь, гаварите ну.

Рассказ Вероники

Чрезмерность пламени он погашает взглядом

Лад «зирефкен» он взял — в усладу всем усладам.

От человека, аллес, ждать напрасно.

"Остановись мгновенье, ты прекрасно"

Меж нами дьявол бродит ежечасно.

И поминутно этой фразы ждет.

Однако человек, майн либе геррен

Настолько в сильных чувствах неуверен,

Что поминутно лжет, как сивый мерин,

Но словно Гете, маху не дает.

— Юлия вышла замуж рано по современным меркам, в восемнадцать лет…

— Разве это рано, — подал голос Шилов, — вот в Узбекистане, например, замуж выходят в тринадцать лет.

— Может быть, ты будешь рассказывать, — поинтересовалась Вероника.

— Королева, я умолкаю, — Шилов кашлянул, принял задумчивый вид и налил себе водки.

— … Мужа она любила, хочу сразу всех предупредить, любила, и он ее любил, поэтому попросил своего помощника сводить Юлию в художественную галерею, там проходила выставка икон…

— А кто у нас был муж, — вновь не удержался Шилов?

— … Очень занятый человек, — ответила Вероника.

— Вопросов больше не имею, — кротко сказал Шилов.

— Кроме того, к культурным мероприятиям он относился, как бы помягче выразиться, без должного уважения: засыпал в первом ряду, или у него в кармане звонил мобильник, и он всему залу начинал объяснять, почему до сих пор не перечислил деньги. Юлия давно оставила попытки, приобщить его к искусству, но сама отказываться от прекрасного не собиралась, поэтому этот вариант обоих устраивал. Юлии было к тому времени двадцать с хвостиком. Помощник был несколько моложе Занятого Человека, ему было тридцать с небольшим; Он озадачил Юлию уже тем, что явился за ней без машины; выйдя из подъезда, она стала крутить головой.

— Поедем общественным транспортом, — странно улыбаясь, сказал помощник, имени его она к стыду своему не знала. Юлия вопросительно подняла брови, и хотела, было вернуться домой, позвонить мужу, но эта улыбка… и поняла; он специально так сделал, чтобы она отказалась от поездки.

— Это правильно, — сказала Юлия, — в этом есть рациональное зерно. Искусство принадлежит народу, а значит, мы должны двигаться его тернистым путем, чтобы приобщиться к прекрасному.

И довольная собой, Юлия влезла помощнику под руку.

— Ведите, Сусанин.

"Сусанин" несколько напрягся, но повел.

В автобусе Юлия села на свободное сидение «Сусанин» остался было стоять, но молодая женщина подобрала плащ и выразительно посмотрела на своего спутника, тот подчинился.

Фамилия «Сусанина» была Авдеев, Занятый Человек взял его на работу год назад, и с тех пор Юлия общалась с ним по телефону. Она знала про него только то, что Авдеев жил один; этот факт почему-то всегда вызывал любопытство у Юлии. Одинокий мужчина всегда вызывает у женщин любопытство.

— Ну? — сказала Юлия.

— Что, ну? — спросил Авдеев.

— Где светская беседа? Или мы так и будем молчать?

— Отчего же, будем разговаривать, — успокоил девушку Авдеев.

И надолго, задумавшись, выдал:

— Погода хорошая, правда?

— Правда, — согласилась Юлия, она вдруг развеселилась; угрюмый собеседник, не самая лучшая компания, но поскольку это подчиненный мужа, значит над ним можно будет поиздеваться.

— Выходим, — сказал Авдеев.

— Уже доехали?

— До метро.

— Еще на метро поедем?

— Да.

Юлия за два года замужества уже забыла, когда спускалась в метро последний раз. Жизнь с Занятым Человеком имела некоторые особенности. Увидев табличку — "плата за проезд" воскликнула:

— Ого, так дорого, раньше за три рубля на такси можно было ездить, совсем недавно.

— Можно было, — сказал Авдеев, — а сейчас нельзя, перестройка.

— Вы хотели сказать инфляция, — поправила Юлия, это слово она слышала от Занятого Человека ежедневно.

— Сначала перестройка, это первая причина, а уж потом инфляция, как следствие.

— Какие еще следствия, просветите домашнюю хозяйку.

— Быстротечность.

— Быстротечность чего?

— Времени, мадам, ход времени ускоряется.

— Между прочим, — заметила Юлия, — я изучала политическую экономию, Адам Смит, Фрэнсис Бэкон, у меня незаконченное высшее, так там об ускорении времени ничего не сказано.

— Цензура, мадам, — сказал Авдеев.

Спустились в метро, сели в подошедшую электричку. Вагон был переполнен, Авдеев схватился за поручень, висящий над головой, и хотел предложить даме руку, но она вцепилась в него не дожидаясь разрешения. Проехали несколько остановок. Авдеев наклонился к ее уху и шепнул: «Выходим». При этом нечаянно коснулся губами, Юлия вздрогнула.

— Извините, — поспешил сказать Авдеев, — не нарочно.

Юлия кивнула. Вышли из вагона, поднялись на эскалаторе. На улице

Авдеев предложил:

— Можем проехаться на троллейбусе, или пойдем пешком, здесь не очень далеко, направо, вниз, налево по набережной.

— По набережной, — повторила Юлия, — обожаю гулять по набережной, и не называйте меня мадам.

— Почему?

— Мне это не нравится.

— Но вы же мадам.

— Нет, я не мадам, мне всего двадцать лет.

Авдеев задумался и сказал:

— Действительно, я как-то об этом не подумал.

Был погожий осенний день, солнце светило тепло и ласково; они прошли вдоль построек восемнадцатого века, выкрашенных в серо-голубой цвет, обогнули огромную лужайку, по которой задумчиво бродил дворник, нанизывая бумажный мусор на длинную палку с металлическим штырем на конце, перешли дорогу, сопровождаемые взглядом регулировщика и спустились к крепостной стене, вдоль которой стояли липовые деревья и роняли красно-желтые листья.

— Как вас зовут? — спросила Юлия.

— Не скажу, — ответил Авдеев.

— Почему? — удивилась Юлия.

— Вы будете смеяться.

— Почему я должна смеяться?

— Не знаю, все смеются.

— Что за глупости, не буду я смеяться.

— Обещаете?

— Обещаю.

— Авдей.

— Вашу фамилию я знаю.

— А я называю свое имя, — Авдеев Авдей.

Юлия прыснула.

— Ну, вот видите, я же говорил, — сурово заметил Авдеев.

— Знаете что, — возмутилась Юлия, — сами виноваты, если бы вы не сказали, я бы и не подумала смеяться; ведь по сути ничего смешного здесь и нет.

И снова засмеялась.

— Вот все так говорят, а все равно смеются.

— Я поняла, — сказала Юлия, — вы специально так делаете, чтобы люди смеялись, а потом чувствовали неловкость перед вами.

— Для чего же, по-вашему, я это делаю?

— А чтобы чувствовать свое превосходство над ними.

— Уверяю вас, мне не нужно предпринимать что-то дополнительно, чтобы ощущать свое превосходство.

— Какая самоуверенность, — сказала Юлия, а про себя подумала — наглость, — значит и надо мной тоже.

— Естественно.

— Отчего же?

— Оттого, что я мужчина.

— Скажите пожалуйста, а над своим боссом вы тоже чувствуете превосходство? — спросила ехидная Юлия.

— Вы имеете в виду вашего мужа?

— Именно его.

— Не во всем, в бизнесе он смелее меня, но многие его проекты терпят фиаско, если, конечно, он не препоручает их мне, а уж я могу вытянуть любой проект.

— Я передам ему ваше мнение, — пообещала Юлия.

— Не трудитесь, это его слова, — сказал Авдеев.

— Понятно, а вы когда-нибудь улыбаетесь?

— Конечно, — сказал Авдеев и улыбнулся.

— Да, действительно, — констатировала Юлия, — и как-то вы похорошели сразу.

— Правда, вы находите?

— Нахожу, иногда, правда, от вашей улыбки бросает в дрожь.

— Ну что вы, просто зябко сегодня, осень все-таки, поэтому в вас происходит подмена ощущений. Вам холодно, вы дрожите, в это время я улыбаюсь, и вам кажется, что причиной дрожи является моя улыбка.

— Кажется, он издевается надо мной, — подумала Юлия и заявила:

— Знаете что, я еще в своем уме, чтобы отличить дрожь от холода, от дрожи от ужаса.

— Хорошо, я больше не буду улыбаться, — согласился Авдеев, — тем более что мы почти пришли.

— Какая связь? — спросила Юлия.

— Иконы надо рассматривать с серьезным выражением лица.

— Почему?

— А вы, когда-нибудь видели икону с изображением улыбающегося святого? Нет! То-то же. Ведь не будешь улыбаться, глядя на серьезного человека, он подумает, что вы с ним заигрываете.

— Кто подумает, — недоуменно спросила Юлия.

— Известно кто — святой.

— Не святотатствуйте, — одернула Авдеева Юлия и осенила себя крестом, затем спросила с подозрением:

— А может быть вы атеист?

— Нет, я просто неверующий.

— Какая разница?