Вэл Макдермид - Последний соблазн
Марийке смотрела на синяки на теле де Гроота. Задняя часть шеи, поясница, бедра, подколенные впадины были фиолетовыми от стекшей туда крови. Там, где тело прижималось к столу, оно оставалось мертвенно-белым — на спине, ягодицах, икрах ног. Марийке пришло в голову сравнение с абстрактной живописью. Де Врие прижал большой палец к плечу трупа и тут же отнял его. Никакого следа на коже не осталось.
— Гипостаз второй степени. Этот человек, уже будучи мертвым, пролежал в одном положении десять-двенадцать часов. После смерти его не передвигали.
Наступила часть, которую Марийке ненавидела. Тело было вновь положено на спину, и началось вскрытие. Она отвела взгляд. Случайному наблюдателю показалось бы, что она пристально следит за руками де Врие, однако на самом деле она смотрела на поднос с инструментами, как будто ее жизнь зависела от того, насколько твердо она запомнит их. Ножи, ножницы, скальпели, пинцеты для операций, о которых ей не хотелось даже думать.
Вот и получилось, что Марийке пропустила момент, когда де Врие вскрыл грудную клетку и показались бледные и раздутые легкие.
— Так я и думал, — проговорил он с удовольствием, которого не могла скрыть привычная профессиональная рассудительность, и с настойчивостью трущегося о ноги кота стал требовать внимания от Марийке.
— Что там?
Марийке неохотно отвела взгляд от инструментов.
— Вы только посмотрите на его легкие. — Он ткнул пальцем в серую массу, вплотную прижатую к ребрам, даже распиравшую их. — Его утопили.
— Утопили?
Де Врие кивнул:
— Никаких сомнений.
— Но вы сказали, что он умер в том положении, в каком его обнаружили.
— Правильно.
Марийке нахмурилась:
— Там не было воды. Он был привязан к письменному столу. Его нашли не в ванной и не в кухне. Как же его могли утопить?
— Очень неприятным образом, — бесстрастно отозвался патологоанатом. Он не сводил взгляда со своих рук. — Судя по состоянию рта и дыхательного горла, полагаю, воду подавали в дыхательные пути через трубку. Вы сказали, он был привязан, да я и сам видел следы. Он не мог оказать существенного сопротивления.
Марийке вздрогнула:
— Господи Иисусе. Заранее спланированное убийство.
Де Врие пожал плечами:
— Это вам решать, не мне. Я лишь озвучиваю то, что мне говорит тело. К счастью, мне не надо думать о том, кто и зачем.
«А мне надо, — мысленно отозвалась Марийке. — Отвратительное дело».
— Значит, причина — смерть от утопления?
— Вы сами понимаете, что определенно я смогу сказать только после окончания вскрытия. Но все указывает на утопление.
Де Врие снова повернулся к трупу, опустил руки в разрез и вынул какие-то органы.
«Утопление, — беззвучно повторила Марийке. — Такого не сотворишь сгоряча. Кем бы ни был убийца, он тщательно все подготовил. И принес с собой необходимые инструменты». Если же это преступление по страсти, то страсть довольно странная.
*Войдя в свою квартиру, Кэрол закрыла тяжелую дверь и прислонилась к ней, скидывая туфли. Наклонившись и подняв ногу, она принялась массировать пальцы. Целый день она прошагала по нетуристическим улицам Сток-Ньюингтона, Далстона и Хакни, глядя на все вокруг себя взглядом преступницы, не так уж существенно отличающимся от взгляда полицейского. Оба обычно искали возможные пути отступления, возможные цели преступления, возможные прорехи в охране. Однако прежде Кэрол была охотницей. А теперь ей надо было вжиться в образ добычи.
Она запоминала боковые переулки, пустые дома, укромные местечки. Мысленно отмечала пабы с несколькими выходами, забегаловки, где подавали кебабы и где любой с быстрыми мозгами и острыми локтями мог легко выскочить в заднюю дверь, цыганские повозки, стоявшие в стороне от главных улиц и готовые в любой момент раствориться в воздухе. Смотрела, около каких домов есть сады или дворы, то есть запоминала их на случай бегства. Три дня Кэрол провела в атмосфере выхлопных газов, смешавшихся с вонью прогорклого масла и дешевой парфюмерии, одетая так, чтобы можно было легко слиться с теми, кто рассчитывает подняться по общественной лестнице, и теми, кто понимает, что неуклонно катится вниз. Она прислушивалась к говорам с пяти континентов, смотрела, кто привлекает внимание, а кто — нет.
Не то чтобы она считала, что добилась чего-то, но это было необходимо. Завтра она постарается навести глянец на свой новый образ, ну а потом — за дело.
9
Это было все равно что сковыривать болячку. Боль жуткая, а рука так и тянется делать это вновь и вновь. Тадеуш сидел за полированным срезом дуба, служившим ему письменным столом в домашнем кабинете, и перебирал фотографии Катерины. Здесь были официальные фотографии, когда они вдвоем посещали кинопремьеры и она сияла так, что журналисты принимали ее за восходящую кинозвезду, фотографии с благотворительных обедов, на которых Катерина собственными пальчиками кормила его лобстером, а еще с открытия детского сада, для которого она помогала собирать пожертвования, студийные фотографии, которые он выпрашивал у нее в качестве подарков на свой день рождения. Фотокамера любила Катерину чистой любовью.
Еще были десятки фотографий, сделанных им самим — и сиюминутных, и тщательно продуманных. Катерина в Париже, и Эйфелева башня отражается в ее солнцезащитных зеркальных очках. Катерина в Праге, на фоне многолюдной Вацлавской площади. Катерина на рынке во Флоренции, трогающая сверкающий бронзовый нос статуи дикого вепря, якобы приносящего счастье. Катерина нежится в бикини на солнце, согнув ногу в колене и читая дешевый романчик. Он никак не мог вспомнить, где была сделана эта фотография, — то ли на Капри, то ли на Большом Каймане. Почему-то эти фотографии попали в пачку с пражскими фотографиями. И за каждой была целая история.
Он постоянно собирался разобрать их и разложить по альбомам, однако, пока Катерина была жива, все не хватало времени, да и архив пополнялся регулярно. Зато теперь у него было сколько угодно времени и он мог раскладывать изображения любимой женщины в каком угодно порядке. Тадеуш вздохнул и потянулся за альбомом в кожаном переплете, который купил в магазине фототоваров несколькими днями раньше. Он открыл еще один пакет с фотографиями и принялся рассматривать их, не обращая внимания на пейзажи и архитектурные достопримечательности, но выбирая лишь лучшие изображения Катерины, три из которых расположил на первой странице. Придирчиво оглядев дело своих рук, он написал, как всегда, аккуратным почерком: «Катерина. Амстердам. Наш первый совместный уик-энд». Ему пришлось уточнить дату в дневнике, и его рассердило, что эта подробность их жизни с Катериной не осталась навсегда запечатленной в его памяти. Он расценил это как неуважение, которого Катерина не заслуживала.
Гудение видеодомофона прервало размышления Тадеуша, и он закрыл альбом, после чего поднялся, пересек холл и подошел к маленькому экрану в стене около входной двери. Снаружи Дарко Кразич стоял вполоборота к улице и беспрерывно шнырял глазами то вправо, то влево. Даже на респектабельных улицах Шарлоттенбурга его помощник не воспринимал безопасность как нечто даруемое небом. Кразич вечно цитировал своего отца-рыбака: «Одна рука для лодки, другая для себя». Тадеушу не приходило в голову протестовать против того, что можно было бы назвать паранойей, по крайней мере пока речь шла о его собственной жизни. Кразич заботился о его безопасности и о своей тоже, так что его следовало благодарить, а не давать волю раздражению.
Впустив своего помощника в подъезд, Тадеуш оставил дверь на задвижке и отправился в кухню варить кофе. Едва он успел достать кофе из морозилки, как Кразич уже был рядом, с опущенной головой и расправленными плечами, словно искал, на кого бы обрушить свое воинственное настроение. Однако он знал, что с боссом лучше не шутить.
— У нас неприятности, — проговорил он на удивление спокойно.
Тадеуш кивнул:
— Я слушал новости по радио. Еще два мертвых наркомана в грязном ночном клубе на Ораниен-штрассе.
— Всего семеро, считая того, который умер в реанимации.
Кразич расстегнул пальто и достал из внутреннего кармана сигарницу.
— Знаю. — Тадеуш включил кофемолку, на несколько мгновений лишив их обоих возможности слышать друг друга. — Дарко, я умею считать.
— Журналисты тоже. Тадзио, они поднимут жуткую вонь. Такое нельзя спустить на тормозах. На полицейских давят со всех сторон.
— За это мы им и платим, разве не так? Чтобы они держались и не нападали на наших людей.
Он насыпал кофе в кофейник и залил горячей водой.
— Есть кое-что такое, чего они не могут игнорировать. Например, семь покойников.
Тадеуш нахмурился:
— Дарко, о чем ты говоришь?
— Дело зашло слишком далеко, и нашими обычными силами мы не справимся. Сегодня собираются арестовать Камаля. У нас будет крапленая карта, если наш человек сейчас засветится. — Он раскурил сигару и с удовольствием затянулся.
