Наталия Левитина - Экстремальная Маргарита
— Настя, Настя-а-а, — тормошил кто-то ее. — Из милиции пришли-и-и…
Что-то непонятное, огромное, тяжелое, как каренинский паровоз, надвигалось на нее.
— …питан-тан-тан… ровякин-кин-кин… — отозвалось в голове шаманским бубном.
Настасья сжала виски пальцами.
— Я из уголовного розыска, — повторил Илья. — Капитан Здоровякин.
— Вы вполне соответствуете своей фамилии, — тихо сказал чей-то чужой, не Настасьин, голос. Она с трудом поймала капитана в фокус. В руке Настасья держала наполовину пустую бутылку вина. Илья сверху вниз смотрел на женщину. Ее кружевной пеньюар позволял принимать в нем посетителей только с условием, что посетители слепы, как новорожденные котята, или, по крайней мере, гомосексуалисты. Так как Илья обладал стопроцентным зрением и здоровыми инстинктами, то видеть женщину слегка завернутой в кусок прозрачной тряпки было для него не совсем удобно. Не помогало успешному расследованию убийства.
Красота Настасьи была очевидна и несомненна, хотя временно пострадала от потоков слез. Несчастные серые глаза, распухшие губы… Илья неожиданно почувствовал, как тонкая острая игла жалости мягко вошла в его сердце. Ему захотелось тыльной стороной ладони вытереть слезы с влажных щек Настасьи и чмокнуть бедняжку в нос, как заплаканного ребенка. Вместо этого он забрал у нее бутылку и подтолкнул в сторону кресла.
Сам Илья осторожно опустился на диван и прислушался. Обычно, когда он проделывал подобный нехитрый приемчик, следом раздавался жуткий вопль и из-под Ильи с барахтаньем выползал, вращая глазами, котенок или щенок. Или, что хуже, извлекались на свет раздавленные очки, пульт от телевизора, икебана, торт, пяльцы с вышиванием, букет роз, труп любимого попугая… Здоровякин всегда подозревал, что свидетели долго и упорно готовились к встрече с ним, собирая пожитки именно в то место, куда обычно сажали гостей.
Но сейчас обошлось.
— Мне нужно переодеться, — сказала Настасья.
Поднявшись, она пошатнулась и едва не рухнула обратно. Падение в мягкое кресло вряд ли причинило бы вред Настасье, но реакция Здоровякина оказалась молниеносной: доля секунды — и он держал в богатырских объятиях зареванную красавицу. Человек прямой, чистый, неиспорченный, Илья вовсе не собирался воспользоваться ситуацией и пошленько поприжиматься к едва одетой женщине. Он отреагировал автоматически. Но едва капитан ощутил у груди слабое тепло Настасьиного тела, почувствовал тонкий аромат ее светлых волос, сердце Здоровякина ухнуло, судорожно дернулось и бешено заколотилось, словно сдуревший хронометр.
Настасья мягко высвободилась из железного обруча, странно посмотрела на Илью и покинула комнату. Ее уже совсем не шатало, ее походка показалась Здоровякину божественно-невесомой.
Через семь минут в зале появилась не Настасья, а грузная дама с подносом. Наряд, маникюр и прическа ввели Здоровякина в заблуждение: домработницы, полагал он, обычно экипируются более скромно. Но все же разодетая мадам была домработницей Кармелиных.
— Вот, подкрепитесь, — предложила она. — Хозяйка распорядилась накормить вас завтраком. Раз притопали в такую рань. Ни свет ни заря. Экий вы громила.
Валентина Генриховна и сама была не маленьких размеров, но квадратный Илья вызвал у нее восхищение. А у Ильи вызвала восхищение перспектива дополнительной незапланированной трапезы. Он, конечно, перехватил утром полбатона с маслом, но каким надо быть кретином, чтобы отказаться от бесплатных бутербродов с черной икрой и салями и крепкого, чудесно пахнущего кофе!
Настасья неслышно возникла в комнате одновременно с исчезновением последнего куска колбасы с тарелки. Теперь на женщине было надето легкое длинное платье, абсолютно непрозрачное, темный цвет которого оттенял трагическое выражение ее лица. Илья удивился, как ловко за каких-то ничтожных пятьдесят минут отсутствия Настасье удалось привести себя в порядок. Красных пятен от слез словно не бывало.
— Извините, что застали меня неодетой, — смущенно сказала Настасья.
Илья собрался было объяснить, что он видел женщин и не в таком виде и что между девушкой с перерезанным горлом и живой неодетой Настасьей он однозначно предпочтет Настасью, но передумал.
— Спасибо, — кивнул он в сторону опустошенных тарелок. — Настоящий кофе я люблю. А черную икру последний раз ел в прошлой жизни.
— А кем же вы были в прошлой жизни? — грустно улыбнулась Настасья. Бесхитростность капитана ее тронула.
— Наверное, камбалой.
— Камбалой?! — изумилась Настасья. — Почему камбалой?
— Ну как? Шнырял по морскому дну, выискивал черную икру и жрал ее. Так я себе это представляю.
— А разве икра лежит на морском дне?
— Конечно. В таких маленьких черно-синих баночках.
— Знаете, я почему-то думала, что со мной будет беседовать Александр. Фамилию я уже не помню. С голубыми глазами.
— Валдаев.
— Да. Он ваш коллега?
— Точно. Мы работаем вместе. А вы имеете что-то против моей кандидатуры?
— Да нет же! Я просто так спросила. А как вас зовут, капитан Здоровякин?
— Илья.
— Тогда партийная кличка у вас обязательно должна быть «Муромец». Учитывая ваши потрясающие габариты.
— Не угадали. У меня нет клички. Ну-с, давайте приступим к делу, Настасья Сергеевна…
Короткая разминка закончилась, Здоровякин взял в руки блокнот. В основной части концерта он совсем не был так беззаботен и игрив, как в прелюдии. Легкое стаккато сменилось тяжелыми ударами басов. Илья задавал сотни вопросов, выяснял, детализировал, уточнял, изводил Настасью бесконечными повторениями, отклонялся, по ее мнению, от темы. Кажется, его волновало все: взаимоотношения Никиты Кармелина с матерью и сотрудниками «Пластэка», распорядок дня, привычки, увлечения Никиты, прибыльность компании, личность итальянца Маурицио Бартолли…
— …и вы вернулись домой сразу после окончания семинара?
— О боже, Илья! Вы спрашиваете об этом уже в сотый раз! — раздраженно воскликнула Настасья.
Она устала отвечать на вопросы.
— Маргарита Дорогина, ваша телохранительница… Она давно у вас работает?
— Где-то пять месяцев. Мы наняли ее в марте.
— В том была жизненная необходимость?
— Да. Я уволила одну сотрудницу, и она стала названивать мне по телефону, посылать письма с угрозами. Я решила подстраховаться.
— А почему не обратились в милицию?
— Не смешите меня! — дернула плечом Настасья. — Сколько у вас нераскрытых убийств, грабежей. Кто будет заниматься нереализованными угрозами моей бывшей сотрудницы? Ну звонила она мне, обещала зарезать, облить кислотой, ну прислала несколько писем, написанных печатными буквами. На этом все кончилось.
— Понятно. А почему вы наняли Маргариту, а не крепкого парня?
— Не знаю, Илья, как это может относиться к делу об убийстве моего мужа, но, раз вам так интересно, я отвечу. Во-первых, мужчина в качестве постоянного сопровождающего меня бы сковывал. Во-вторых, Никита достаточно ревнив, чтобы позволить жене иметь подобный мускулистый эскорт. Вернее, был ревнив, — горько вздохнула Настасья.
— Как я понял, ваша сотрудница ограничилась одними угрозами. Потрепала вам нервы и успокоилась. И Маргарите, к счастью, не пришлось демонстрировать навыки рукопашного боя?
— Нет, не пришлось. Хотя она с удовольствием помахала бы руками и ногами. Все, что связано с риском для жизни, находит в ее душе живой отклик.
— Если угроза вашей жизни миновала, почему вы не уволили Маргариту?
— Да. Она уже ищет себе новое место.
— Вы вполне ей доверяете?
— Рите? Конечно! Знаете, она фантастическая личность. Сильная и незаурядная.
— В чем это проявляется?
— Во всем. А почему Маргарита так вас интересует?
— Э… — Илья едва не ляпнул, что телохранительница интересует вовсе не его, а гражданина Валдаева. — Я должен составить представление о людях, окружавших Никиту Андреевича. Думаю, за пять месяцев совместной жизни Дорогина стала почти членом вашей семьи.
— Можно так сказать.
— Поэтому я и спрашиваю. Значит, как я понял, ваша телохранительница любит нештатные ситуации?
— Обожает.
— Хотя это противоречит ее статусу телохранителя. Она ведь должна быть эталоном осмотрительности и осторожности.
— Когда дело касается нашей Маргариты, об осторожности можно забыть. Например, видели бы вы, как она гоняет на мотоцикле, который ей подарил Никита…
— Не слишком ли дорогой подарок?
Настасья вздохнула. Чрезвычайно утомительно разговаривать с человеком, который любое слово в ответном предложении использует как повод для нового вопроса.
— Маргарита, знаете ли, спасла Никите жизнь. Он едва не утонул, Маргарита вытащила его из воды.
— А… Понятно…
— Еще она стреляет из всевозможного оружия, прыгает с парашютом…
— Просто какая-то супердевочка ваша Маргарита! — потрясение заметил Здоровякин.
