Антон Леонтьев - Вендетта. День первый
– Вы были тогда в... морге, когда я прощалась с папой? – спросила Настя, и Хрипунов кивнул.
– Ты вся в мамашу пошла, – добавил пенсионер. – Она тоже на лестнице шумела, пришлось ее впустить. И чего вы такие неугомонные?
– Мама умерла, – сказала тихо Настя.
Хрипунов вздрогнул, отодвинул занавеску, посмотрел во двор и озабоченно покачал головой.
– Господи, и за что мне такая кара! Я не хочу сдохнуть, не хочу, чтобы беда коснулась моей семьи.
– Вы что-то знаете! – сказала убежденно Настя. – Степан Игнатьевич, вы же... вы же проводили вскрытие! Прошу вас, скажите!
Хрипунов вместо этого заявил:
– Да, жаль твою мамашу, но ведь она сама виновата. Предположу, что не своей смертью женщина умерла, наверняка несчастный случай. Что, машина сбила или кирпич на голову свалился?
– Разбойное нападение, – ответила Настя. – Только инсценированное, как я считаю. Маму убили, потому что она слишком много знала!
Чайник засвистел, Хрипунов снял его с плиты и плеснул в кружку воды.
– Ничего не знала она, твоя мамаша, – сказал он, ставя перед Настей кружку с мутной жидкостью, совсем не похожей на чай. – Но много шумела, поэтому ее и хлопнули. Сидела бы тихо, волну не гнала бы, может, все бы и обошлось.
Степан Игнатьевич помолчал, взглянул на Настю и добавил:
– И ты, если не успокоишься, тоже, как и маманя, кончишь. Что на меня так вылупилась? Я тебе добрый совет даю, глаза раскрываю на настоящую жизнь, ты мне благодарна еще будешь!
Он водрузил на стол металлическую тарелку с пряниками. Настя взяла один и надкусила – пряник был черствым.
– Степан Игнатьевич , я же вижу, вы хороший человек, – упрямо заговорила девушка. – Пожалуйста, скажите правду! Я очень хочу знать! Очень!
– А я жить хочу, тоже очень, – беззлобно огрызнулся бывший патологоанатом. – Господи, и почему вы, бабы, всегда такие настырные и глупые? Говорят же русским языком – не лезь ты в это дело. Тебе что, вывеска нужна, как на трансформаторной будке, «Опасно для жизни»? Вот папаша твой помер, теперь и маманя ласты свернула, а ты все роешь и роешь...
Заметив, что его слова произвели на Настю тягостное впечатление, Хрипунов сменил тему:
– Значит, правду тебе подавай! И что ты будешь с той правдой делать? Солить или мариновать, а потом на развес продавать? Ты же молодая, живешь в Ленинграде, квартира у тебя наверняка отдельная имеется, причем хорошая, а не то, что у меня.
– Вы хотите денег? – встрепенулась Настя. – У меня с собой много нет, но от мамы остались кое-какие украшения...
Хрипунов выругался:
– Деньги, деньги! Они всем затмили разум! А ведь почти при коммунизме живем, в эпоху, когда деньги вообще никакой роли не должны играть. Куда там! Значит, так, девка, на вопросы твои отвечу, так и быть, но ты немедленно из города уедешь и забудешь и обо мне, и о том, что я тебе скажу. Ну, понятно?
– Конечно, Степан Игнатьевич, – согласно закивала Настя. Чтобы узнать правду, она готова была дать любое обещание.
Патологоанатом снова выглянул в окно и наконец заговорил:
– Значит, так. Вскрывал я и твоего папашу, и ту особу, Грачеву, которую он придушил. В том, что бабу именно задушили, сомнений никаких не было. Причем сделали это с особой жестокостью. Но детали я опускаю. Что же папани твоего, прокурора, касается, то тут дело совершенно иное...
Он замолчал, однако Настя не смела прерывать паузу. Почесав за ухом, Хрипунов продолжил:
– Никакого самоубийства, конечно, не было. И угол выстрела не тот, и следов пороха на руках не было, и ожога на коже лица нет – ничто не сходится! Твоего папашу убили с близкого расстояния выстрелом в висок. Вскрытие только подтвердило мою версию, о которой я и доложил начальству. Еще подумал тогда, что заваруха начнется. Еще бы, ведь не кого-нибудь, а прокурора города кокнули! Ан нет...
Хрипунов снова сделал паузу. Девушка молча ждала и услышала:
– Начальство мне вдруг и говорит: «Никакое это не убийство, а типичное самоубийство». А кто я такой, чтобы с начальством спорить? Ну ты сама подумай, девка? Конечно, нужный протокол вскрытия и подписал, где стояли заранее кем-то сформулированные выводы о том, что Лагодин Всеволод Петрович покончил с собой. Что мне оставалось делать, а?
Настя взглянула на Хрипунова, на лице которого было написано отчаяние. Голова у девушки шла кругом. Значит, все правда, отец был убит...
– Мафия! – воскликнула Настя, а Хрипунов зашипел:
– Ну, ты еще с транспарантами к исполкому выйди! Мафия не мафия, а могущественные люди, не какие-нибудь тебе гаврики, и даже не воры в законе. Люди, у которых власть, которые боялись утратить свое влияние и оказаться в тюрьме, и все из-за того, что твой папаша не хотел с ними сотрудничать. Слышал я краем уха, что ему миллион предлагали. На такие деньги можно жить припеваючи до конца жизни, а он отказался!
В словах Хрипунова сквозила неприкрытая зависть, из чего Настя поняла, что патологоанатом от миллиона не отказался бы, но ему его, увы, никто не предлагал.
– А кто они, эти люди? – спросила Настя.
– Ты что думаешь, я их поименно знаю? – Хрипунов неприятно рассмеялся. – Да если бы и знал, тебе точно не сказал бы. Ну вот, душу облегчил, только не знаю, правильно ли сделал, что тебе рассказал. А теперь тебе пора, девка.
Настя поняла: Хрипунов что-то утаивает – глаза у патологоанатома бегали, руки дрожали.
– Степан Игнатьевич, я ведь вижу, вы рассказали мне не все, – заявила девушка, стараясь произвести впечатление уверенной в себе особы.
Хрипунов злобно взглянул на Настю:
– Сразу видно, что папаша твой прокурором был. Ничего не знаю! Иди уже!
Настя оставалась сидеть на табуретке. Хрипунов в очередной раз откинул занавеску.
– Ну что ты тут расселась? Сейчас моя старуха домой притащится, и если тебя увидит, то устроит скандал. Давай, убирайся восвояси, девка!
– Почему? – спросила Настя. – Я не прочь познакомиться с вашей супругой. Расскажу ей, что вы меня в гости пригласили, а потом приставать начали. И вообще, я в милицию могу заявить на вас, Степан Игнатьевич!
Патологоанатом покраснел:
– Вон ты как запела! Я к тебе со всей душой и по-человечески, а ты мне свинью решила подложить?
Насте и самой было крайне неловко за свое поведение, но у нее не было иного выхода. Старик знал еще что-то о смерти отца, но упорно не желал говорить. Поэтому она имеет право задействовать все средства, чтобы развязать ему язык.
– Ну ладно, – тяжело вздохнув, сдался патологоанатом. – Никому об этом не говорил, даже твоей мамаше. С нее было достаточно и того, что я тебе сейчас поведал. Как уже сказал, я подписал протокол вскрытия, но ведь у меня имелся и другой, подлинный. Начальство велело его уничтожить, но я посчитал, что опасно так делать. Подумал: ну как потом вскроется, что прокурора все же убили, а под протоколом, согласно которому он покончил с собой, стоит моя подпись. На меня тогда все шишки и посыплются...
Настя ловила каждое слово патологоанатома, не хотела перебивать, но тут не выдержала:
– И где он, этот протокол, Степан Игнатьевич? Вы его сохранили? Он у вас здесь?
– Нет у меня никакого протокола! – заговорил вдруг суетливо Хрипунов. – Был да сплыл, я его давно уничтожил! Я что, идиот, такие улики хранить?
Настя, понимая, что патологоанатом лжет, нетерпеливо заявила:
– Вы говорите неправду! Но я хочу получить протокол. Понимаю, вам нужны деньги... Продайте мне его! У меня имеется квартира в Ленинграде...
– Да хоть дворец в Бахрейне! – рявкнул Хрипунов. – Соображаешь, чего хочешь? Нет, протокол ты не получишь!
– Значит, вы его все же не уничтожили? Позвольте хотя бы в него заглянуть! – настаивала Настя. – Обещаю, что оставлю вас в покое, как только прочитаю протокол. Я хочу знать, как умер мой отец...
– Я тебе и так рассказать могу, – почти уже согласился Хрипунов, но тут, отдернув опять занавеску, вдруг прошептал: – Старуха моя идет, с сумками... Ну, живо прочь! И все, езжай к себе обратно! Нет у меня протокола! Нет – и никогда не было!
Девушка встала с табуретки, Хрипунов схватил ее за локоть и выволок в коридор. Едва успев натянуть сапоги, но даже их не застегнув, Настя оказалась на лестничной клетке. Хрипунов швырнул ей в руки полушубок и указал на верхний этаж. Настя уже слышала шаги по лестнице, сопровождаемые тяжелой одышкой. Девушка взлетела наверх и затаилась. Осторожно выглянув, увидела полную даму лет пятидесяти с двумя объемными сумками в руках. Хрипунов бросился к жене, причитая:
– Лидочка, разреши я тебе помогу! Ах, тебе же нельзя таскать такие тяжести! А что ты купила, неужели палтуса? И даже апельсины удалось достать, ну надо же! А сервелат не выбросили? А ведь обещали, обещали...
Супруга, вручая ему сумки, проворчала:
– Я только что говорила с Марьей Прокофьевной, она сказала, что у нас в подъезде настоящий концерт был. Какая-то молодуха к нам ломилась...
Патологоанатом, затаскивая сумки в квартиру, заявил:
