Штефан Мурр - Гиблое место
— Ровно шесть лет назад. Ей было тогда двадцать три, мне шестьдесят шесть.
— И еще один вопрос, господин сенатор. Ваше состояние ведь весьма значительно.
Робертс подтянул ноги ближе к столу.
— Оно значительно… В самом деле.
— Как распорядились вы им в завещании?
— Я, — сказал сенатор Робертс, — назначил согласно договору о наследовании мою законную жену единственной своей наследницей, с обязательством, однако, выплатить моим детям определенный им процент, который несколько превышает часть, полагающуюся им по закону. Я сделал это из деловых соображений, дабы моя жена с оставшимся неразделенным капиталом смогла и дальше вести мои дела, в доходах от которых должна участвовать также в известной мере и моя дочь Эрика от первого брака. Если вам нужен адрес моего адвоката…
— Благодарю, — сказал Кеттерле, вынув записную книжку и сделав несколько пометок.
— Достаточно ли суммы, остающейся на долю второй вашей дочери, для обеспеченной жизни?
— Нет, — ответил сенатор, — но так вопрос и не стоял.
Тон его ответа не позволил комиссару спросить о причине.
— А кому известно о вашем завещании?
— Никому. Моя жена тоже этого не знала.
— Ваш первый брак был расторгнут по закону?
— Да.
— Когда?
— Четырнадцать лет назад. Причиной была не Сандра, если вы это имеете в виду.
— Учтена ли в завещании каким-либо образом ваша первая жена, чтобы ваши дети могли на что-то рассчитывать и с этой стороны?
— Нет, — ответил сенатор, продолжая рассматривать голландский ландшафт над камином, — к тому же моя первая жена погибла 27 марта 1956 года. В последнее время она проживала в Виккерсе на Лонг-Айленд. Она спустилась из своего дома вниз на пляж. И там внезапно ее след оборвался.
— Вы что, всерьез полагаете, будто моя экономка, моя уборщица или мой шофер могут послать моей жене телеграмму загадочного содержания? — спросил сенатор после того, как комиссар выразил желание задать несколько вопросов прислуге. — Но если это так необходимо…
Он подошел к телефону.
Вместо Матильды в дверях появился Хорншу.
— Я уже побеседовал с ней, — сказал он, — она тоже не знала, куда собралась ехать фрау Робертс. Та просто объяснила, что не хочет несколько дней никого видеть и слышать.
— А как, собственно, она узнала о существовании «Клифтона», Хорншу? — задумчиво произнес Кеттерле. — Над этим вопросом мы ведь до сих пор не задумывались.
— Насколько я понимаю, — сказал Робертс, — мы получили рекламный проспект. Погодите-ка… Сандра нашла этот дом восхитительным. В отличие от меня ее всегда привлекала деревенская романтика, соломенные крыши… у этого дома ведь соломенная крыша? Верно? Ну вот видите, самая простая загадка в нашем деле. Если вам интересно, не исключено, что проспект у меня еще сохранился…
Комиссар покачал головой.
— Нет, нет, это не настолько важно. У вас есть шофер?
— Да. Новотни. Эмигрант. Очень старательный. К тому же он следит за садом, лодками, отоплением и прочими вещами.
— Кадулейт номер два, — пробормотал Хорншу.
— Он живет в доме?
— Нет, у него своя квартира поблизости. А в течение дня его можно застать в гараже. Там у него небольшая каморка. Лучше покончить с этим сразу же. Остальные должны сейчас подойти.
Сенатор Робертс приподнял безупречной чистоты манжет над своими часами. Тяжелый золотой браслет обтягивал покрытое волосами и совсем еще не дряблое запястье. Он остался сидеть за письменным столом, отвечая на вопросы комиссара, оттуда же он следил за беседой своего шофера с полицейскими.
— Да вы садитесь, Новотни, — подбодрил он водителя, который нерешительно стоял в центре комнаты, и Новотни неловко присел на краешек кресла.
На нем был комбинезон, в руках замасленная кепка. Но Кеттерле вполне мог представить, как респектабельно он смотрелся в своей прекрасной форменной одежде, со слегка тронутыми сединой пышными волосами и лицом, выражение которого весьма мало соответствовало седине.
— Чтобы сразу ввести вас в курс дела, Новотни… — начал было сенатор из-за своего стола, и шофер обратил на него внимательный взгляд.
Комиссар Кеттерле поднял руку и сделал из-за спины Новотни знак сенатору.
— Господин сенатор, позвольте, пожалуйста, задавать вопросы мне.
Рихард Робертс пожал плечами.
— Как вам будет угодно, — сказал он и откинулся в кресле. Огромный нож для разрезания книг выглядел в его могучих руках перочинным.
Кеттерле обратился к шоферу:
— Несколько вопросов, которые я хотел бы задать вам, одобрены господином сенатором. Поэтому можете отвечать на них без колебаний, ясно?
— Конечно, — сказал шофер, пребывавший, очевидно, в полном неведении, о чем должна идти речь.
— Сколько автомашин имеется в доме?
— Три. «Кадиллак», «Мерседес-19 °CЛ» и «карман-гиа» уважаемой госпожи.
— Вы обслуживаете все три?
— Да, все три.
— В чем состоит ваша работа?
— Я слежу за их внешним видом, мою, произвожу мелкий ремонт, регулярно отгоняю на техническую профилактику. Такие задачи у любого домашнего шофера.
— Вы водите все три?
Новотни кивнул.
— Да.
— Где находятся документы на автомобиль, когда вы сидите за рулем?
— В «кадиллаке» в правом боковом кармане, в двух других — в левом боковом кармане.
— И ни в одной — в отделении для перчаток?
— Нет. На этот счет имеется строгое указание господина сенатора. Отделение для перчаток в машине — это все равно что ящик его письменного стола.
— Иногда там остается письмо или какой-нибудь документ, — сказал Робертс, — и пришлось указать шоферу…
— Понятно, — сказал Кеттерле. — Положение сиденья водителя во всех машинах соответствует вашему росту?
Сенатор Робертс скривился и покачал головой.
— Уважаемая госпожа очень… — Новотни подыскивал нужное слово, чтобы выразиться с достаточным почтением, — изящна. И в большинстве случаев она выдвигала сиденье вперед до отказа.
— Благодарю, — сказал Кеттерле. — Вы водите машину в перчатках?
Кристоф Новотни ответил на этот вопрос не сразу, и Хорншу удивился, почему комиссар оставил его напоследок. Какое-то время шофер вглядывался в лицо Кеттерле с бо́льшим напряжением, чем до сих пор.
— К форменной одежде полагаются перчатки из серой замши, — ответил он наконец, — господин сенатор придают этому большое значение.
Кеттерле кивнул.
— И последний вопрос. Вы, конечно, тоже ничего не знаете о телеграмме, которая была отправлена отсюда вчера ночью по телефону? Текст ее: «Не выйдет», она была без подписи и адресована госпоже Сандре Робертс.
— Нет, — сказал шофер, — да и как бы мне пришло такое в голову? Когда была отправлена телеграмма?
Комиссар достал скомканную записку из кармана пиджака и назвал точное время.
— В девять часов семь минут.
— Ровно в девять господин сенатор позвонили мне на квартиру и сообщили, что я им больше не нужен.
Шофер взглянул в сторону сенатора, который как раз положил нож для разрезания книг на письменный стол.
— Верно, — сказал сенатор, — это было ровно в девять. По телевизору кончили передавать соревнования по теннису. Я помню точно.
Новотни встал и переложил кепку в другую руку. Комиссару бросилось в глаза, что, несмотря на все свое уважение к господам, в нем не было и следа приниженности.
— Господин сенатор, вы позволите мне вопрос?
— Да, Новотни.
— Неужели уважаемая госпожа попала в аварию? Я имею в виду — мне не хотелось бы упрекать себя в недостаточном уходе за машиной… Это просто немыслимо…
— В этом смысле вы можете быть совершенно спокойны, Новотни, авария не имеет никакого отношения к делу.
— И все-таки… Если господин сенатор мне доверяют…
Робертс устало махнул рукой.
— Хорошо, хорошо, Новотни. Радуйтесь, что вы ничего об этом не знаете.
Шофер опустил голову, повернулся и пошел к двери. Комиссар Кеттерле достал из нагрудного кармана шариковую ручку и сжал ее в самом низу двумя пальцами.
— Кстати, господин Новотни, — сказал он, когда шофер был уже у двери.
Новотни вздрогнул.
— Да?
— Не могли бы вы оставить мне свой адрес и номер телефона? На всякий случай.
Шофер вернулся, взял шариковую ручку, бумажку комиссара и, склонившись над столом, записал свои данные. Потом, подумав, вытащил из кармана тряпку и тщательно протер ручку.
— У меня руки в масле, — сказал он извиняющимся тоном. — Вы можете испачкать костюм.
Когда Новотни пересекал холл, доктор Реймар Брабендер как раз открывал входную дверь.
Шофер пробормотал приветствие и удивился, что молодые господа прямо в пальто и шляпах, не раздеваясь, прошли через холл.
