Владимир Безымянный - Русское видео
Глуздов довольно бойко смотался в соседнюю комнату и вернулся с аккуратной, довольно неновой гитарой. Неплохо, но совсем не бог весть что.
— Вот, взгляните. Смотри-ка, даже чек сохранился — все честь по чести. Азиз буквально влюбился в инструмент. В первый день в гостинице буквально терроризировал весь этаж. В «Метро» на банкет я его не брал, зачем — свои собрались. А Азизу его инструмент дороже шумных сборищ. Но, по-моему, соседям его музицирование пришлось не по вкусу. Жаловаться не жаловались, но дали понять. Наш командированный, как известно, превыше всего ценит покой. А когда я вернулся, Азиз уже и задремал. Правда, проснулся, тут-то я и получил от него выговор. Ну, я, признаться, и сам виноват — приналег на пиво. С моей одной почкой это, сами понимаете…
— Да, здоровье стоит беречь. А в котором часу вы вчера прилетели в Днепропетровск?
— Строго по расписанию — в тринадцать ноль-ноль.
— Не было никаких незванных гостей?
— Видите ли, это физически невозможно. Ко мне без предварительной договоренности никто не приходит. Звонок отключен, а двери тамбура запираются. Соседи — чрезвычайно пожилые люди, на стук в наружную дверь не откликаются. Это вам повезло, мы ждали, что приедет человек из типографии, вот и открыли внутреннюю дверь. Стучат — а это вы.
— А вчера, когда прилетели, дверь тоже оставалась открытой?
— Куда там. Не до того. Я буквально помирал. Задраили все щели, Азиз отпаивал меня травами…
— Значит, никто к вам не приходил, и вы оба никуда не отлучались?
— Помилуйте, куда же я мог отлучиться! Жар под сорок. Да и Азиз не мог оставить меня в таком состоянии.
На лбу Глуздова выступили крупные капли пота, Азиз подал больному таблетку, стакан с водой. Взглянул на майора и удрученно прикрыл глаза — по его мнению, допрос затянулся. Стронин заметил, что в их отношениях не ощущалось той преграды, которая всегда разделяет подчиненного и начальника. Скорее — просто приятели, у которых общие интересы или работа. Помедлив, майор пошел напрямик:
— Скажите, Валерий Евгеньевич, каковы ваши отношения с Грибановым? Личные и деловые.
— Личных — никаких. Обычные деловые. Так сказать, производственные. Он давал мне для обработки и редактирования, ну, скажем, некий плод своего творчества. При некоторых усилиях его можно было и напечатать. У нас слово «зона», если уж появляется в тексте, до сих пор гарантирует читательский интерес. В сущности, такие творения проще не дорабатывать, а сразу писать наново. Я от Грибанова не скрывал, что подобных рукописей в потрфеле любого издательства больше, чем достаточно, и вряд ли стоит тратить столько сил, чтобы возникла еще одна. Он, разумеется, огорчился, стал просить совета. Но что я могу? Единственное, чем мог помочь — не стал брать за работу денег. Тут, конечно, и моя дружба со Львом Аркадьевичем сыграла роль, да и сама проблематичность издания. Ну, а пробился бы в печать, в чем я, признаться, и сегодня сомневаюсь, заплатил бы, был у нас уговор. Я месяц угробил на эту повестушку, написанную на уровне бытовой графомании, а затем Андрей рукопись забрал — показать кому-то из, как он выразился, «специалистов», и пропал. Ему все чудились какие-то промахи, проговорки в тексте. Тайны, что ли, какие-то уголовные? Ну, о деньгах я не беспокоюсь: Лев Аркадьевич поручился за племянника… Да и вообще — грешно как-то об этом… А сколько нервов такая работа стоит! День и ночь за машинкой. Вот, видно, сорвался, тут меня и прихватило. Всегда так — чуть перегрузка, и сейчас же все болячки наружу. Тут еще и с моей книгой сроки поджимают. Если разобраться, то и за работу эту я взялся не из-за денег. Этого добра мне хватит. Тут главное — прикосновение к новому, творчество и сотворчество.
— Не бережет себя Валерий Евгеньевич, — внезапно вмешался Валиев. — Разве это работа — неделями на одном кофе? Жизнь-то одна!
Вспышка его была искренней, на патрона своего он смотрел с почти молитвенным восторгом. И этот уют, тепло в квартире, порядок и аккуратность, за которыми как будто стояла мягкая женская рука…
Что ж, счастье выглядит по-разному…
Решение задержать Квициани лейтенант принял свой страх и риск. Именно за эту решительность, отсутствие колебаний и цепкость начальство ценило Сидорова, но не спешило продвигать по службе. Впрочем, все понимали, что столь хваткий исполнитель своего не упустит. Машину он водил виртуозно, как и все, что приходилось делать руками. Баловали вниманием Сидорова и дамы. На то у них был свой резон. Особую благосклонность к ясноглазому круглолицему лейтенанту проявляли увядающие супруги начальства. Ну, что ж, иные карьеры так и строились…
Как ни финтил многоопытный Квициани, ему так и не удалось отделаться от «хвоста». Ох, как не хотелось ему привозить за собой слежку в этот домик на окраине! Однако раз на раз не приходится. Как ни вертелся он в машине, заглядывая во все зеркала, ничего подозрительного обнаружить ему не удалось. Подъехав к неприветливому строению в конце тупика, вышел, даже не заперев дверцы. А в этом районе не то, что в сумерки, — днем нужно на последнюю развалюху амбарный замок вешать. Не говоря уже о новых «жигулях». Есть, значит, у этого дома некое «защитное поле». Никто не сунется.
Дом, тускло мерцавший единственным окошком, продержал гостя считанные минуты. В машину он садился, обремененный небольшой, но поразительно тяжелой сумкой. Сидорову этого хватило, чтобы моментально принять решение. Не может быть, чтобы не вместила эдакая сумочка достаточно улик для ареста! Это решение подкреплялось и тем, что в машине, помимо лейтенанта, находились двое крепких, красношеих патрульных.
Грех было не воспользоваться представлявшейся возможностью. Выезд из тупика перекрыли мастерски, развернув машину. Квициани, едва коснувшись дверцы своих «жигулей», повернулся, и, словно продолжая начатое движение, метнул сумку прямо в освещенное окно: послышался звон стекла и тяжелый шлепок упавшей сумки. Перемахнув одним прыжком через забор на противоположной стороне улицы, Квициани растворился в лабиринтах частной застройки. За ним ринулись оба патрульных. Сидоров, держа пистолет наготове, огляделся и двинулся во двор дома, где до того гостил беглец. Здесь было пусто и на первый взгляд безопасно. Внезапно лейтенант отшатнулся — перед ним возникла громадная кавказская овчарка. Миссия гостя не занимала пепельно-лохматого зверя. Знал лейтенант эту повадку — сейчас овчарка опишет круг и станет рядом, не позволяя до прихода хозяина незваному гостю сделать ни шагу. Не тут-то было. Коротко огрызнулся «Макаров». На последнем издыхании пес дотянулся до ягодицы лейтенанта, сжал челюсти, и забился в конвульсиях. Обильно хлынула кровь, и уже нельзя было разобрать, чья.
Спутникам Сидорова повезло больше: Квициани они не задержали, но, по крайней мере, и потерь не понесли. Правда, в одном из дворов нарвались на седого цыгана, который, наставив на них старую двустволку и поигрывая на курке пальцем с массивным узорчатым перстнем, вынудил стать к стене и предъявить красные книжечки. Позубоскалив, он смилостивился и отпустил незваных гостей восвояси. Преследовать было некого, и патрульные вернулись к машине, где, подплывая кровью, переминался незадачливый лейтенант. Вне всякого сомнения, овчарка была членом преступного клана, это показал осмотр пустого дома, где в одной из комнат громоздился довольно мощный пресс, полки были завалены слесарным инструментом и приспособлениями для чеканки, а зола в кузнечном горне еще не остыла. Среди прочего, обнаружились и заготовки для производства «червонцев». Пол был усыпан изжеванными папиросными окурками.
Тем не менее кровотечение не унималось, и Сидорова пришлось доставить в больницу. Квициани испарился бесследно. Да и что можно было ему инкриминировать? Дом принадлежал древней старухе-цыганке, родственнице владельца двустволки. Полгода она жила оседло, полгода «работала» на стороне. Так было и сейчас. Найти ее — задачка не из простых.
— Не знаю, и не спрашивайте, — сказал старый Цыган. — Сами ищите, на то вы и сыщики. Кузня? Вот у нее и спросите. Язык у нее подвешен, как надо. Лишнего не сболтнет.
Владельца подпольной мастерской установить не удалось. Затаившиеся во время схватки Сидорова с четвероногим стражем, преступники без спешки ушли через задние двери, прихватив все ценное, в том числе брошенную Квициани в окно сумку. Осмотр пресс-форм и анализ заготовок доказал, что монета, обнаруженная у Грибанова, могла родиться только здесь. Два шприца, стерилизатор, флаконы с растворителем и нашатырным спиртом, принадлежавшие «кузнецам», говорили сами за себя. Самого наркотика не оказалось, но набор препаратов подразумевал использование маковой соломки. Именно ее-то и недоставало для идентификации с той, что была обнаружена в карманах Грибанова и Крикова.
