Дмитрий Вересов - Искушение ворона
Новичка здесь не любили и не жалели. Если с ним сюсюкаться, он и через год останется новичком. А если он придет во второй раз, то он уже не новичок. Поэтому у старого Джеки Страйка тренировались ребята из бедных кварталов, в основном черные и латинос, кому нужны были крепкие кулаки и стальные нервы, чтобы пробиться в жизни, да просто живым дойти до собственного дома.
– Что, парень, шел купить своей мамочке кружева на панталоны и зашел по ошибке к нам?
Такой «спичкой» встретил Джеки Страйк худощавого белобрысого подростка. Новичок вспыхнул, будто облитый бензином.
– У тебя в семье, наверное, одни бабы, – продолжил старый Джеки психологическую обработку, – краснеешь, как девица. Ладно. Зачем пришел?.. Учиться боксу? А ты знаешь, что здесь бывает очень больно? Может, лучше пойдешь учиться греческому танцу? Там друг друга поддерживают за плечи, чтобы не упасть. А у нас стараются врезать приятелю покрепче, чтобы скорее свалился… Да ты, как я погляжу, сейчас и без удара свалишься? Коленки уже трясутся? Ладно, беги отсюда и никому не рассказывай, что приходил к Джеки Страйку. Что стоишь?.. Не уйдешь? Тогда надевай вот эти перчатки и выходи на ринг. Эй! Юппо! Белобрысый хочет надрать тебе задницу. Проверь-ка, на что сейчас годятся маменькины сынки.
Питер впервые в жизни надевал боксерские перчатки. Он не ожидал, что они окажутся такими большими – почти с его голову.
– Слушай меня, белобрысый! Подними перчатки, прикрой подбородок. Бей без замаха! Ну и хватит с тебя советов для первого и последнего боя. Давай! Если что, сразу падай и притворись мертвым. Юппо не питается падалью, лежачих не бьет…
Темнокожий крепыш по кличке Юппо был типичным «темповиком», но даже если кто-нибудь тогда сказал об этом Питеру, он все равно не понял бы, что это означает. Пока он умел только высоко держать перчатки перед лицом.
Что ж? А все оказалось не так и страшно. Попробуй, пробей такую защиту, если между двумя разбитыми, распухшими от ударов и пота перчатками пролезет лишь указка миссис Редл, их строгой школьной географички. Так что жить можно! За защиту можно быть спокойным, но…
Но «темповик» Юппо мгновенно сократил дистанцию и провел первую короткую серию ударов. Перчатка Питера, принявшая на себя первый удар, предательски врезалась ему в лицо. Губы мгновенно распухли. И это бы еще ничего, но другой сильный удар пришелся Питеру в правый бок, и мальчик почувствовал, будто в него воткнули осиновый кол. Потом последовало куда более страшное. Юппо закончил свою серию акцентированным хуком по челюсти уже совершенно открытого Питера.
Нет, Питер не упал. Он стоял. Только пол вдруг накренился, повернулся и приложился к щеке Питера.
– Я думаю, можно не считать. Все и так ясно, – старый Джеки полез через канаты ринга приводить новичка в чувство. – Птенчик выпал из гнезда!..
2.20, 2.21… Вступили мужские голоса. 2.23… К ним присоединяется женская часть хора. Напряжение нарастает, еще… 2.24, 2.25…
…Питер тогда поднялся. Он плохо видел и еще хуже понимал, где он и что с ним происходит. Надо держать перчатки повыше и бить самому. Надо держать и бить…
– Юппо! Птенчик оперился. Бой продолжается. Только не убей его!
«Темповик» Юппо, танцуя в открытой стойке, ринулся в атаку, уже предвкушая, как этот ходячий мешок с костями грохнется на помост. Однако «мешок» неожиданно пошел навстречу. Юппо ударил на отходе и, кажется, попал. Да, прилично попал. Но и «мешок» вдруг огрызнулся, выкинув вперед свои кости. Жалкое подобие ударов пришлось в защиту. Уйти в сторону и можно его «гасить»…
Что потом случилось, не поняли ни Юппо, ни Питер. Понял только старый Джеки Страйк. Когда «темповик» не смог подняться даже после счета «десять», когда ему поднимали голову, терли уши, совали в нос нашатырь, Джеки задумчиво пробормотал:
– У птенчика потрясающий левый крюк… Никогда не видел ничего подобного… И бил одной рукой, без корпуса, без ног… Кажется, он скрытый левша. Да, скрытый левша. Но боец явный. Из него будет толк. Это говорю вам я, Джеки Страйк… Птенчик…
3.30… Напряжение нарастало, и когда душа Питера Дубойса задрожала, как струна, Иоганн Себастьян Бах позволил ей передохнуть, взять паузу… 3.33… и опять потянул свои невидимые сети, вытаскивая Питера, как рыбу из воды…
Но даже старый Джеки Страйк не понял, что заставило субтильного паренька встать с помоста, когда больше всего на свете ему хотелось лежать и качаться на волнах забытья? А потом, после месяцев упорных тренировок, выходить на рейтинговые бои против заведомых фаворитов и биться так, как будто на карту была поставлена его жизнь. Бойцовский характер? Природная злость? Русские корни?
То чувство, которое вело Питера Дубойса по жизни, заставляя его доводить себя до изнеможения на тренировках, сидеть до рассвета над учебниками и методическими пособиями, возмещая отсутствие каких-то особенных талантов, да еще подрабатывать в свободное от учебы время разносчиком пиццы, пока одноклассники оттягиваются на вечеринке… То чувство было древним, как мир. И называлось – честолюбие.
И если Владимир Иванович Даль определял честолюбие как искательство внешней чести, уважения, почета, почестей, то Питером владела ее более сильная форма. Внутреннее честолюбие. Качественный скачок к этой изощренной форме человеческих стремлений произошел у Питера Дубойса на первом курсе университета Дьюка.
Нет, она не была белокурой бестией. Наоборот, она была небесным созданием, светлым ангелом. Впервые Питер увидел ее сидящей с подружками на траве газона около университетского стадиона. И хотя Дубойс только что довел себя челночным бегом до такого состояния, когда весь свет готов был отдать за бутылку минералки и скамейку в парке, он застыл в изумлении, как перед воротами в рай.
Питер не думал, что человеческая кожа может быть настолько тонкой и прозрачной. Он мог побиться об заклад, что самое нежное место на планете Земля – чуть повыше коленки этой девчонки или вот там, где дрожит жилка, когда она смеется.
– Эй, парень! – крикнула ему востроносая рыжая девчушка, сидевшая рядом с белокурым ангелом. – Что ты на меня так смотришь? Если я тебе так нравлюсь, так и быть, можешь подойти еще на фут поближе.
И самое смешное, что Питер сделал этот глупый шаг.
– Клэр! – воскликнула рыжая. – Смотри, он попал под мое гипнотическое воздействие. Помнишь семинары профессора Мюллера? Внимание! Сейчас я прикажу ему сделать еще два шага…
Она забавно вытаращила глаза и, понизив голос, приказала ему:
– Сделай еще два шага и остановись!
Питер сделал еще два шага. Теперь он стоял совсем рядом с хохочущими студентками.
– Да ведь он смотрит на Клэр! – вскрикнула рыжая. – Как он на нее смотрит!
И смех оборвался.
– Сейчас я выведу его из гипнотического состояния.
Клэр поднялась с травы, подошла к Питеру вплотную, заглянула ему в глаза и вдруг… поцеловала в губы. Вернули его на землю идиотские аплодисменты, которыми ее подружки совершенно по-американски завершили сценку…
Ее звали Клэр Эпплби. Она училась на биологическом факультете. Ее будущей специальностью были птицы.
Как-то она привела Питера к себе. Он никогда еще не бывал в таких роскошных домах, где лестницы, террасы, застекленные площадки, солярии позволяли не пересекаться без нужды их обитателям. Вот если бы, скажем, Питер пошел на кухню… ему не пришлось бы идти по коридору мимо вечно больного и вечно всем недовольного отца. Готовясь к экзамену, он не затыкал бы уши, чтобы не слышать очередного скандала родителей. Словом, здесь можно было жить… Питер был несколько смущен и потерян.
Клэр порхала по дому на своих невидимых простому смертному крыльях. Она усадила Питера на белый кожаный диван в окружении каких-то немыслимых растительных лап и хвостов. Куда-то убежала. Потом появилась совсем с другой стороны. Вдруг уселась рядом с Питером на диван:
– Все. Теперь молчи и слушай. Это для тебя.
Было тихо. Потом вдруг защебетала неизвестно как залетевшая сюда птица.
– Fringilla coelebs, – проговорила Клэр.
– Что? – переспросил Питер.
– Не что, а кто. Зяблик… Ну а тут… Пусть тебе подскажет твоя русская кровь… Средняя полоса России. Разбойник.
– Соловей.
В чопорной обстановке особняка выводил свои коленца русский соловушка. Это был матерый самец, разумеется, не по виду, а по количеству звуковых фраз. Питер насчитал их больше десяти.
– Luscinia luscinia, – профессорским тоном подытожила Клэр. – Записан очень хороший образец.
– Так это запись! – с притворным разочарованием в голосе воскликнул Питер. – Ну. А я думал… Императрица! А соловей-то у вас механический и роза – ненастоящая.
– Убью, – прошипела Клэр и растопырила пальцы, готовая броситься на него. – Задушу недостойного мерзавца…
В этот момент над их головами раздался свист с прищелкиванием нового лесного маэстро.
