Доминик Сильвен - Грязная война
– И что ты будешь делать с этой информацией?
– Просто хочу быть в курсе, понимаешь? А потом пусть другие делают свою работу. Это решено.
Ингрид кивнула, довольно успешно изобразив понимание. Лола иногда начинала себя в чем-нибудь убеждать, и ей это даже удавалось. Американка переглянулась с далматинцем. Большие черные глаза Зигмунда были плотиной, с трудом сдерживающей море мудрости и сочувствия. “Этот пес хочет прокатиться во Внутреннюю Монголию”, – подумала она и подмигнула собаке.
Глава 9
Несмотря на открытое окно, Саша, как обычно, при пробуждении почувствовал запах краски. Накануне, работая допоздна, Артур, как всегда, забыл проветрить. Какая чудовищная ошибка – нанять делать ремонт кузена Менара. Лейтенант забыл предупредить, что Артур – алкоголик, путающий свою работу с процессом медитации. Такой же болтливый, как и брат, он обожал глупые разговоры, без конца сыпал анекдотами, но красил со скоростью улитки, напившейся пива. Ремонт начался пять месяцев назад. И должен был закончиться до переезда Саша. Двухкомнатная квартира на улице Пети-Мюск имела отличное расположение в самом центре квартала Маре, но Саша казалось, что для того, чтобы ее заполучить, он заключил договор с нечистой силой. Артур являлся, когда вздумается, имея очень приблизительное понятие о времени. Замечания, которые делал ему Саша, скользили по его спецовке, как дождь по шиферной крыше.
Оставалось только отказаться от его услуг. Саша потратил кучу времени на поиски ремонтной фирмы: все они были завалены заказами и предлагали нереальные сроки. Более того, он уже заплатил Артуру кругленький аванс. Саша подозревал, что Менар подсунул ему своего злосчастного кузена, прекрасно зная, что это за подарочек. Лейтенант утверждал, что Артур заново переделал особняк XVII века недалеко от площади Вогезов, оставив в памяти хозяев неизгладимый след. Эпитет “неизгладимый” можно было понимать как угодно.
Саша открыл холодильник с запасом баночного пива “Кроненбург”, которого хватило бы на целый полк, достал одинокую бутылку апельсинового сока и приготовил себе завтрак. Ел он, стоя напротив лесов, которые Артур использовал для покраски потолка, – сооружение, достойное Сикстинской капеллы. Большая часть мебели стояла упакованной в пузырчатую пленку, ожидая, когда Микеланджело из Маре соблаговолит закончить работы. Окончив завтрак, Саша проторил путь между коробками до ванной комнаты.
Дворец правосудия не зря назван дворцом. Всякий раз, приходя сюда с набережной Орфевр, Саша бывал поражен контрастом. Тесные, обшарпанные и переполненные кабинеты уголовной полиции сменялись светлым камнем, мрамором, старинными деревянными панелями и разговорам вполголоса.
Уборщица натирала до блеска медную табличку с надписью “Арман де Сертис”. Саша подождал, пока она закончит, и постучался в кабинет. Судья сам открыл дверь. Ростом на целую голову ниже майора, он выглядел очень худым в белом костюме-тройке. Галстук в серую полоску сочетался с длинными, зачесанными назад волосами, придававшими ему сходство с поэтом-романтиком. Впечатление, однако, нарушал металлический взгляд судьи.
– Как я рад наконец вас видеть, майор Дюген.
Медоточивый тон означал, что Саша совершил непоправимую ошибку: не явился представиться сразу, получив назначение в уголовный розыск.
– Взаимно.
Они сели лицом друг к другу по разные стороны письменного стола из какого-то экзотического, очень темного дерева, который напомнил Саша стол в кабинете Видаля. Только здесь не было африканских статуэток. Одну стену занимали старинные фотографии. Траулеры в открытом море, рыбаки, выгружающие улов в порту, обломки кораблекрушения на пустынном пляже.
– Моя бабушка была дочерью рыбака. Она ходила в школу при монастыре. Наказания были ужасны. Их заставляли часами стоять на коленях в сабо в ледяных классах. Моей матери потом повезло больше, она вышла замуж за разорившегося аристократа. Я последний представитель ушедшей эпохи, Дюген. А у вас, я думаю, все наоборот.
Саша молча ждал продолжения.
– Всегда интересно наблюдать, как молодой еще человек приступает к расследованию. Я веду дело “Евросекьюритиз” уже шесть лет и три месяца. Такое же интересное и трудное, как путешествие по дантову аду. Спускаешься из круга в круг в поисках средоточия лжи и продажности.
– И где в этом лабиринте Ришар Грасьен?
– Разумеется, с краю. Он умный человек. Тянет время, не показывая вида. Защищает своего друга Кандишара как великолепный актер.
Луи Кандишар, бывший министр иностранных дел, был центральной фигурой дела “Евросекьюритиз”. Подозрений в причастности к финансовому скандалу оказалось достаточно, чтобы разрушить его политическую карьеру. Группа судей, к которой принадлежал Сертис, пыталась доказать, что Кандишар получал откаты через клиринговую компанию в Лихтенштейне для своей предвыборной кампании. А поскольку функции следственных судей были подвергнуты пересмотру, Сертис хотел захватить последний трофей перед торжественным уходом.
– Это убийство – гнусность, – снова заговорил Сертис. – Однако надо признать, что случилось оно вовремя. Грасьен получил страшный удар. Жажда мести может подтолкнуть его к опасным решениям. Например, сдать кое-кого из друзей. Я готов подобрать жемчужины, которые посыплются из его уст. Вы уже его допросили?
Вопрос прозвучал как угроза. Саша мог бы перефразировать слова судьи: “Надеюсь, вы проинформируете меня прежде, чем взять на себя инициативу его допроса. Это моя привилегия”.
– Пока нет.
Судья не сумел скрыть облегчения, смешанного с самодовольством. Под незапятнанным одеянием таилось поле ядерных сил.
– Грасьен – ветеран своего дела. За шестьдесят два года он успел свести знакомство со всеми видными политиками своего времени. Он видел молодых честолюбцев, поднимавшихся к вершинам власти, становился конфидентом беспощадных акул промышленного и финансового мира, сидел за одним столом как с наиболее влиятельными воротилами международной торговли оружием, так и с самыми отвратительными мошенниками. Его квалификация, словоохотливость, умение слушать, прямота создали ему репутацию. Блестящая витрина, привлекающая наивных простаков, которые не видят грязи в подсобке. Наши правительства сменяли друг друга, Грасьен остался прежним. Он важный посредник между нашей прекрасной демократией моралистов и некоторыми государствами с каким-нибудь воинственным царьком на троне, крупным потребителем ультрасовременного смертоносного оружия.
– Как, по-вашему, во все это вписывается убийство Видаля?
– Я допрашивал его как сотрудника Грасьена. Начал он с нуля, но, будучи ловкачом, усвоил хорошие манеры так же быстро, как международное право. Конечно, из-под изысканности, обретенной в сотрудничестве с Грасьеном, еще кое-где проступала вульгарность. Как бы там ни было, ученик казался очень преданным своему учителю.
– Казался?
– Мне ничего не удалось из него вытянуть, но если бы он не умер, кто знает…
– Последнее время они с Грасьеном занимались чем-то более деликатным, чем обычно?
– Этого я не знаю. Но ходит один любопытный слух. И слух этот держится уже несколько лет…
Судья выдержал паузу, скрестив холеные руки на белоснежном жилете. Саша принял такую же позу и вежливо улыбнулся.
– Говорят, что Грасьен фиксирует сделки со своими клиентами в записных книжках, мой дорогой Дюген. Между тем карьера его довольно длинная, не забывайте об этом.
Записные книжки Грасьена или код доступа к делу “Евросекьюритиз”? Последнее крупное дело судьи. Казалось, в просторном кабинете, словно перед неминуемой бурей, серым облаком витали слова Марса. “Грасьен – махинатор, а Сертис – крестоносец… Вполне возможно, что эти двое движутся в одном направлении… А потому, Саша, осторожность и еще раз осторожность”.
– Вас ведет мой коллега Максанс, Дюген?
Ни “мой дорогой”, ни “майор”, да и вопрос чисто формальный. Кто же не знает, что дело Видаля курирует судья Максанс?
– Да.
– Бенуа Максанс – замечательный человек. Он сумеет до поры до времени не спугнуть Грасьена. А сейчас сожалею, Дюген, меня ждет важное совещание…
Судья поднялся. Саша встал, но поднял руку, призывая его выслушать. Этот спокойный, но решительный жест, остановивший Сертиса, заставил того сдвинуть брови.
– Я хотел бы поговорить о Надин Видаль, супруге жертвы. Она говорит, что муж собирался оставить Грасьена, чтобы начать новую жизнь за границей.
– Только не говорите, что вы воображаете, будто Грасьен в отместку убил Видаля!
– Я ничего не воображаю. Пока я только собираю информацию.
– Да будет, Дюген! Надин Видаль – молодая женщина из хорошей семьи, случайно вышедшая за человека не своего круга. Наверняка это была одна из идей Грасьена: женил своего петушка на девушке из хорошего общества. Деньги тянутся к деньгам. Но эта женщина – восторженная пустышка. Она принимает свои желания за действительность. Благодаря своему учителю, Видаль купался в роскоши. И по-вашему, он мог бросить все это море наличности в припадке романтизма?
