Лариса Соболева - Улыбка Горгоны
У всех Лайма числится в дурах! Это далеко не так, она видит и понимает многое, только не афиширует, а маскирует свои знания. И что понимают девчонки? Им досталась грубая имитация любви, доподлинно обеим неизвестно, каковы переживания женщины, когда ее обнимает и целует любимый мужчина. Да, любовь, и это – прекрасно! Пусть односторонняя, исключающая всякую попытку одной половины (Лаймы, разумеется) иметь собственное «я» и какие-либо свободы.
– Почему не говоришь, что думаешь по этому поводу? – промурлыкала она, поглаживая своего ненаглядного по впалым щекам.
– Ты должна была сообщить мне, когда узнала про Зину, – не посчитал нужным отвечать на ее вопрос он. – Все же мы с ней тесно общались, вроде как дружили…
– Тебя не поймешь, то девчонок терпеть не можешь, то считаешь, что у вас дружеские отношения…
– Чтобы включить функцию понимания, надо вначале положить в черепную коробку мозги, а ты их потеряла по дороге из средней школы в институт, – ворчливо пробубнил Мирон, повернувшись на бок, но лицом к ней, это означало, что он не сердится.
– Мне и так неплохо, – шутливо заявила Лайма, а он смотрел уже не на нее, куда-то внутрь себя, хотя говорил ей:
– Когда люди живы, они могут ссориться до драк, даже ненавидеть друг друга, притом тянуться в один кружок по необъяснимым причинам. Впрочем, причина всегда одна: скука. Тянет туда, где есть интерес, но никто вслух в этом не признается. И вдруг смерть… кого-то не стало… Смерть указывает, что ты потерял. Ссоры и споры, посиделки у костра с печеной картошкой и мутным самопальным вином, подначивание, раздражение, общие идеи с надеждами – все это и составляет бытие. А с уходом одного из членов кружка отмирает частица и твоей жизни, потому что с этим, казалось бы, неудобным человеком уйдет все, что будоражило, заставляло чего-то доказывать, куда-то карабкаться. И приходит позднее осознание, как он был тебе нужен.
Излюбленная Мироном тема смерти и жизни здоровую Лайму не волновала, однако она внимательно слушала и включилась в диалог, ведь по душам они разговаривали нечасто:
– Все, о чем ты затосковал, может повториться с другими людьми.
– Повторов не бывает, запомни. С другими по-другому будет, не лучше и не хуже, а по-другому.
– Какой ты умный, красивый, – с баюкающей интонацией зашептала Лайма. – Я люблю в тебе все-все… Твои волосы… твои губы… глаза…
Его взгляд изнутри вернулся к ней, соединились брови, Лайма уже приготовилась услышать длинную тираду, мол, дура и так далее, но он не был настроен на ссору. Вообще-то ссора предполагает как минимум двух участников, а Лайма никогда с ним даже не пререкалась, она его жалела, поэтому щадила, в отличие от Мирона. Щадила, потому что любила.
– Сестре-то она, полагаю, сообщила о документах, – предположил он.
– Не знаю.
– Надо узнать. И чем скорее, тем лучше.
– Хорошо, я выясню.
– Сам выясню. И это срочно…
– Мирон! – Лайма приподнялась на локте, беспокойно вглядываясь в его синие глаза, в этой комнате – темные и таинственные, как становится таинственным все, что покрывает плотная тень. – Ты поедешь в город?! Не стоит, тебе нельзя… Я сама с ней поговорю… обещаю… Мы с ее сестрой были подруги…
Он схватил ее за плечи и слегка тряхнул:
– Эти бумажки могут помочь мне выкарабкаться, я знаю, из-за них Зинку прирезали. Ну и жуткая смерть…
– О них никто не знал, мы сами толком не знаем, что там.
– Добудем – узнаем, хотя примерно я догадываюсь… Как думаешь, Вероника отдаст их?
– Откуда мне знать. Может, они у Сашки? – осенило ее. – Если эти бумаги важны, то Зина не хранила их дома.
– Исключено.
– А как они помогут?
– Я продам их тем, кто убил Зинулю.
– Кто убил Зину?.. – разволновалась Лайма. – Ты знаешь, кто?..
– Понятия не имею. Просто думаю, господа убийцы сами нас разыщут. Да, если я правильно мыслю, то скоро они объявятся.
У Лаймы кожа покрылась мурашками, стоило ей представить убийц с ультимативными требованиями, которые в ее воображении бандиты держали в руках в виде старинных свитков. Шутки шутками, а Мирон, если что-то надумает, попрет к цели тараном, невзирая ни на что, и по всему видно, цель он наметил. Не убийцы его найдут, так он сам их отыщет…
– Твой план опасен, мне он не нравится.
Редкий случай: она позволила себе негативно высказаться по поводу его намерений, но и на сей раз Мирон не взбесился, а, окрыленный призрачной надеждой, почувствовал приток энергии, которую обрушил на Лайму.
Выключившись из предыдущей темы, она задохнулась от счастья. Сегодня, сейчас, эта минута, а не та, которая будет, – вот для чего стоило жить. Потом можно и умереть, как ей чудилось. Правда, когда наступает «потом», жизнь, хоть и пакостная, становится во сто крат привлекательней смерти.
Глава 7
– Повторяю: кто-то пробрался сюда, – распаляясь, перешла на повышенный тон Вероника и, как водится в подобных случаях, валила все в одну кучу. – Открыл ключом, включил в прихожей свет, потом убежал, когда Даша позвала меня. Что он хотел, не знаю. Может, меня убить!
– Вы загнули, – отмахнулся Ларичев.
– А почему нет? Ведь этому человеку что-то нужно было! Это «что-то» представляет собой некую ценность… для него, разумеется. Но он не хотел, чтоб его увидели соседи, поэтому пришел глубокой ночью. Ничего не подозревая, он заходит в квартиру, а тут люди! Да если б не Даша, этот тип убил бы меня.
Поток слов не возымел должного действия. Она тут носится взад-вперед, как раненая лань, а Ларичев со скукой на физиономии взял вазочку и стал вертеть в руках! Речь его тоже не отличалась живостью:
– Тип? Вы же не видели, кто пришел. А если то была женщина?
– М-м… нет… – замахала руками Вероника. – Женщина не решилась бы зайти ночью в квартиру убитой, нет-нет…
– Но и мужчина вряд ли испугался бы женского истерически-панического крика, – возразил Ларичев. – Если ему действительно нужна какая-то вещь… Я б на его месте все-таки не убежал, а сначала посмотрел, кто здесь, представился бы близким другом вашей сестры, который понятия не имеет, что ее убили, тем самым успокоив вас, а уж потом… Потом думал бы, что с вами обеими делать.
– Да? – растерялась Вероника, одновременно задумалась, покусывая ноготь на указательном пальце. – Кстати, у него был ключ… Он открыл ключом! Сумочка… Вы понимаете? Ключ лежал в сумочке Зины. Вы же ключа не нашли при ней? Трубку нашли, а ключа не было… Но сумочка должна была быть, вы сами говорили… – И вдруг взвилась, Ларичев даже вздрогнул. – Вам подарить эту чертову вазу, а?
Наконец он поднял на нее глаза буддийского монаха, выражавшие вселенский покой, а Вероника была недалека от состояния, называемого бешенством. Не заметить этого Ларичев не мог, наверняка и тон расслышал, ну и что же он? Недоуменно приподнял брови:
– Вазу? Мне? Зачем?
– Вы ее так рассматриваете, – язвила она, нервически покручивая кистями рук в воздухе, – будто в жизни ничего прекрасней не видели. Подарить?
– Напрасно сердитесь, я весь внимание. – Ларичев поставил вазочку на место, чтоб не раздражать теперешнюю хозяйку квартиры. – И согласен с вами: сюда приходил убийца вашей сестры.
Одно дело путаться в догадках, и совсем другое – когда твою мысль формулируют коротко и ясно. В полуобмороке Вероника плюхнулась в кресло, как срубленная под корень осина, и залепетала:
– Ой-ой-ой… Ну, правильно: он взял ключ в сумочке… Но согласно вашей теории, должен был посмотреть, кто здесь… Ааааа… он это сделает все равно! Подкараулит, выяснит, потом меня… я же ему тут не нужна…
Она скосила глаза на Ларичева, что-то он там советовал… Да, дельный дал совет: надо уметь договариваться. Тогда это прозвучало как намек. Как обнадеживающий намек, а Вероника не поняла! Нужно пробовать немедленно, быстро, чтоб Ларичев опомниться не успел:
– Послушайте. Вы же понимаете, какая мне грозит опасность, да? Я вас прошу, отпустите меня домой. Ваши подозрения… они… они не имеют оснований, вам это лучше известно, чем мне. Нет-нет, я не в лесу живу, знаю, что должна отблагодарить вас. Берите все, что хотите. И сколько хотите, мне ничего не нужно. А я… поеду к себе?.. Ага?
– Нет.
– Вам что… мало? – Обалдевшая Вероника обвела рукой пространство, дескать, от этого не отказываются. – Мало всего?
– Мало, мало, – закивал он.
– Мне больше нечего вам предложить. Кроме себя.
– Ну, такой страшной жертвы я от вас не приму.
– Хм! – чуть не плакала она от стыда и страха. – А я как раз согласна на любые жертвы. Шучу. Почему вы в меня уперлись? Почему не проверяете знакомых Зины? Мне по телефону такое говорили…
– Что же именно?
Скрипнув зубами, Вероника убежала в спальню, он и ахнуть не успел, а она прибежала и сунула ему в руки телефон сестры:
– Хабалкина! Она там первая в контактах стоит. У нее личная неприязнь! Ненависть к моей сестре…
– Абалкин, – поправил Ларичев, прочитав фамилию.
