Кэти Райх - Смертельные тайны
Взглянув в первый раз, я подумала о Теде Банди[27] и жертвах, которые он выбирал на свой вкус. У всех четырех женщин были длинные черные волосы с пробором на макушке. Но на этом сходство заканчивалось.
Клаудия де ла Альда не отличалась красотой – угловатая, с массивным носом и широко посаженными, похожими на оливки глазами. На каждом из трех снимков она была одета в черную юбку и пастельного тона блузку, застегнутую до подбородка. На обширной груди покоилось серебряное распятие.
У Люси Херарди были блестящие черные волосы, голубые глаза, изящный нос и подбородок. На школьном портрете она была в голубом блейзере и накрахмаленной белой блузке. На домашнем фото – в легком желтом платье, со шнауцером на коленях. Во впадинке на шее примостился золотой крестик.
Патрисия Эдуардо была из них самой старшей, но выглядела она едва ли на пятнадцать лет. Одна фотография запечатлела девушку верхом на пегой лошади. Черные глаза наездницы блестели из-под жокейской шляпки, одна рука сжимала поводья, другая лежала на колене. На втором фото она стояла рядом с лошадью, торжественно глядя в объектив. Как и остальные, носила крест и не пользовалась косметикой.
Если де ла Альда, Херарди и Эдуардо выглядели образцами целомудрия, то Шанталь Спектер являла собой воплощение распутства. На фотографии дочь посла была одета в короткую маечку и обтягивающие джинсы. Светлые волосы с темными прядками и макияж в стиле вамп.
На эту фотографию совсем не была похожа другая, полученная по официальным каналам посольства. На ней Шанталь позировала между мамой и папой на диване в стиле королевы Анны, одетая в холщовые тапочки, чулки и белое платье, без всяких полос в волосах и глаз, словно у Белы Лугоши[28].
Глядя на них, я почувствовала, как у меня перехватывает дыхание. Неужели все четыре девушки мертвы? Неужели мы извлекли одну из них из отстойника в «Параисо»? Неужели в столице Гватемалы действительно орудует психопат и замышляет очередное убийство? Не появятся ли в ближайшее время еще фотографии?
– Не похожа она на торговку наркотой. – Галиано смотрел на фотографию Спектер.
– Никто из них не похож.
– Кто-то подходит под ваше описание?
– Все. Шанталь Спектер не той расы, но сомнения всегда остаются. Будь у меня возможность снять данные и проверить по базе, я могла бы сказать точнее. Но в любом случае с расой все не так просто.
За моей спиной рослый детектив перетаскивал ящики на тележку.
– Как насчет времени? – спросила я.
– Клаудия де ла Альда была объявлена пропавшей в июле. Обслуживание отстойника проводилось в августе.
– Дата, когда ее в последний раз видели живой, вовсе не означает дату смерти.
– Да, – согласился Галиано.
– Если она вообще мертва.
– Патрисия Эдуардо исчезла в октябре, Херарди и Спектер – в январе.
– Кто-то из пропавших был одет в джинсы и розовую блузку в цветочек?
– Судя по показаниям свидетелей – нет. – Он указал на стопку папок. – Все данные там.
– Сперва хотелось бы взглянуть на одежду, – сказала я.
Галиано прошел следом за мной к складному столу, глядя, как я снимаю с него мешки с уликами, ставлю их на пол, достаю из рюкзака лист полиэтилена и расстилаю его на столе.
– Нужна вода. – Я подняла первый мешок.
Детектив вопросительно посмотрел на меня.
– Чтобы отчистить метки.
Он обратился к одному из коллег.
Натянув латексные перчатки, я развязала узел и начала извлекать из мешка грязную одежду. Комнату заполнила отвратительная вонь.
Полицейский с напомаженными волосами принес воды.
– Господи, воняет как из канализации!
– Кто бы сомневался, – заметила я, когда он вышел, закрыв за собой дверь.
Джинсы. Блузка. Зеленый бюстгальтер. Зеленые трусики в мелкую красную розочку. Голубые носки. Туфли-мокасины.
По спине пробежал холодок. Такие же подарили нам с сестрой, когда я пошла в пятый класс.
Постепенно на столе обретало форму безголовое и безрукое мокрое чучело. Когда мешки опустели, я начала исследовать каждый предмет одежды.
На голубых джинсах этикетки не было. Несмотря на хорошее состояние материи, штаны развалились на части.
Я проверила карманы. Чего и следовало ожидать: пусто. Намочила метку и слегка потерла. Буквы стерлись до нечитаемости. Штанины были подвернуты, но я оценила размер как близкий к моему – женский шестой или восьмой. Галиано записывал все в свой блокнот.
На блузке меток не оказалось. Пока что я оставила ее застегнутой.
– Ножевые ранения? – спросил Бэт, пока я осматривала несколько повреждений на ткани.
– Неправильная форма, рваные края, – ответила я. – Просто разрывы.
Бюстгальтер был тридцать четвертого размера, трусики – пятого. Фирменных меток не было и на них.
– Странно, что джинсы разваливаются, хотя все остальное почти в идеальном состоянии, – заметил Галиано.
– Натуральные волокна. Сегодня они есть, а завтра – нет.
Он молчал, ожидая продолжения.
– Джинсы, вероятно, были сшиты хлопковой нитью. Но девушка явно отличалась любовью к синтетике.
– Принцесса Полиэстер.
– Может, это и не самая лучшая одежда, но полиэстер и акрил намного хуже разлагаются.
– Химия куда долговечнее.
Я отвернула правую штанину, с которой стекала на полиэтилен грязная жижа. Кроме мертвых тараканов, ничего не обнаружила.
Отвернула левую.
– Есть «люма-лайт»? – спросила я.
Речь шла о специальном источнике света, в лучах которого ярко блестят отпечатки пальцев, волосы, волокна, сперма и следы от наркотиков.
Галиано достал из ящика, что принес Эрнандес, черную коробочку и две пары темных очков. Пока он искал розетку и выключал освещение, я надела очки, затем повернула выключатель и направила «люма-лайт» на одежду. Луч ничего не высвечивал, пока я не добралась до отогнутого края левой штанины. Волокна сверкнули, словно фейерверк на Четвертое июля.
– Что это, черт побери? – Дыхание Галиано на моем плече.
Я направила луч на отворот и отступила назад.
– ¡Puchica! Ух ты!
Прищурившись, он с минуту разглядывал джинсы, затем выпрямился.
– Волосы?
– Возможно.
– Человеческие или звериные?
– Это уже задача для вас, сыщиков. Но я бы поинтересовалась домашними животными.
– Черт побери.
Достав из рюкзака горсть пластиковых флаконов, я пометила один из них, отделила волокна и поместила их внутрь. Затем обследовала каждый дюйм одежды. Фейерверки больше не вспыхивали.
– Свет?
Галиано снял очки и щелкнул выключателем.
Пометив на оставшихся флаконах дату, время и место, я соскребла в каждый из них грязь, подписывая на этикетках данные о содержимом. Правый носок, внешняя сторона. Правый носок, внутренняя сторона. Левый носок. Отворот правой штанины. Отворот левой штанины. Правая туфля, внутренняя сторона. Правая туфля, подошва. Десять минут спустя я была готова заняться блузкой.
– Свет, пожалуйста.
Детектив выключил свет.
Пуговицы были обычные, пластиковые. Я коснулась каждой из них лучом «люма-лайта». Никаких отпечатков.
– Все, спасибо.
Комната осветилась. Расстегнув каждую пуговицу, я отогнула ткань, обнажая внутреннюю сторону блузки.
Предмет был настолько мал, что почти ускользнул от моего внимания, запутавшись в шве под правой подмышкой.
Я схватила увеличительное стекло.
О нет!
Глубоко вздохнув и сдерживая дрожь в руках, вывернула рукав наизнанку.
Пятью дюймами ниже лежал еще один.
А еще один обнаружился на дюйм ниже первого.
– Вот черт!
– Что такое? – Галиано уставился на меня.
Я направилась к столу с фотографиями, вытряхнула на него конверты и нашла нужные снимки. Вытащив фотографию таза, взглянула в лупу на таинственные пятнышки.
Господи!
Едва дыша, я вглядывалась в каждый дюйм тазовых костей, затем перешла к следующим фотографиям. Всего заметила пятнышек семь.
Меня охватила ярость и тоска, а вместе с ними – все те чувства, что и в могиле в Чупан-Я.
– Не знаю, кто она, – сказала я. – Но, возможно, знаю, почему она умерла.
7
– Слушаю, – сказал Галиано.
– Она была беременна.
– Беременна?
Я взяла со стола первое фото таза.
– Это пятнышко – фрагмент черепа плода. А в блузке – его кости.
– Покажите.
Вернувшись к столу, я продемонстрировала три фрагмента величиной с ноготь.
– ¡Hijo de la puta! Сукин сын!
Я не ответила, застигнутая врасплох его горячностью.
– На каком месяце?
– Точно не уверена. Хотелось бы измерить кости и провести сравнительный анализ.
– Чертов сукин сын!
– Угу.
Через закрытую дверь послышались мужские голоса, затем смех грубо нарушил царившую в комнате мрачную атмосферу.
– Так кто же она, черт возьми? – чуть тише обычного спросил Галиано.
– Девушка-подросток со страшной тайной.
– А папаша, видать, не пожелал становиться семьянином.
