Гастон Леру - Призрак Оперы
Она не умела лгать и ответила:
— Нет. Я не раз видела вас в ложе вашего брата. И еще на сцене, за кулисами.
— Я догадывался, — начал Рауль и прикусил губу. — Но почему же, когда вы увидели меня в своей уборной, у ваших ног, и вспомнили, что я — тот самый мальчик, который достал ваш шарф из моря, почему вы сделали вид, будто незнакомы со мной, и засмеялись?
Он проговорил все это таким суровым тоном, что Кристина молча, с удивлением посмотрела на него. Юноша сам был неприятно поражен собственными резкими словами и тотчас пожалел о них. Таким тоном мог бы говорить оскорбленный муж или любовник. Он рассердился на себя, на свою глупость, но единственным выходом из этого неловкого положения ему казалось принятое им решение быть грубым до конца.
— Вы молчите! — снова заговорил он, злой и несчастный. — Ну ладно, я сам отвечу за вас. Дело в том, что в комнате был кто-то, кто смущал вас; Кристина, перед кем вы не хотели показать, что знаете меня…
— Если это и было так, мой друг, — ледяным тоном прервала его Кристина, — если кто-то и смущал меня в тот вечер, так только вы сами, поэтому я и выставила вас за дверь.
— Да! Чтобы остаться с тем, другим!
— О чем вы? — удивилась девушка. — О каком другом вы говорите?
— О том, кому вы сказали: «Я пою только для вас! Сегодня я отдала вам всю душу!»
Кристина схватила руку Рауля и сжала ее с силой, какую он и не подозревал в этой хрупкой девушке.
— Вы подслушивали за дверью?
— Да, потому что люблю вас… Я все слышал.
— Что вы слышали? — Девушка неожиданно успокоилась и отпустила руку.
— Он сказал вам: «Ты должна любить меня».
При этих словах мертвенная бледность залила лицо Кристины, глаза ее закатились. Она покачнулась, Рауль подскочил к ней, подхватил ее, но Кристина уже пришла в себя и тихим, почти умирающим голосом произнесла:
— Скажите! Скажите, что вы слышали еще!
Рауль озадаченно посмотрел на нее, ничего не понимая.
— Говорите же! Не мучайте меня!
— Еще я слышал, как он вам ответил, когда вы сказали, что отдали ему душу: «Твоя душа прекрасна, дитя мое, и я благодарю тебя. Ни один король не получал такого подарка. Сегодня ангелы плакали».
Кристина прижала руку к сердцу и в неописуемом волнении пристально посмотрела на Рауля. В ее пронзительном неподвижном взгляде было безумие. Рауль испугался. Но вот глаза ее увлажнились, и по матовым щекам покатились две жемчужины, две тяжелых слезы…
— Кристина!
— Рауль!
Юноша хотел обнять ее, но она выскользнула из его рук и стремительно выскочила за дверь.
Пока Кристина сидела, запершись, в своей комнате, Рауль жестоко корил себя, но, с другой стороны, его терзала ревность. Если девушка так разволновалась, узнав, что ее тайна раскрыта, значит, это было для нее очень важно. Конечно, несмотря на то что он услышал, Рауль нисколько не сомневался в чистоте Кристины: во-первых, он знал ее безупречную репутацию, во-вторых, он был уже не ребенок и понимал, что артисткам порой приходится выслушивать назойливые признания в любви. Она ответила, что отдала всю свою душу, но, очевидно, она имела в виду только пение и музыку. Очевидно ли? Тогда откуда такое волнение? Боже мой, как несчастен был Рауль! Если бы только встретить того человека, тот мужской голос, он уж потребовал бы объяснений.
Почему убежала Кристина? И почему так долго не выходит?
От обеда он отказался. Он был в полном смятении и страдал от того, что эти часы, в которые он вложил столько сладостных надежд, проходили впустую, без юной шведки, которая даже не захотела прогуляться с ним по местам, пробуждавшим столько общих воспоминаний. И почему она не возвращается в Париж, ведь в Перросе делать ей больше нечего? Он узнал, что утром она заказала мессу за упокой души отца и долгие часы провела в молитвах в маленькой церкви и на могиле скрипача.
Грустный, снедаемый отчаянием, Рауль отправился на кладбище, окружавшее церквушку. Толкнул калитку и в одиночестве начал бродить среди могил, вглядываясь в надписи на плитах. Зайдя за апсиду, он сразу же узнал могилу старого Даэ по ослепительно ярким цветам, печально лежавшим на гранитной могильной плите, свешивая головки до белой, как саван, земли. Они пронизывали своим ароматом этот заледенелый уголок бретонской земли. Это были чудесные красные розы, которые, как будто по волшебству, распустились среди снега. Это был кусочек жизни в стране мертвых, ведь смерть здесь была повсюду. Смерть вылезала из земли, которая, казалось, исторгала из себя останки, которые уже не могла вместить. У стены церкви были навалены скелеты и черепа — сотни и сотни поблекших костей, — поддерживаемые железной проволокой. Черепа, сложенные в кучу, как кирпичи, укрепленные через определенные интервалы ослепительно белыми костями, казалось, образуют фундамент, на котором построены стены ризницы. Дверь ее открывалась в самой середине этого храма из костей, как это бывает в старых бретонских церквах.
Рауль помолился за старого Даэ, потом, провожаемый вечными улыбками мертвых голов, покинул кладбище, поднялся на холм и присел на краю пустынной равнины, которая спускалась к морю. Злой ветер гулял по песчаному берегу и свирепо гонялся за робкими отсветами дневного света, который убегал, ускользал, и скоро от него оставалась только узкая бледная полоска на горизонте. Тогда ветер затих. Наступил вечер. Рауля окутывали холодные тени, но холода он не чувствовал. Его мысли бесцельно бродили по пустынным песчаным дюнам и были полны воспоминаниями. Вон там, на том месте, когда опускались сумерки, они с Кристиной часто смотрели, как танцуют феи, а в темном небе тем временем вставала луна. По правде говоря, он никогда не видел никаких фей, хотя имел хорошее зрение. Кристина же, будучи чуточку близорукой, утверждала, что видит их. Он улыбнулся при этой мысли, потом неожиданно вздрогнул. Рядом с ним, неизвестно откуда, бесшумно появилась человеческая тень и послышался голос:
— Вы думаете, что феи придут сегодня вечером?
Это была Кристина. Он хотел заговорить, она прикрыла ему рот рукой в перчатке.
— Выслушайте меня, Рауль, я хочу вам сказать что-то важное, очень важное.
Голос ее дрожал. После недолгой паузы она продолжала:
— Вы помните, Рауль, легенду об ангеле музыки?
— Еще бы не помнить! Ее рассказывал нам ваш отец.
— Вот на этом самом месте он сказал мне: «Когда я буду на небесах, дитя мое, я пришлю его к тебе». Так вот, Рауль, мой отец на небесах, и этот ангел сошел ко мне.
— Я не сомневаюсь, — резко откликнулся юноша, так как ему показалось, что охваченная экзальтацией Кристина смешала воспоминание о своем отце со своим недавним триумфом.
Девушку неприятно удивило хладнокровие, с которым виконт де Шаньи воспринял известие о том, что ее посетил ангел музыки.
— Вы его слышали? — спросила она, приблизив свое бледное лицо так близко к лицу юноши, что он решил, что Кристина собралась поцеловать его, но она только заглянула ему в глаза.
— Я слышал, как вы пели в тот вечер: ни одно человеческое существо не может так петь, если только ему не помогает само небо. На земле нет профессора, который мог бы научить этому. Вы слышали ангела музыки, Кристина.
— Да, — торжественно заявила она. — В моей артистической уборной. Там он дает мне ежедневные уроки.
При этом голос ее был настолько проникновенным и странным, что Рауль смотрел на нее озабоченно, как смотрят на человека, который говорит невообразимую чепуху и верит в нее всеми извилинами своего больного мозга. Но она тут же отстранилась, теперь она казалась только тенью, темным пятном в ночи.
— В вашей артистической? — как эхо повторил он.
— Да, там я услышала его, и услышала не одна…
— Кто же еще его слышал?
— Вы, мой друг.
— Я? Слышал ангела музыки?
— Да. В тот вечер это был его голос, когда вы стояли за дверью. Это он сказал мне: «Ты должна любить меня». Но мне казалось, что слышу его только я. Поэтому можете представить мое удивление, когда я сегодня узнала, что и вы его слышали.
Рауль расхохотался. И тотчас над пустынной равниной расступилась ночь, и первые лучи лунного света упали на молодых людей. Кристина повернулась к Раулю, ее глаза, обычно такие мягкие и нежные, метали молнии.
— Почему вы смеетесь? Может быть, вы думаете, что слышали голос мужчины?
— Черт меня побери! — воскликнул юноша, у которого начали путаться мысли.
— И это вы, Рауль! Это вы говорите мне такие вещи! Мой друг детства! Друг моего отца! Я не узнаю вас. Что вы себе воображаете? Я — честная девушка, господин виконт де Шаньи, и не запираюсь с мужчинами в своей уборной. Если бы вы открыли дверь, вы бы увидели, что там никого нет.
— Это правда. Когда вы вышли, я открыл дверь и никого в комнате не нашел…
— Ну так что вы теперь скажете?
