Юлиан Семенов - Он убил меня под Луанг-Прабангом
Он быстро поднялся с кровати и забарабанил в дверь ванной комнаты.
- Э, Файн! Ты не утонул?
- Да. А что?
Оттого, что он решил поехать за Сарой и привезти ее сюда, ему стало так радостно, как уже давно не было.
- Вылезай и приготовь нам что-нибудь перекусить. И выпить.
- Жрать на ночь?
- Скоро утро. Я привезу даму.
Файн выглянул из ванной. Длинный, нескладный, он обвернулся в белую короткую простыню и поэтому был похож на римского диктатора.
- Кого ты собираешься притащить?
- Сару.
- Уже началось?
- Что - началось?
- Сумасшествие. При чем здесь Сара?
- Она прилетела сегодня вечером с твоими коллегами женского пола. А завтра мы улетим домой. Сейчас я ее привезу.
- Ну хорошо, - сказал Файн, - только у меня туго с едой: какие-то орешки и пара банок консервов.
- Ничего. Сделай это красиво, и я привезу чего-нибудь.
- Ты решил помириться?
- Да, а что? - ответил Эд, зашнуровывая ботинки.
- Не передразнивай меня. Манера переспрашивать пришла ко мне от телевизионных дискуссий: когда я переспрашивал, у меня оставалось лишних десять секунд на обдумывание.
- Что ты мог обдумать за десять секунд?
- Чудак, - ответил Файн. - Глупый чудак, из секунд сложена история человечества. Пренебрежительное отношение к секундам - проявление примитивизма.
- Хитрый ты парень, а?
- Я умный, - ответил Файн и ушел к себе в номер.
- Слушай, - крикнул вдогонку Стюарт, - ты умеешь формулировать. Сформулируй раз и навсегда: что может дать семье счастье?
Файн вернулся, сел рядом с Эдом на краешек кровати и ответил:
- Я развелся с тремя женами, а от четвертой сбежал сюда. Могу тебе сказать точно: ни ты, ни я никогда не дадим счастье семье, потому что мы пускаем дым ноздрями, желая удивить мир. При этом мы хотим, чтобы жены нас понимали - во-первых, преклонялись перед нами - во-вторых, принимали все наши сумасшествия - в-третьих. А жене надо только одно: чтобы она со страхом высчитывала свои сроки и боялась только одного - не вовремя забеременеть. Тогда в семье будет счастье, потому что усталая женщина хочет спать, а не выяснять отношения.
- Ты скотина, Файн, - ответил Эд. - Ты злая, циничная скотина. Готовь стол, я через двадцать минут вернусь.
02.26
В баре по-прежнему гремела музыка. Сары за столиком не было. Эд увидел за тем столиком мадам Тань.
- Хэлло, Тань, - сказал он, - вы сегодня очаровательны. Где Билл?
- Мы договорились увидеться здесь, я немного опоздала, и его уже не было. А может быть, он еще не приходил.
Эд поманил кельнера.
- Да, сэр...
- Здесь сидела дама...
- Черная, с голубыми глазами?
- Да. Черная, с голубыми глазами. Это моя жена. Она ушла?
- Я не заметил, сэр. Сегодня что-то особенно шумно. Сожалею, я не заметил.
Кельнер видел, как эта голубоглазая, красивая дама ушла вместе с рыжим пилотом.
- Вы не знаете, где остановились журналистки?
- Сожалею, сэр, я не знаю, где остановились журналистки.
- Позвоните на аэродром и спросите от моего имени: вам ответят.
- Да, сэр...
Он отошел, и мадам Тань спросила:
- Вы сказали правду, что прилетела ваша жена?
Эд усмехнулся и молча покачал головой.
- Вы сегодня такой веселый.
- А вы - красивая.
Тань была красива необыкновенной, ломкой красотой полукровки: на смуглом лице сияли серые длинные французские глаза.
- Как мой мальчик? - спросил Эд.
- Билл прелесть.
- Вы его очень любите?
Тань удивленно посмотрела на Эда.
- Разве таких любят? - спросила она. - Таких жалеют.
- Это теперь называется "жалеть"? В таком случае пожалейте меня.
- Разве вас надо жалеть? Вы такой сильный человек...
- Вы обманываетесь, Тань.
- Нет. Просто вы не знаете про себя ничего. А ваши женщины не умеют понимать силу мужчин. Ваши женщины избалованы вами. Вы им дали равноправие, и это погубило их. И, конечно, вас.
- Это все философия, Тань. А правда заключается в том, что Билл моложе меня и сильней.
- Он маленький, слабый мальчик. Вы, европейцы, все понимаете не так, как надо. Вам кажется, что сила мужчины проявляется только в постели...
- Это неверно?
- Это слишком рационально, чтобы быть верным. Любовь - иррациональна, она должна быть отрешенной от плоти. Сила мужчины проявляется в том, как устало он говорит с женщиной, как он шутит, пьет чай, как он грустит, как он смущается случайной измены с другой...
- Вы действительно верите в то, что говорите?
- Зачем иначе говорить?
- Откуда у вас мои книжки, Тань?
- Я их взяла в библиотеке, когда узнала от Билла, что вы умеете писать.
- Вы тоже умеете писать.
- Видите, какой вы сильный, - сказала она, - вы не засмеялись надо мной, а добро пошутили. Вы умеете сочинять, а я - писать, это же разные вещи.
Подошел кельнер и, дождавшись, когда Тань кончила фразу, сказал:
- Вот номер телефона отеля, где остановились журналистки, сэр.
- Такой длинный номер?
- Я записал то, что мне продиктовали, сэр.
Эд поднялся.
- Я вынужден попрощаться с вами, Тань.
- Вы домой?
- Да.
- Подвезите меня.
- Пошли. Только я позвоню.
Он зашел в будку. В телефонных будках он всегда чувствовал себя приговоренным к смертной казни.
- Алло, - сказал он, услыхав сонный голос портье, - в котором номере остановилась миссис Стюарт? Соедините меня с ней.
Он слышал длинные гудки и думал: "Лежит и плачет, дуреха".
- Никто не отвечает, сэр.
- Сейчас ответят.
"Нельзя отказываться от прошлого, - продолжал думать он, - каким бы оно ни было. Даже если у нас с ней был час счастья, - а у нас были годы счастья, наши первые голодные годы, - я обязан расплатиться по векселю. Чего мне надо? Я выиграл по билетику из гардероба человека, который верно любит меня".
- В номере никого нет, сэр.
- Пожалуйста, поднимитесь в номер и постучите в дверь.
- Я посмотрел у себя, сэр. Ключ здесь, сэр. Прошу простить меня, сэр...
Опустив трубку, Эд почувствовал, как жарко в этом стеклянном колпаке.
- Все в порядке? - спросила мадам Тань, когда он вышел.
- В полном, - ответил он. - Пошли посидим еще немного, а?
- Нет того, куда вы звонили?
- Что-то я устал, Тань. Пошли сядем.
- Все европейцы устают оттого, что не знают, чего хотят.
- Я американец.
- Это не важно. Вы - белый.
- В общем, верно. А чего хотите вы?
- Спокойствия.
- Хотите выпить?
- Нет, спасибо.
- Закройте колени, у вас слишком красивые ноги.
- Я думала, что надо закрывать плохие ноги.
- Простите, Тань, - сказал Эд, - мне надо еще раз позвонить.
Он набрал номер аэродрома.
- Хэлло, это Эд.
- Хэлло.
- Журналистки улетели или остались ночевать?
- Несколько человек только что улетели в Бангкок.
- Сара Стюарт улетела, не помнишь?
- Твоя жена?!
- Однофамилица.
- Рейс отправлял Кегни.
- Спроси его, а?
- А он уехал.
- Ты не заметил - там была такая черная женщина? Голубоглазая, черная, высокая женщина?
- Черт их знает... Я их видел со спины, отсюда, из будки. У нее большой зад? Там была одна с задом громадным, как ракетодром.
- Нет, - ответил Эд, - у той ничего патологического.
- По-твоему - здоровый зад это патология?
- Нет, ну все-таки, - ответил Эд.
- Кажется, высокая черная женщина улетела...
Стюарт вытер со лба пот и медленно положил трубку на рычаг.
"Дура, - подумал он. - Истеричная дура. Конечно, она улетела! А что ей оставалось делать? Она прилетела ко мне, а я даже не позвал ее к себе. В конце концов она могла бы понять меня: я искал этой войны, чтобы найти в себе силу, а она отняла у меня последние силы. Она никогда не хотела понять меня: она живет по таблице умножения, интегралы не для нее. Ну и пусть... Пусть пеняет на себя..."
В дверях Эд столкнулся с Лэсли.
- Хэлло, Эд, - сказал он, - у твоего второго пилота сегодня великолепная женщина.
- Да? - рассеянно переспросил Эд. - Молодец. Ты куда - спать?
- Нет. Мы бомбим то же место, где катаетесь и вы.
- Ночью бомбить там с "фантомов" бессмысленно.
- Смысл не в том, чтобы разбомбить, а в том, чтобы попугать чарли, ответил Лэсли. - Пока, Эд.
- Счастливо...
02.44
Степанов и Кемлонг возвращались в пещеры.
- Ситонг, наверное, ищет меня.
- Нет. Он пошел на могилу. Он всегда заворачивает сюда, чтобы зайти на могилу.
- Какую могилу?
- Здесь убили его жену. Диверсанты во время бомбежки стреляли в людей из леса. Она должна была через месяц родить ребеночка.
"Когда есть дети, - вспомнил он слова Ситонга, - не страшно умирать: на земле останется твое семя".
- А ее брату, - продолжала Кемлонг, - оторвало руку, а он художник. И он теперь не может рисовать. - Кемлонг улыбнулась: - В детстве наши родители договорились, что я стану его женой.
- Почему же не стала?
- А мы не любим друг друга. Мы просто дружим. Он всегда шутит надо мной.
- Он тоже живет здесь?
- Да. Хотите, сходим к нему? У него красивые рисунки.