Чингиз Абдуллаев - Застенчивый мотив крови

— Хорошо. Я буду ждать. — Ему нравились их отношения. Спокойные, откровенные, искренние, без ненужной фальши и глупой позы.

Через сорок пять минут он звонил ей в дверь. Она открыла. Майя была в светлых брюках, майке с короткими рукавами и смешном фартуке, изображавшем смокинг. Он уловил приятный запах ванили.

— Пытаюсь сделать пирог к твоему приезду, — пояснила она, когда он поцеловал ее в щеку. И побежала на кухню.

Он прошел следом. Уселся на стул, глядя, как она осторожно достает уже готовый пирог из духовки. Ему было приятно на нее смотреть. Ловкая, гибкая, подтянутая и такая родная, близкая. Майя поставила пирог остывать и уселась напротив.

— Кофе будешь? Или лучше чай?

— Ничего, — покачал он головой, — я уже поужинал. Просто посиди со мной, мне будет приятно.

Она улыбнулась. Сняла фартук, повесила его на вешалку, снова уселась напротив.

— Что случилось с твоим дядей? — спросила Майя. — Ты сказал, что его убили?

— Бандиты, — мрачно ответил Намазов, — хотя нет. Это тоже не совсем верно. Они, конечно, бандиты. И он был судьей, которого они не должны были любить. Ведь он олицетворял в их глазах существующую там власть. Но убили не поэтому. Оказывается, наша семья вот уже двадцать лет является кровными врагами семьи Асланхановых. Еще когда наши прапрадеды жили в Закаталах, это на севере Азербайджана. Потом семья моего прадеда переехала. У него было трое сыновей и дочь. Дочь вышла замуж и уехала в Польшу. Она тогда была в составе царской России. А мой дед и его братья остались жить с отцом. Тогда начались разборки в Закаталах и там убили сразу трех родственников Асланхановых. Они решили отомстить. Жена одного из них была кистинка из Грузии. И у нее были братья, которые считали обязательным убивать своих кровников на могилах их жертв. Необязательно виновников, но всех, кто принадлежит к роду кровников. Они похитили моего прадеда и младшего брата моего деда, зарезав их прямо на могилах своих погибших родичей.

— Какой ужас! — вздохнула Майя. — Когда это случилось?

— Уже в двадцатые годы прошлого века, — пояснил Максуд, — и мой дед в это время был молодым секретарем райкома партии. Как ты понимаешь, в те времена идейный коммунист и руководитель райкома должен был показывать пример и не имел права даже говорить о кровной мести. Но они убили его отца и брата. Поэтому он никому и ничего не сказал. Обманул всех и сказал, что хочет уехать в Москву, чтобы учиться дальше. Его освободили от этой должности. Через некоторое время он забрал другого брата и поехал искать убийц своего отца и младшего брата.

— Неужели поехал? — не поверила Майя.

— Поехал, — кивнул Намазов, — ушел с должности и поехал искать убийц. И, видимо, нашел их. Так как оба пропали раз и навсегда. Некоторые говорили, что его младший брат проболтался. Будто убитых они сбросили в пропасть. Но наверняка никто не мог знать.

— И на этом все закончилось?

— Если бы… После войны, когда дед был уже снова первым секретарем, появился убийца, племянник убитых. Он стрелял в моего деда. Не попал, и его схватили. Время было суровое, про кровную месть почти не вспоминали. Покушавшийся ничего не сказал, дед тоже не стал ничего объяснять. Несостоявшемуся убийце дали двадцать пять лет за покушение на представителя советской власти. Говорили, что он умер в Сибири, не перенес такого длительного срока. Тем более по политической статье.

— И оба знали, что это была кровная месть? — с ужасом спросила Майя.

— Знали. И оба молчали. Если бы они рассказали об этом, то нападавший мог получить лет пять или шесть. Но тогда всю его семью выселили бы куда-нибудь в Казахстан или за Урал. Ведь когда говорят о кровной вражде, виновата бывает вся семья, в которой даже подростки могут быть мстителями. С этими семьями советская власть боролась беспощадно. Поэтому оба молчали. Оба проявили своеобразное благородство. Он получил двадцать пять лет, но зато его семья не пострадала.

— И ты так спокойно об этом говоришь.

— На Кавказе свои понятия чести и благородства, — вспомнил Максуд, — рассказывают, что однажды встретились на узкой горной дороге два чеченца из двух враждующих родов. И на двоих у них был один кинжал. Как ты думаешь, что они сделали?

— Выбросили кинжал и начали драться? — предположила Майя.

— Нет. Они начали бить кинжалом друг друга по очереди. Но каждый понимал, что не имеет права сильно ударить, чтобы дать возможность своему противнику нанести ответный удар. Ударов было много, оба истекали кровью, но наносили свои удары и передавали кинжал сопернику.

— И чем это закончилось?

— Они оба погибли, но не нарушили законов чести. Оба потеряли слишком много крови, но не позволили себе нанести удар сильнее соперника. И так они лежали на этой дороге, истекая кровью, пока оба не погибли.

— Господи! Я думала, что это бывает только в легендах и старых сказках, — призналась Майя, — хотя я тоже грузинка и должна была слышать такие ужасы. Но я их никогда не слышала. Я все-таки московская грузинка.

— Наверное, — согласился Максуд, — вот так все и происходило. Потом, в пятидесятые годы, все эти кровавые разборки постепенно начали уходить в прошлое. В шестидесятые-семидесятые на Кавказе почти не вспоминали подобных историй. Хотя случались иногда какие-то особенно трагические и невероятные истории. В Ленкорани, в одном из южных районов Азербайджана, сотрудник милиции застрелил одного из нарушителей. Причем пристрелил явно из личных мотивов, не вызванных необходимостью. Когда его судили, сын погибшего прямо в зале суда убил сотрудника милиции. И все это закончилось плохо. Нет, этого молодого человека не расстреляли, даже судьи понимали мотивы его поступка, хотя и в те времена советская власть не допускала, чтобы убивали представителей правопорядка. Этого молодого мстителя посадили в тюрьму на долгий срок… Но после девяносто первого года все изменилось. Всплыли старые обиды, человеческая жизнь обесценилась, появилась масса неучтенного оружия, а власть потеряла авторитет. Ну а потом начались все эти конфликты, войны, бесконечные террористические акты. И начались новые конфликты между семьями и родами, когда очередные убийства поражали новых кровников, и так без конца.

Максуд задумался. Замолчал.

— Что ты собираешься делать? — поинтересовалась Майя.

— Помочь своим родственникам, — мрачно пояснил Намазов, — сначала нужно найти подходящее жилье для моей двоюродной семьи и ее детей. У себя я их поселить не смогу. Во-первых, Лариса не разрешит, а во-вторых, — он вздохнул, — лучше не говорить.

— Что-то опять учудила твоя супруга? — поняла Майя.

— Еще как, — признался Максуд, — она хочет, чтобы я переехал к ее отцу, а нашу квартиру оставил дочери с зятем.

— Она сошла с ума? А где ты будешь жить? У своего тестя, вместе со своей женой?

— Временно. Пока отремонтируют новую квартиру Кирилла, — пояснил Намазов, — она хочет, чтобы я переехал к ее отцу, пока мы подготовим нашу квартиру для молодоженов. А в ноябре они смогут переехать в другую квартиру, которую уже купили для моего будущего зятя.

— Ничего не понимаю. Почему нельзя просто перенести свадьбу на ноябрь и не выселять тебя из своей квартиры?

— Нужно знать мою жену, — устало ответил Максуд, — у нее своеобразный комплекс неполноценности. Меня она считает нищим профессором на фоне богатого свояка. И таким своеобразным образом она подчеркивает нашу состоятельность. Отдает за дочку квартиру, которая стоит больших денег. В ноябре они переедут в свою новую квартиру, но наша квартира будет переписана на имя дочери. И тогда получится, что мы дали богатое приданное…

— Какая глупость, — поморщилась Майя, — неужели она не понимает, как это глупо и пошло?

— Похоже, не понимает. А тут еще мои проблемы с приехавшими родственниками.

— Что ты решил?

— Пока не знаю. Родным я, конечно, помогу, деньги у меня есть. А сам… сам никуда не поеду. Соберу свои вещи и перееду к тебе. Сдашь мне угол?

— Подумаю, — улыбнулась она, — нужно будет поторговаться. В конце концов, мы оба кавказцы, должны уметь не только мстить и убивать друг друга, но и торговаться.

— Смешно, — мрачно произнес Максуд.

— Ты сам прекрасно знаешь, что можешь остаться у меня в любой момент, — ответила Майя, — в любой день, когда ты сам захочешь. Но как быть с твоей дочерью? Ты говорил, что вам нужно соблюсти внешние приличия хотя бы до свадьбы.

— Тебе никто не говорил, что ты странный человек? — спросил Намазов. — У тебя есть возможность навсегда оставить у себя мужчину, который, я надеюсь, тебе нравится. И его подталкивают к этому все обстоятельства, его собственная жена и его большое личное желание. И в этот момент ты ломаешь всю эту схему, напоминая ему о его дочери. По-моему, это не совсем правильно.