Матильде Асенси - Последний Катон
В 1844 году в библиотеку монастыря допустили немецкого исследователя, и он обнаружил там знаменитейший Синайский кодекс, самую древнюю известную полную копию Нового Завета, датированную ни много ни мало IV веком. Конечно, этот немецкий исследователь, некий Тишендорф, кодекс украл и продал его Британскому музею, где он и находится с тех пор и где я имела возможность жадно лицезреть его несколько лет назад. И я говорю, что лицезрела его жадно, потому что в то время в моих руках находился его возможный близнец, Ватиканский кодекс того же века и, возможно, того же источника. Параллельное изучение обоих кодексов позволило бы мне провести одно из важнейших палеографических исследований за всю историю. Но это было невозможно.
К концу дня у нас была обширная и интереснейшая подборка документов о любопытном православном монастыре, но мы все еще не выяснили, какая связь может существовать между шрамами нашего эфиопа тридцати с небольшим лет и юго-западной стеной монастыря Святой Екатерины, возведенной в VI веке.
Мой мозг, привыкший быстро синтезировать информацию и добывать важные данные из любой путаницы документов, уже создал сложную теорию на основе повторяющихся элементов этой истории. Однако поскольку предполагалось, что основная ее часть мне неизвестна, я не могла поделиться своими мыслями с капитаном Глаузер-Рёйстом, хотя мне хотелось бы знать, пришел ли он к таким же заключениям. Я сгорала от желания задавить его моими выводами и доказать, кто тут самый умный и самый толковый. На следующей исповеди отцу Пинтонелло придется наложить на меня очень суровое покаяние за гордыню.
— Чудесно, все закончено! — вырвалось у Глаузер-Рёйста в конце вечера, когда он захлопнул лежавший перед ним толстый том по архитектуре.
— Что закончено? — поинтересовалась я.
— Наша работа, доктор, — заявил он. — Все.
— Все? — пробормотала я, выпучив глаза от удивления. Я, конечно, знала, что рано или поздно моя роль в этой истории кончится, но мне ни на секунду не приходило в голову, что в такой интересный момент нашего исследования меня одним махом выбросят из игры.
Глаузер-Рёйст посмотрел на меня с тем скудным сочувствием и пониманием, на которые была способна его каменная природа, будто между нами за эти двадцать дней выросли таинственные нити доверия и товарищества, о которых я не подозревала.
— Мы закончили порученную вам работу, доктор. Больше вы ничего не можете сделать.
Я была так растеряна, что не могла вымолвить ни слова. В горле у меня образовался комок, мало-помалу разраставшийся так, что я не могла дышать. Глаузер-Рёйст внимательно смотрел на меня. Я знала, что он видит, как я бледнею до невозможного, и через секунду решит, что я падаю в обморок.
— Доктор Салина, — вымолвил сбитый с толку швейцарец, — с вами все в порядке?
Со мной было все в порядке. Просто мой мозг работал на полную катушку, и остатки энергии и крови моего парализованного организма были сосредоточены в серой массе, которая готовилась к броску к цели.
— Как это я ничего больше не могу сделать?
— Простите, доктор, — пробормотал он. — Вы получили задание, и мы его уже выполнили.
Я открыла глаза и решительно взглянула на него:
— Почему вы отстраняете меня, капитан?
— Монсеньор Турнье уже сказал вам это, доктор, еще до начала работы… Разве вы не помните? Ваши палеографические знания были необходимы, чтобы разобраться в знаках на теле эфиопа, но это только малая часть текущего расследования, охвата которого вы даже не можете себе представить. Я ничего не могу рассказать вам, доктор, но, хоть я и сожалею, вам придется оставить это исследование и вернуться к своей обычной работе, постаравшись забыть то, что произошло за последние двадцать дней.
Ладно. Играем в «или пан, или пропал». Конечно, это рискованно, но когда сталкиваешься с такой могущественной и непоколебимой иерархической структурой, как католическая церковь, то или спасаешься, или попадаешь на арену цирка ко львам.
— Капитан, осознаете ли вы, — четко проговорила я, чтобы он не упустил ни малейшего слова, — что Аби-Рудж Иясус, наш эфиоп, не более чем маленький винтик в большой машине, которая по какой-то причине была запущена в ход, чтобы выкрасть священные реликвии Креста Господня? Вы понимаете, капитан, — Господи, как подталкивало меня отчаяние так чеканить слова! Я походила на древнего актера греческого театра, обращавшегося к богам, — что за всем этим может стоять только религиозная секта, которая считает себя наследницей традиций, уходящих корнями в эпоху зарождения Восточно-Римской империи, Византии и к императору Константину, мать которого, святая Елена, не только приказала возвести базилику Святой Екатерины на Синае, но и отыскала истинный Крест Господень в 326 году?
Серые глаза Глаузер-Рёйста и его побледневшее лицо, обрамленное светлыми металлическими отблесками волос на голове и челюсти, как никогда походили на свирепые беломраморные лица Геркулеса, которые выставлены в Капитолийских музеях в палаццо Нуово в Риме. Но я не давала ему передохнуть.
— Вы понимаете, капитан, что на теле Аби-Руджа Иясуса мы нашли семь греческих букв, ΣΤΑΥΡΟΣ, означающих «крест», семь крестов разных типов, которые воспроизводят рисунки с юго-западной стены монастыря Святой Екатерины на Синае, и что каждый из этих крестов увенчан зубчатой короной с семью лучами?.. Вы понимаете, что у Аби-Руджа в момент смерти были при себе важные реликвии Честного Креста Господня?
— Хватит!
Если бы он мог убить меня взглядом, он бы испепелил меня в ту же секунду. Сыпавшиеся из его стальных, свинцовых глаз искры летели в меня, как горящие стрелы.
— Откуда вы все это узнали? — закричал он, вставая на ноги и угрожающе приближаясь ко мне. Он и в самом деле навел на меня страх, но я не сдрейфила, на то я и Салина.
Соотнести странные деревяшки, найденные пожарными у ног тела Иясуса, с «очень святыми и ценными реликвиями», упомянутыми в эфиопских газетах, было не так уж сложно. Какие еще деревянные реликвии могли поставить на ноги Ватикан и другие христианские церкви? Это было очевидно. И шрамы Иясуса только подтвердили это. По общепринятой церковными историками легенде, святая Елена, мать Константина, нашла Честной Крест Господень в 326 году во время поездки в Иерусалим с целью отыскать Гроб Господень. Согласно известной «Золотой легенде» Иакова Ворагинского[3], когда Елена, которой в то время было восемьдесят лет, прибыла в Иерусалим, она подвергла пыткам мудрейших иудеев страны, чтобы они открыли все, что им было известно о месте, на котором был распят Христос (какая разница, что прошло более трех веков и что в свое время смерть Иисуса осталась совершенно незамеченной?). Она, естественно, смогла вырвать у них информацию, и ее отвели к предполагаемой Голгофе, лобному месту (нахождение которого с точностью не определено археологами и до сих пор), где около двухсот лет до этого император Адриан приказал возвести посвященный Венере храм. Святая Елена приказала снести святилище и провести там раскопки, при которых нашли три креста: само собой, крест Иисуса и двух разбойников. Чтобы узнать, который из трех принадлежал Спасителю, святая Елена приказала принести туда мертвого человека, и, как только его положили на Крест Господень, он воскрес. После этого счастливого события императрица вместе с сыном повелели заложить на месте находки роскошную базилику, храм Гроба Господня, в который они положили реликвию. На протяжении веков многие фрагменты оттуда разошлись по всему миру.
— Откуда вы все это знаете? — снова загремел кипящий от ярости капитан, стоявший уже в нескольких сантиметрах от меня.
— Что, вы с монсеньором Турнье думали, что я идиотка? — энергично возразила я. — Думали, что, если вы не дадите мне информацию или будете держать меня в стороне, вы сможете воспользоваться только той частью меня, которая вас интересует? Да ну, капитан! Я дважды получала премию Гетти за палеографические исследования!
Швейцарец на несколько бесконечных секунд застыл, не сводя с меня глаз. Я догадывалась, что в его голове сменялись разные чувства: злость, бессилие, ярость, инстинкты убийцы… и, наконец, лучик благоразумия.
Потом вдруг в абсолютной тишине он начал собирать фотографии Аби-Руджа, срывать с двери листы, составлявшие силуэт эфиопа, прятать в свою кожаную папку заметки, наброски, тетради и рисунки. Наконец он выключил компьютер и, не попрощавшись, не сказав ни слова, даже не оглянувшись, вышел из моей лаборатории и захлопнул дверь так, что задрожали стены.
В тот самый момент я поняла, что сама вырыла себе могилу.
Как объяснить мои чувства, когда, поднеся на следующее утро мое удостоверение к считывающему устройству, я увидела, как на настенной панели замигала красная лампочка, и услышала, как завыла похожая на пожарную сирена, из-за которой все находившиеся в прихожей тайного архива обернулись, глядя на меня, как на преступницу?.. Нет, этого не объяснишь. Это самое унизительное чувство, которое я когда-либо испытывала. Двое одетых в штатское охранников в черных очках и в наушниках с проводком, как у телефона, выросли передо мной, прежде чем я успела взмолиться Богу о том, чтобы мне провалиться сквозь землю, и очень вежливо попросили меня пройти с ними. Я до боли сжала веки; нет, это не может происходить на самом деле, это явно жуткий сон, и я вот-вот проснусь. Но любезный голос одного из этих мужчин вернул меня к действительности: я должна была идти с ними в кабинет префекта, преподобного отца Рамондино.
