Марина Серова - Бес в ребро

Минувшей ночью на улице Садовой произошла авария. Автомобиль «Опель-Кадет» с номерами Московской области, проехав на запрещающий знак, врезался в штабель бордюрного камня и перевернулся. Двое пассажиров погибли на месте. Третий в тяжелом состоянии доставлен в травматологическое отделение Первой клинической больницы.

Таким образом, у меня появилась зацепка, отправная точка, с которой я могла начать комбинацию, имеющую цель избавиться сразу от двух зол — ребят из Подмосковья и опасного пакета. Я прикинула примерное соотношение сил. Двое бандитов было выведено из строя на квартире Цаплина. Одного я подстрелила в парке. Один в больнице, и двое погибли. Таким образом, наши противники лишились шестерых, и лишь трое наверняка живы и здоровы. Возможно, я видела не всех участников банды, но скорее всего их на самом деле было не более девяти-десяти человек. Во мне все больше крепла уверенность, что ситуация складывается в нашу пользу. Если ее не захочет испортить Овалов.

Я заглянула в спальню. Он еще спал. Странным образом лицо спящего Овалова выглядело куда более напряженным и старым, чем лицо Овалова бодрствующего. Казалось, стоило исчезнуть тому полумифическому дневному миру, который он тщательно и долго создавал — с карнавалами, долларами, пляжами в Акапулько — как исчезал преуспевающий и независимый авантюрист, а ему на смену являлся измученный, загнанный жизнью человек, которому скоро попросту негде будет приклонить голову. И я вдруг отчетливо поняла, что не оставлю этого человека, несмотря ни на что. И тот устный контракт, о котором он с таким пренебрежением говорил вечером, будет иметь для меня силу закона, пока кто-то из нас останется жив.

Однако пора было приступать к делу. Овалов не запер чемодан, и это было хорошим знаком. Я облачилась в резиновые перчатки и извлекла из чемодана желтый пакет. С великой тщательностью я все протерла, чтобы уничтожить отпечатки наших пальцев. Затем я уложила героин обратно в пакет и спрятала в свой кейс.

Подняв голову, я увидела, что Овалов проснулся и пристально смотрит на меня.

— Что ты делаешь? — неприязненно спросил он.

— Доброе утро, — хладнокровно откликнулась я.

— Что ты собираешься делать с моим имуществом? — повторил он, игнорируя мое приветствие.

— Делаю то, что обязана сделать, чтобы обеспечить твою безопасность, — отрезала я. — И, кстати, твои права на это имущество весьма спорны.

— Какого черта! — заорал он, внезапно подскакивая на постели. — Я запрещаю тебе распоряжаться моими вещами и лезть в мои дела!

Я решила блефовать.

— Послушай, — спокойно начала я, присаживаясь на край кровати. — Взгляни на вещи реально. Я уже и так влезла в твои дела с головой. И этой головой я рискую не меньше, чем ты своей. Я согласна защищать тебя от людей, стоящих вне закона, но хранить в своем доме наркотики — благодарю покорно! Вариантов только два — или я возвращаю пакет твоим приятелям, или сдаю его в милицию, во всем, естественно, признавшись. Удержать меня ты не сможешь — ведь не станешь же ты палить в меня из своего «магнума»? — Я выжидательно посмотрела Овалову в глаза.

Он тоже несколько секунд смотрел на меня, бледнея от ненависти. Потом отвел взгляд и, опустив ноги на пол, принялся надевать брюки. Я заметила, что у него трясутся руки, и поняла, что ему необходимо уколоться. Однако он не произнес больше ни слова и ни о чем не стал просить. В каком-то смысле это было странно, и я вдруг догадалась, что какую-то часть порошка Овалов все-таки припрятал. Что ж, это было неизбежное зло, а сейчас, пожалуй, даже необходимое.

Я поднялась, взяла кейс и вышла из комнаты. Поскольку мне предстояло посещение больницы, следовало соответствующим образом приодеться. В моем гардеробе имелось полное медицинское облачение, включающее белый халат, шапочку и четырехслойную маску из марли. Все это я тоже уложила в кейс. Теперь мне требовались только «Фольксваген» и немного удачи.

Овалов опять заперся в ванной. Я подумала, что если поискать, именно там может обнаружиться заначка наркотика и, наверное, набор шприцев. Я вздохнула и решительно постучала в дверь ванной. Шум воды стих, и Овалов после секундной паузы недовольно буркнул:

— В чем дело?

— Я ухожу, — громко объявила я. — Никого не впускай и не выходи сам. На звонки не отвечай. Я постараюсь скоро вернуться.

Ответом мне было молчание. «Ну и черт с тобой», — подумала я.

Когда я появилась у Паши в гараже, он недоверчиво и оценивающе осмотрел меня, а потом сказал ехидно:

— Ты что, по новой прошла курсы вождения? Ты ж вроде разучилась кататься?

Я сунула ему в руку деньги и тихо посоветовала:

— Паша, дорогой, молчи! Молчи и молчи! Помни — ничто не ценится так в наше время, как молчание! Соображаешь, о чем я?

— А то, — важно кивнул Паша. — Молчание — золото.

Я бросила кейс на переднее сиденье «Фольксвагена», села за руль и выехала из гаража. После ряда разборок, которые учинили в городских больницах дельцы из криминального мира, устраняя недобитых конкурентов прямо в палатах, все подобные учреждения обзавелись охраной. Но эта охрана занималась в основном тем, что стерегла шлагбаум у главных ворот. Поэтому я решила воспользоваться обыкновенной дыркой в заборе, который окружал Первую клиническую больницу и охраной не контролировался.

Я припарковала «Фольксваген» у тротуара и, перейдя улицу, без помех проникла на территорию клиники. Территория была обширна и обильно озеленена. Мое появление прошло здесь совершенно незамеченным, тем более что от людских глаз меня укрывала громада старого больничного корпуса, который находился в состоянии бесконечного ремонта.

Я вошла в пустое холодное здание, зияющее незрячими глазницами выбитых окон. Здесь было сыро и пахло цементом и известкой. Выбрав помещение почище, я быстро надела поверх платья халат, убрала волосы под шапочку, закрыла лицо марлевой повязкой и натянула на руки резиновые перчатки. Такой наряд при отсутствии серьезной эпидемии даже для больницы выглядел странновато, но зато полностью лишал меня каких-либо примет, а странность всегда можно объяснить. Зачастую даже очень правдоподобно.

Спрятав пустой кейс в темном уголке, я с пакетом в руках осторожно выбралась из аварийного корпуса. С независимым и вполне деловым видом я направилась по асфальтовой дорожке, ведущей к травматологическому отделению. Ни больные в синих пижамах, прогуливающиеся под старыми деревьями, ни родственники с хозяйственными сумками в руках, ни спешащие по своим делам «коллеги» в белых халатах — никто не обращал на меня особого внимания. Через вестибюль я прошла, как нож сквозь масло. Поднявшись на второй этаж, я остановила одну из медсестер и требовательным тоном спросила, где находится пациент, пострадавший в ночной аварии. Задумавшись на секунду, она сказала: «По-моему, в реанимационной палате!» и, ткнув пальцем в конец коридора, убежала.

Я неторопливым, но уверенным шагом двинулась в указанном направлении, внимательно обшаривая взглядом коридор. Учитывая, что в моих руках находилась бомба, тянущая на много-много лет тюрьмы, любая встреча с каким-нибудь забредшим сюда следователем или инспектором ГАИ могла окончиться весьма плачевно.

В конце пустого, сверкающего чистотой коридора я заметила могучего детину с угрюмым лицом, который маялся возле высокого окна, опираясь то локтем, то задом о широкий, как стол, мраморный подоконник. Поверх пиджака на плечи детины был наброшен крошечный мятый халатик, из тех, что выдают посетителям. Силуэт этого человека показался мне смутно знакомым, но полной уверенности у меня не было, пока он сам не обратил на меня внимание. Точнее сказать, на мою ношу. Я буквально ощутила, как он весь застыл и напрягся, увидев ядовито-желтый пакет с верблюдом. Он не сводил с него взгляда, буквально пожирал глазами, и я мгновенно поняла, что нахожусь на верном пути и этот парень приехал сюда на черном «Опеле». Мне показалось даже, что я все-таки узнала, кто это — кажется, это он палил в меня вчера из пистолета с глушителем. Теперь он караулил своего раненого приятеля.

Я смерила его холодным взглядом и как ни в чем не бывало пошла дальше. Он меня не узнал, конечно, но продолжал с большим сомнением следить за желтым пакетом. По-моему, у парня возникло сильное желание проверить его содержимое, но он сдержался.

В дверях палаты я столкнулась с озабоченной медсестрой и сказала, что хотела бы поговорить с врачом.

— Все врачи на конференции, — ответила она. — Подождите, минут через двадцать она закончится.

— А где тут у вас больной, который поступил ночью? После автокатастрофы?

— А вы кто? — спросила сестра.

— Я из центра судебно-медицинской экспертизы, — уверенно ответила я. В таких случаях чем непонятнее, тем лучше.

Медсестра на мгновение задумалась, а потом понимающе кивнула и показала мне койку, на которой лежал бандит.