Анатолий Афанасьев - Мимо денег
На прощание адвокат подтвердил намерение позаботиться о муже Татьяны Павловны. Ласково потрепал ее за подбородок.
— Уж отслужу как-нибудь, — зарделась медсестра. — Останетесь довольны.
— Детали обсудим отдельно, — строго заметил адвокат.
…В погребок на Малой Бронной Сабуров приехал с разламывающейся головой. После обеда так и не удалось вздремнуть, пришлось вести нудные, никчемные телефонные разговоры, а для него не прихватить днем часок сна означало непременный вечерний скачок давления и вот эту тупую, свинцовую ломоту в затылке.
У входа в погребок прижались два знакомых (темно-зеленых, с затененными стеклами, с ярко-желтой каббалистической эмблемой на капоте) джипа с боевиками, — значит, Микки Маус уже прибыл. Господи, какой еще сюрприз он приготовил?
В зале на дубовых столах, сделанных в виде пивных бочек, пылали десятки свечей, призрачный свет лился и со стен, из бронзовых литых канделябров. Атмосфера почти торжественная и отчасти замогильная. Народу немного: здесь бывают только свои. Экзотический кабачок — одна из прихотей знаменитого магната, место для задушевного отдыха с друзьями. Прибыль, по словам Микки, нулевая, но он, столько сделавший для этой страны, мог себе позволить маленький убыток.
Магнат восседал за одним из бочонков-столов, покрытым скатертью в белую и красную клетку, окруженный стайкой девчушек в разноцветных греческих туниках, которые порхали из-за стола к стойке бара, выложенного из больших кусков гранита, и щебетали, как птички; на невысоком деревянном помосте пиликал на скрипочке седенький скрипач в темно-алом камзоле, с лохматой шевелюрой; за остальными столами, тут и там, сидели суровые мужчины, облаченные в немыслимые наряды: куртки, плащи, кожаные береты, долженствующие, вероятно, изображать дух Средневековья, угрюмо потягивали пиво из высоких стеклянных кружек — и вся эта замысловатая обстановка, перемешавшая в себе стили сразу нескольких эпох, была, как знал Сабуров, чем-то мила сердцу великого злодея, помогала ему отвлечься от суеты повседневности.
Увидев доктора, магнат воздел к небу руки и радостно провозгласил:
— Ванюша, родной, присоединяйся скорее!.. Мы тебя все заждались.
На спотыкающихся ногах, удерживая на лице приветливую улыбку, Иван Савельевич приблизился, упал на подставленный кем-то из девиц табурет-пенек — и началось натужное, на черта ему не нужное якобы веселье. Не заметя как, за какой-то час он выпил холодной водки, пенистого, живого «арийского» пива, умял сочный шмоток жареной свинины и раздулся внутренним жаром, как паровой котел. Микки не давал роздыху, и едва он переставал шевелить челюстями, как озорные девчушки подскакивали с новым блюдом и чуть ли не силком вливали в него водку и пиво. Иван Савельевич особенно не сопротивлялся, потому что по прежним застольям знал, что это бесполезно. Микки не успокоится, пока не напоит допьяна и не увидит, как он начнет валиться с табурета. Ни в горе, ни в радости Трихополов не делал ничего такого, что не принесло бы соприкоснувшемуся с ним горемыке наибольшего повреждения. Точно так же он никогда ни с кем не встречался, не преследуя при этом какую-то практическую, одному ему известную цель. В его воспаленном, иссиня-черном взгляде блуждала тень преисподней. Как обычно, Иван Савельевич попытался смягчить его напор, послав навстречу гипнотические лучи, и аура Микки оказала привычное искрящееся сопротивление. Сабуров с грустью сознавал, что их тайный поединок на бессознательном уровне когда-нибудь, возможно, окончится трагически для одного из них.
Он спихнул с колен назойливую рыжую гречаночку, пытавшуюся привести его в боевое состояние своими упругими ягодицами, уныло спросил:
— Поведай, Илья Борисович, по какому поводу застолье? Ведь не просто так позвал?
— Кушай, Ванюша, мало кушаешь и совсем не пьешь. Покушай сперва, после поговорим.
Озорные девицы, услыша эти слова, с новой силой пошли на приступ, лезли с угощением, хохотали как безумные, Иван Савельевич еле уворачивался, распихивая шутниц локтями, и неизвестно, сколько длилось бы это непотребство, если бы одна из них, чересчур распалясь, не облила доктора красным вином из костяного рога. Это рассердило магната. Он хлопнул в ладоши, и ближайший из простолюдинов, оставя пивную кружку, взмахом пятерни сшиб озорницу на пол, ухватил за волосы и таким манером поволок ее, визжащую от боли, к дверям.
— Брысь! — коротко распорядился Микки, и в мгновение ока все шалуньи испарились, лишь в воздухе еще некоторое время печально парили, крутились звонкие девчоночьи голоса.
— Извини, Иван, — произнес магнат, улыбаясь во всю свою восточнославянскую рожу. — Сам знаешь, заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет… Ладно, пошутили, и хватит. Рубашку тебе надо поменять… Эй, Крыжовник!..
Через минуту дюжий детина в черной длиннополой куртке, с саблей в ножнах на боку (рыцарь, что ли?) принес голубую, вышитую по вороту красными петухами рубаху, но Иван Савельевич переодеваться не стал. Был рад, что появился веский повод поскорее откланяться.
— Всему есть предел, Илья, — заметил холодно. — Эти игры не по возрасту для меня. Говори дело, да я уж поеду.
— Неужто обиделся, Вань?
— Обижаться не на что, спать пора. Режим.
— Рубаху почему не берешь? Хоть погляди на нее. Это же не просто так сорочка. Карден присылает. Знает, шельма, что мы теперь все крутые патриоты.
Сабуров усмехнулся, оценил шутку.
— Не тяни, Илья. Голова раскалывается, честное слово.
— Ну изволь…
Предложение магната оказалось чуднее рубахи. Он хотел, чтобы доктор возглавил некую фирму «Токсинор», и говорил об этом с такой небрежностью, будто презентовал флакон одеколона.
— Что за фантазии? — возмутился Сабуров. — Опомнись, Илья. Я больной, старый доктор, собирающийся на покой. Какие фирмы? Какая, к черту, коммерция?
Микки разлил по бокалам вино. Выглядел серьезным, сосредоточенным.
— Не спеши отказываться, старина. У тебя не будет никаких хлопот. Фирма только будет числиться на тебе.
— Да зачем мне это?
— А затем, что пора подумать о будущем. Сам сказал — на покой. Хватит сшибать сотенные с придурков. У «Токсинора» годовой оборот минимум три лимона зеленых.
— Хорошо, объясни, в чем закавыка? Только без всяких уловок.
Магнат чокнулся с ним, осушил бокал. Утер ладонью пот со лба.
— Ванечка, с тобой я разве когда-то хитрил? Ситуация простая. Некий зарвавшийся хорек, нынешний владелец «Токсинора», нагло наехал на один из моих филиалов в Перми. Допускаю, он не знал, чей филиал. Это не меняет дела. Подонков надо учить. Я отберу у него фирму и переведу на тебя. Сам не хочу засвечиваться. Вот и вся закавыка.
— Больше не на кого перевести?
— Ты подходящая фигура, Иван. Чист как стеклышко. Далек от бизнеса. Я тебе доверяю. Больше того, считаю своим другом. Что еще надо?
Доктор тоже выпил, прислушался, как что-то пискнуло в переполненном брюхе. О недоговоренном он и так догадывался, но не мог сразу ни согласиться, ни отказаться. Слишком устал.
— Мне надо подумать.
— Ванюша, нет никакой спешки. Ты правда неважно выглядишь, какие-то мешки под глазами. Не стоит так набрасываться на пиво. Ничего, мои ребята тебя отвезут. Поспи, отдохни. Завтра тебя навещу.
Забота, прозвучавшая в голосе Микки, вызвала у Сабурова то же ощущение, как если бы гадюка осторожно вползла под штанину. Он закрыл глаза и на несколько мгновений отключился. Увидел дивный свет в конце пути и заплаканное, родное Манечкино личико — зачем? зачем? зачем?
ГЛАВА 5
Следователь тянул из нее жилы. Разговаривал с Аней, как со слабоумной, сочувственно, чуть презрительно, водил по кругу, по десять раз задавал одни и те же вопросы, и в конце концов она окончательно запуталась. Не понимала, чего он от нее хочет.
— Значит, вы утверждаете, что расстались с мистером Смайлзом около восьми?
— Да, без двадцати восемь.
— Откуда такая точность?
— Посмотрела на часы.
— Почему? Вы куда-то спешили?
— Нет… Собственно… Я привыкла следить за временем.
— Хорошая привычка… Что вы делали вечером, после того как проводили мистера Смайлза?
— Поехала домой.
— На чем?
— На машине. Костя Бакатин довез.
— Из дома никуда, разумеется, не выходили?
— Нет.
— Кто может это подтвердить?
— Никто. Я была дома одна.
— И чем занимались?
— Как чем? Обычные домашние дела. Поужинала, смотрела телевизор. Потом легла спать.
— От кого вы узнали о случившемся?
— Я же Говорила. Ночью позвонил директор, господин Стрепетов.
— Он был взволнован? Подавлен? Как он себя вел?
— Как можно вести себя по телефону? Сказал, что произошла ужасная трагедия, вот и все.
