Людмила Зарецкая - Судьба зимней вишни

– Не вмешивайтесь, Алиса Михайловна! – сказал он. – От этих тварей нужно держаться подальше. Тем более такой женщине, как вы.

Ночью он опять плакал во сне. И вновь проснулся, испытывая крайнее раздражение, искренне считая эти слезы постыдными.

В его сне худенькая девушка с усилием встала с холодного кафельного пола и подошла к окну. Почему-то оно не было закрыто решеткой, как у нее в палате, как во всех остальных помещениях, где она успела побывать. Наверное, потому, что это был этаж исключительно для персонала. Что-то типа общежития, куда поселяли медсестричек, окончивших училище и не захотевших возвращаться в родные деревни. Глупые… Там у них был шанс остаться людьми, а не превратиться в червей.

Дверь за спиной дернулась. Девушка обернулась, почувствовав острую, привычную и почти что сладкую волну ужаса. Они нашли ее. Они пришли за ней, чтобы не дать ей вырваться на свободу. Эта тварь, которая втянула ее в жаркий, колышащийся, кишащий червями ужас, никогда не оставит ее в покое.

Во сне, словно наяву, он видел, как дрожащими руками она открыла шпингалет на трухлявой деревянной раме. Створки со скрипом распахнулись, открывая бездну высотой в двенадцать этажей. Бездна. Без дна. Когда-то ей так нравилось играть со словами. Она тогда не знала, что такое бездна. И что значит все-таки найти в ней дно. С размаху упасть на него. В грязь, в смердящую жижу, и в самый последний момент мимолетно удивиться, что она бетонно-твердая, а не жидкая.

В какой-то глупой книжке, которую заставляла читать глупая учительница литературы Маргарита Ивановна, какая-то глупая героиня спрашивала, почему люди не летают, как птицы. Потому что не верят, что это возможно – оттолкнуться от дна и взлететь. Взлететь, оставляя бездну позади.

Дрожащими от слабости ногами девушка встала на подоконник. Туалетная дверь снова дернулась, и она, оттолкнувшись со всех сил, взлетела ввысь в отчаянной попытке убежать, избежать, оставить позади мрак последнего года своей жизни.

Бездна, хлюпая жирной мертвой грязью больничного двора, как будто смеясь, потянула ее к себе – вниз, а не вверх. Там, пусть не наверху, а внизу, но все-таки была спасительная свобода, за чертой которой остались боль, страх и кислота отчаяния.

В ту ночь я практически не спала. Разговор с Шаповаловым не шел у меня из головы. Я вертелась на подушке, каждые десять минут переворачивая ее холодной стороной вверх. Казалось, у меня сейчас взорвется мозг.

Стоило задремать, как мне начинали сниться изможденные девушки, протягивающие ко мне исколотые руки. Я убегала от них и в ужасе просыпалась. Но под утро все-таки ненадолго уснула. Мне снился Сережка, совсем маленький, новорожденный. У него была непропорционально большая голова и синее личико. Я пыталась приложить его к груди, но он вырывался и кричал. Пришла медсестра, забрала ребенка и приложила к большой соске в виде шприца. Она уносила его от меня по длинному коридору, а я ползла за ней по холодному коричневому линолеуму и умоляла не отбирать у меня сына.

Проснулась я с лицом, мокрым от слез. Даже в уши натекло. О том, чтобы идти на работу, не могло быть и речи. Я чувствовала себя разбитой на тысячу маленьких Алис, каждая из которых была колючей, холодной и шершавой. Отправив целого и невредимого Сережку в школу, я предупредила Леночку, что сегодня не приду, и забралась обратно под одеяло.

Часов в одиннадцать утра меня разбудил телефонный звонок. Это был Павел.

– Поздно гуляете, девушка, – с нервной веселостью заметил он. – Разлагаетесь морально, посещаете злачные заведения. Назавтра на работу не ходите.

– А ты откуда знаешь? – удивилась я.

– Высоко сижу, далеко гляжу. Потому и знаю, – мрачно отозвался он. – Что это тебя в «Павлин» потянуло? Красивой жизни захотелось?

– А если и так, – парировала я. – Девушка я свободная. К семье вечерами не привязанная. Так что могу и в ночной клуб сходить.

– С поклонником, – уточнил Павел. Опачки, мы уже и про поклонника знаем!

– А хоть бы и с поклонником. Кроме того, было бы странно, если бы я пошла в ночной клуб одна.

– Ты могла бы мне сказать, что хочешь развеяться, – укоризненно заметил Павел.

– Захочу развеяться, обязательно скажу, – пообещала я. – А пока у меня была деловая встреча.

– Ну, если на деловую встречу ездят на лимузинах, то ты уже почти Филипп Киркоров, – поддел меня он. Интересное дело, он уже и про лимузин в курсе.

– Да хоть бы Алла Пугачева, – ответила я. – Захочешь конструктивно пообщаться, звони. – И бросила трубку.

До конца дня я бездумно слонялась по квартире. Попыталась приготовить тушеную рыбу и сожгла ее в духовке. Отмывая сковородку, выплеснула жирную воду на пол. Вытирая лужу, стукнулась об угол стола.

Пришедший из школы Сережка быстро пообедал и убежал на тренировку. Вечером, сделав уроки и поужинав, он налил себе чаю в большую кружку, прислонился к кухонной двери и искоса посмотрел на меня.

– Мам, ты заболела?

– Нет, сынок, просто настроение плохое.

– Ты и на работу из-за этого не пошла?

– Да, из-за этого. Ты не волнуйся, такое бывает. Особенно весной. Авитаминоз, наверное.

– Мам, ты с Пашей поссорилась? – неожиданно поинтересовался сын. К моему роману с Павлом он относился по-взрослому философски.

– Нет, с чего ты взял? – удивилась я.

– Ну, просто он вчера позвонил, когда ты уже ушла, а я язык вытянул, что ты в «Павлине». И мне показалось, что ему это не понравилось.

– А про то, что я на лимузине уехала, тоже ты рассказал? – спросила я.

– Нет, – искренне поразился Сережка. – Я откуда знал, на чем ты поехала. А за тобой что, правда лимузин приезжал?

– Правда, – призналась я.

– Эх, жаль, что я не видел, – расстроился мой ребенок. – Я бы хотел посмотреть, какой он внутри.

Откуда Павел узнал про «Павлин», стало ясно, а вот вопрос с лимузином остался открытым. Но особо зависать над ним я не стала. В конце концов, какая разница.

В эту ночь я уже спала совершенно спокойно. Вызванные рассказом Шаповалова кошмары больше не возвращались, поэтому в четверг я пришла на работу вовремя и свеженькая, будто майская роза.

В приемной меня ждал небольшой вытянутый ящик, обитый атласом.

– Что это, Леночка? – спросила я у секретарши.

– Ой, Алиса Михайловна, это вчера курьер принес, – прощебетала она, не отрываясь от процесса размножения анкет на ксероксе.

Я аккуратно открыла ящик и обнаружила в нем бутылку коллекционного французского шампанского и письмо от Шаповалова.

«Уважаемая Алиса Михайловна!

Вынужден принести вам свои глубокие извинения за то, что позволил себе вас расстроить. Ваша тонкая душевная организация заслуживает гораздо более бережного обращения. Извините меня, что я не понял этого раньше. Я вынужден уехать из города по делам. Меня не будет примерно неделю. Надеюсь, что по возвращении вы позволите мне принести вам извинения еще раз. Мне хотелось бы сделать это лично.

Признаюсь, мне был приятен этот знак внимания, хотя мысль, что я не буду общаться с Шаповаловым целую неделю, показалась еще более приятной.

Рабочий день потянулся своим чередом. В нем не было ничего необычного. Пожалуй, некоторое оживление в рутину внес визит писателя Самоходова, появившегося в моем кабинете примерно в половине первого.

Всегда пунцовый от волнения, сегодня Самоходов был вдобавок покрыт пурпурными пятнами. Состояние, в котором он находился, представляло собой нечто среднее между праведным негодованием и паникой.

– Вы что, Алиса Михайловна, – фальцетом закричал он, – вы издеваться надо мной вздумали?! Надо мной, вашим постоянным и самым преданным клиентом! Эта дама, к которой вы меня отправили вчера, это же типичное не то! За два года нашего с вами сотрудничества вы еще ни разу не были так далеки от идеала! Вы же знаете, что типаж женщины-вамп мне категорически не подходит! Я очень разочарован и боюсь, что не смогу дальше пользоваться вашими услугами.

От изумления (я никогда не слышала, чтобы Самоходов говорил иначе, чем полушепотом) я долго не могла взять в толк, о чем это он. Но потом вспомнила, что накануне вечером у него было назначено свидание с Лорой.

– Аркадий Николаевич, голубчик, опомнитесь, какая женщина-вамп? Это моя одноклассница, на которую в школе никто не обращал внимания. А с тех пор, смею вас заверить, она совсем не изменилась!

Но Самоходов не успокаивался. Несколько раз прокричав, что ноги его больше не будет в моем агентстве и что он не позволит издеваться над собой, уважаемым человеком, он громко хлопнул дверью.

Из кабинета я слышала, как он требует у Ируськи уничтожить его анкету. «Вот идиот, – подумала я. – Ну как было можно увидеть в серой незаметной Лоре женщину-вамп! Да у него с головой просто не все в порядке, а я-то, дура, два года пыталась найти ему подходящую жену, когда он просто морочил нам голову! И куда психолог смотрела, как же она сразу не поняла, что он относится к тем людям, которым всегда «жемчуг мелок»! Ни за что больше не буду иметь с ним дела. Ушел – и скатертью дорога!»