Екатерина Лесина - Улыбка золотого бога
– Поэтому чем больше я узнаю об Игоре Владиславовиче, чем скорее сумею понять его как человека, тем больше шансов у меня будет докопаться до правды. А поскольку от моих клиенток помощи ждать не приходится, я обращаюсь к вам как к человеку, который, во-первых, хорошо знал покойного, а во-вторых, находится в настоящий момент в неоднозначной ситуации. Я не хочу с вами воевать, я также не имею обыкновения фабриковать результаты расследования, я всего-навсего хочу нормально работать.
Ника
– Хотелось бы знать, о чем он с ней станет говорить? – Алка вслух произнесла то, что хотелось спросить и мне. Конечно, интересно, хотя и понятно. Втрескался. Вот так с ходу взял и втрескался в эту тварь и теперь станет ей помогать, а значит, офигенный Алкин план летит псу под хвост.
Не станет этот тип Дусю подставлять. Пожалеет. А вот меня никто никогда не жалел, и поэтому жизнь не сладилась, и тошно теперь, прямо с утра просыпаешься – и тошно. Только коньячок тошноту гасит.
– Лиза, зачем этот молодой человек появился в доме?
– Захотел и появился, – огрызнулась Лизхен. Вот тебе и тихоня, одуванчик в шали, молчала, молчала и стукнула Алку по носу. – Я имею полное право на этот дом.
– На одну шестую, – уточнила Ильве.
– Думаешь, он Дусю соблазнит и дорвется до Игоревых денег?
– Девочки, не ссорьтесь, пожалуйста, – заскулила Топа.
Надо же, а мысль-то здравая. У Алки, хоть и стерва, всегда мысли здравые. Как это я сама не додумалась? А Лизок подсуетилась, сунула мальчика-красавчика Дусеньке. Та обязательно растает. Мальчик-то хорош, против такого сахарного ангелочка ни одна баба не устоит. Хотя… Дуська ж ненормальная, утонченная, может, и не выйдет?
Или выйдет? А если и мне попробовать? Ну, не совсем чтоб мне, но к Арсенчику обратиться, у него на примете не только бабы имеются, пусть подсватает кого… нет, не идет, Арсен мигом прочухает выгоду. Арсен делиться не любит, зато любит устранять конкурентов. А значит, надо думать… да, самой думать… только голова тяжелая, и потому мысли не ворочаются, просветлить бы, но коньяку на самом дне осталось, и эти, стоит фляжку достать, станут глядеть как на алкоголичку. А я не алкоголичка, мне просто в жизни не везло, меня никто не любит.
И не жалеет. Да, именно так, не любит и не жалеет. Ну их всех к бесам, вот она, моя фляжечка…
– Че вылупились? О деле лучше думайте. Этот ваш… сыщик… сам небось на бабки нацелился.
Дуся
Этот взгляд, нацеленный на меня, не оставлял возможности соврать или отказаться.
– Итак, позволю себе снова побеспокоить вас все тем же вопросом. Что собой представлял Громов? Каким человеком он был?
Разным. Наверное, это самая главная его характеристика. Громов был человеком настроения, переменчивым, как весенняя погода.
– Давайте-ка с самого начала. Где и когда вы с ним познакомились?
– В доме. Новый дом, построенный по спецпроекту, мои родители получили квартиру, и Игоревы тоже. Одна лестничная площадка.
На ней коврик, красный с зеленым бордюром, и кресло, в котором Владислав Антонович любит отдыхать. Кресло стоит на площадке между лестничными пролетами, у окна, которое летом не закрывается вовсе, а весной, зимой и осенью открывается дважды в день, чтобы выветрить стойкий сигаретный дух. Владислав Антонович много курит, а его жена, Гарикова мама, этого не любит. Отсюда кресло и постоянные вялые ссоры с соседями по поводу его уместности в доме высокой культуры и быта. Еще на лестнице вазоны с цветами, которые мне нужно поливать дважды в месяц – в первый понедельник и в третий четверг, график дежурств тут же, на стене. Но я поливаю еще и во второй понедельник, и во второй четверг – Гарик просил, Гарик сказал, что ему несолидно с цветами возиться, а я согласилась. Я его люблю, но никому-никому об этом не скажу, стыдно.
И в моем возрасте влюбляться несерьезно, так сказал Владислав Антонович, растирая очередной окурок. И бабушка вечером подтвердила его слова долгой и нудной лекцией о том, как надлежит вести себя приличной девушке в обществе сомнительных юношей.
Она до самой смерти считала Гарика сомнительным, а вот мама с папой усматривали в нем неплохую партию и очень расстроились, когда он привел в дом Аллочку, и Гарикова мама тоже расстроилась, а Владислав Антонович только хмыкнул и стал курить больше прежнего.
– Значит, его родители были против свадьбы? – уточнил Яков Павлович, до этого момента слушавший с вежливым вниманием.
– Он у них не спрашивал.
Аллочку Гарик просто привел. Мы сидели, пили чай, в то время как, я понимаю, Марина Игоревна всерьез подумывала о нашей с Гариком свадьбе и потому не только радовалась моим визитам, но и прилагала все усилия, чтобы я заглядывала почаще. Бабушка называла Марину Игоревну интриганкой, но приглашения на чай принимала.
В тот вечер мы так и сидели втроем: я, бабушка и Марина Игоревна. Владислав Антонович, забрав сегодняшние газеты, удалился к «курительному стулу», мы же обсуждали… что-то, не помню. Звук шагов за дверью, ключ в замке, скрип и громкий, радостный Гариков голос:
– Эй, сонное царство, выходите встречать гостей!
– Классическая сцена, – заметил Яков Павлович. – И что было?
Ничего. В доме высокой культуры и быта жильцы не устраивают скандалов, кратковременный обморок Марины Игоревны не в счет, как и моя трехдневная простуда – бабушка окрестила ее «любовной инфлюэнцей».
А спустя месяц после свадьбы умер Владислав Антонович, и это горе вытеснило прежние обиды. После похорон стул с лестничной площадки исчез, а цветы стала поливать Аллочка, да и на чай нас с бабушкой стали приглашать куда реже.
– Вот, значит, как… вы не будете против, если я закурю? А что ваши родители? Как они отреагировали на произошедшее?
Никак. Вежливое сочувствие Марине Игоревне, вежливые поздравления Гарику и Аллочке, вежливый совет мне «не забивать голову пустяками и подналечь на учебу». И очередная командировка в страны Ближнего Востока.
– Дипломаты? – уточнил Яков Павлович.
– Внешторг.
Сигареты у него пахнут чем-то смутно знакомым, не ваниль, не ментол, не другие знакомые ароматические добавки, обыкновенный табак, просто… просто я не так давно вспоминала о Владиславе Антоновиче, вот и чудится теперь всякое.
– А вы, Дуся… простите за нескромный вопрос, он довольно личного характера, но вы не были замужем?
– Не была. Не довелось.
Отвечаю с улыбкой, привычно проглатывая обиду. Нет, меня пытались выдать замуж, дважды или трижды родители заводили разговор о подходящей партии, всякий раз я, как положено послушной дочери, соглашалась, после чего нас с «партией» знакомили, и, как правило, на этом разговоры утихали. Один раз дело таки дошло до официального предложения, исходившего, правда, не от потенциального жениха, а от его отца. Помнится, меня это обстоятельство страшно обидело, и я ответила отказом.
Только какое отношение это имеет к Гарику?
– Никакого. Извините за праздное любопытство, но вы как человек, тесно связанный с убитым, также представляете интерес, – соврал Яков Павлович.
Я как-то сразу поняла, что он врет. И что он понял, что я поняла, но не смутился, продолжил.
– И сколько длился брак Игоря Владиславовича и Аллы Сергеевны?
– Достаточно долго – семь лет или восемь, точно не скажу. Мне удобнее мерить время событиями, нежели годами. Умерла Марина Игоревна, которой стало некого ругать за сигаретный дым в коридоре, за табачную крошку в карманах пиджака, за ненадетые шерстяные носки и брошенные в углу прихожей ботинки. После ее смерти у меня не осталось повода бывать в квартире напротив, Аллочку мои визиты совершенно не радовали, Гарику же было все равно. Гарик пытался найти место в жизни. Я поступила в университет и была курсе на третьем, когда он сам зашел к нам. Был долгий разговор с отцом, после которого Гарик стал появляться у нас ежедневно, постепенно эти визиты становились дольше и менее формальны, и зачастую разговоры о делах сменялись беседами ни о чем.
Тогда я влюбилась в него вторично. Или, возможно, новая любовь была лишь продолжением прежней? Неважно. Главное, что к нам Гарик являлся без супруги, более того, о ней и не вспоминал, и постепенно я снова поддалась иллюзии, поверила, что он свободен.
Увлеченная девичьими мечтами о счастье, я как-то умудрилась пропустить все, что происходило в реальном мире: развал империи, конец привычного для многих образа жизни, гибель идеологии и крах родительской карьеры, каковой впоследствии оказался совсем даже не крахом. Я жила в полусне, судорожно готовилась к госэкзамену, дописывала диплом, тема которого чем дальше, тем меньше соответствовала реалиям жизни. Во сне подолгу беседовала с Гариком, обсуждая проблемы совершенно абстрактные и не интересные никому, кроме нас. Во сне робко мечтала о большем, особенно когда он сказал о разводе.
– А причину не вспомните? – попросил Яков Павлович.
