Анне Хольт - Что моё, то моё
Позвонили в дверь.
– Чёрт побери, мама!
– Чёрт побери, – серьёзно повторила Кристиане.
Ингер Йоханне рассерженно топнула ногой и резко дёрнула входную дверь за ручку.
– Здравствуйте, – сказал Ингвар Стюбё.
– Здравствуйте…
– Здравствуйте, – сказала Кристиане, выглядывая из-за матери и приветливо улыбаясь.
– Ты великолепно выглядишь!
Ингвар Стюбё протянул руку девочке. Она осторожно взялась за неё.
– Меня зовут Ингвар, – сказал он серьёзно. – А тебя?
– Кристиане Вик Ононсен. Добрый вечер. Добрый день. У меня живёт олень.
– Правда? А я могу его увидеть?
Кристиане показала ему Суламита. Полицейский протянул руку, чтобы взять пожарную машину, но Кристиане отступила на шаг.
– Наверное, это самый замечательный олень из всех, что я видел.
Девочка убежала.
– Я просто был в ваших краях и…
Он пожал плечами. От этой откровенной лжи на его лице появилась лукавая улыбка, и со стороны могло даже показаться, что он флиртует. Ингер Йоханне была сбита с толку непонятным толчком в сердце, чем-то вроде спазма, заставившего её наклонить голову и пробубнить приглашение войти.
– У нас не совсем убрано, – автоматически сказала она.
Ингвар сел на диван, слишком мягкий для такого тяжёлого человека. Голова и колени оказались почти на одном уровне, так что можно было подумать, будто он сидит на полу.
– Наверное, вам больше подойдёт стул, – предложила Ингер Йоханне, убирая книгу с репродукциями, лежавшую на сиденье.
– Здесь тоже очень удобно, – ответил он.
Только теперь она заметила, что полицейский принёс большой конверт, который положил на журнальный столик перед собой.
– Простите, но я должна…
И она сделала неопределённый жест по направлению к детской. Каждый раз одна и та же проблема. Поскольку Кристиане выглядела – и временами чувствовала себя – как здоровый четырёхлетний ребёнок, Ингер Йоханне всегда колебалась, что ей говорить людям. Рассказывать ли о том, что девочка на самом деле старше, ей уже шесть, она перенесла операцию на сердце, и у неё болезнь, которую врачи не могут диагностировать. О том, что все те странности, которые произносит её дочь, – это совсем не глупости или шалости, но отражение неких процессов, протекающих в её сознании, в которых ни один врач не в силах разобраться. Обычно она слишком долго тянула с объяснениями. Как будто каждый раз надеялась на чудо. Верила, что дочь будет вести себя рационально. Логично. Иногда ей казалось, что лучше было бы, если бы необычность Кристиане проявлялась внешне: пустые косящие глаза на лишённом всякого выражения лице заставляли бы людей, глядящих на неё, тепло и понимающе улыбаться. И не нужно никаких объяснений.
Ингер Йоханне отвела дочь в кабинет и включила «101 далматин».
– Я не привыкла…
И она снова, словно сожалея и извиняясь, показала в сторону комнаты, в которой находился ребёнок.
– Всё в порядке, – ответил полицейский. – Должен признать, что сам иногда поступаю так же. С внуком. Он порой капризничает, а мультфильмы – хорошая няня. Но только иногда.
Ингер Йоханне почувствовала, как лицо заливается краской, и вышла на кухню. Ингвар Стюбё – дедушка!
– Зачем вы пришли? – спросила она, вернувшись с чашкой кофе, предназначенной для гостя. – Я полагаю, «был по соседству» в данном случае не лучшее объяснение.
– Я по поводу этого нашего дела.
– Дел. И к тому же ваших.
Он улыбнулся:
– Верно. Моих дел. Вы правы. Но… Я думаю, что вы всё-таки можете мне помочь. И не спрашивайте, почему я так думаю. Зигмунд Берли, мой хороший друг и коллега, тоже не может понять, для чего я пытаюсь добиться вашего содействия.
Снова та же улыбка, как будто он флиртует. Ингер Йоханне взяла себя в руки, чтобы снова не покраснеть. Пирожные. У неё не было ни одного. Кексы. Кристиане съела вчера последний.
– Молоко?
Она уже почти встала, но он жестом отказался: всё в порядке.
– Посмотрите, – начал он, вынимая стопку фотографий из конверта и раскладывая их на журнальном столике. – Это Эмили Сельбю.
На фотографиях – красивая девочка с венком из цветков мать-и-мачехи на голове. Очень серьёзное выражение лица, тёмно-синие глаза полны горя. На подбородке маленькая ямочка. Полные яркие губы крепко сжаты.
– Фотографии сделаны всего три недели назад. Красивый ребёнок, как по-вашему?
– Это её всё ещё не нашли?
Голос изменился, словно больше не подчинялся ей.
– Да. А это Ким.
Ингер Йоханне взяла фотографию в руки. Та же самая, что показывали по телевизору. Мальчик держал обеими руками красную пожарную машину. Красная пожарная машина. Суламит. Внезапно она выпустила из рук фотографию. Карточка скользнула на пол, и ей пришлось нагнуться, чтобы вернуть её полицейскому.
– Поскольку Эмили всё ещё не обнаружили, а Ким… Что заставляет вас полагать, что речь идёт об одном и том же преступнике?
– Я сам задаюсь подобным вопросом.
Фотографий в стопке было несколько. Судя по всему, сначала он собирался показать ей и остальные. Но потом передумал и убрал их в конверт. На столе остались только изображения живых Кима и Эмили, дети смотрели на Ингер Йоханне.
– Эмили похитили в четверг, – проговорил Ингвар. – Днём. Ким пропал в ночь на среду. Эмили девять. Киму пять. Эмили живёт в Аскере. Ким в Бэруме. Мать Кима – медсестра, отец – водопроводчик. У Эмили мать умерла, а отец филолог, он живёт на деньги от переводов художественной литературы. Никто из них не знаком друг с другом. Мы потратили кучу времени на поиски общих знакомых, пытались обнаружить малейшие зацепки, которые могли бы объединить эти семьи. Ничего, кроме того, что отец Эмили и мать Кима жили в Бергене в начале девяностых. Но и там они никогда не встречались. И вообще…
– Странно! – удивилась Ингер Йоханне.
– Да. Или печально. В зависимости от того, с какой стороны посмотреть.
Она пыталась не глядеть на фотографии. Дети словно укоряли её в том, что она не хочет браться за это дело.
– В Норвегии между людьми всегда существуют какие-нибудь связи, есть что-то общее, – попыталась объяснить она своё удивление. – Во всяком случае, когда они живут рядом, ведь от Бэрума до Аскера рукой подать. Вы должны были и сами с этим сталкиваться. Когда общаетесь с кем-нибудь, я имею в виду. Почти всегда находится общий знакомый, старый друг, связи по работе, какие-нибудь совместные дела. Ведь так?
– Ну…
Ему явно был не по душе подобный поворот разговора. Он громко вздохнул, словно протестуя, однако собрался и продолжил:
– Мне требуется специалист по созданию психологического портрета, – заявил он. – Профайлер.
Он произносил английские слова так, как это делают герои американских телесериалов.
– Не думаю, – ответила Ингер Йоханне, её начал тяготить этот разговор. – Для того чтобы от профайлера была какая-то польза, необходимо большее количество дел, чем вы имеете. Если в данном случае речь вообще идёт об одном и том же преступнике.
– Боже сохрани! – воскликнул Ингвар Стюбё. – Не надо больше таких дел!
– Я, конечно, с вами полностью согласна. Но по двум делам практически невозможно сказать что-либо определённое.
– Вы уверены?
– Это элементарная логика, – не задумываясь, ответила она. – Вы же знаете, что портрет неизвестного правонарушителя строится на основе особенностей его поступков. Это как в детской игре: мы соединяем соответствующие пронумерованные точки карандашом, пока не получится определённый рисунок. Но когда у нас лишь две точки, ничего не получится. Нужно больше. Однако все мы надеемся на то, что подобные события не повторятся. То есть мы не сможем закончить портрет.
– Откуда вам это известно?
– А откуда вы знаете, что это одно дело, а не два разных?
– Мне кажется, вы неслучайно изучаете психологию и право. Это необычно. У вас есть какой-то план, определённая цель?
– Это случайность, серьёзно. Результат непостоянства, свойственного молодости. А кроме того, я собиралась в США. И, вы знаете…
Она наматывала в задумчивости прядь волос на палец, а потом осторожно заправила её за ухо и поправила очки.
– Мне кажется, вы совершаете ошибку. Эмили Сельбю и малыша Кима похитил не один и тот же мужчина.
– Или женщина.
– Или женщина, – машинально повторила она. – Но сейчас я должна, как бы невежливо это ни показалось, попросить вас… Мне необходимо сегодня кое-что сделать, так что я должна… Сожалею.
Она снова почувствовала какую-то тяжесть в сердце; невозможно было даже поднять взгляд на полицейского, сидящего на диване.
– Если это произойдёт ещё раз, – сказал он, пряча фотографии в карман, – если ещё один ребёнок исчезнет, вы мне поможете?
Из кабинета раздался громкий крик Круэллы де Виль[8]. Кристиане завизжала от восторга.
