Лариса Соболева - Коварство без любви
– Ничего, ничего.
– Знаете, как мне противно! Меня тошнит. От себя. И от всех. Как я защищала Эру Лукьяновну, если б вы только слышали и видели! Я топила своих товарищей, которые делали мне только добро. Это я помогла уволить... нет, сократить свою лучшую подругу, которая нянчила мою дочь. Я еду на выезд в какое-то паршивое село, где театр никому не нужен, играю спектакль. А она сидит с моей дочерью, кормит ее, спать укладывает. Бесплатно! И так много лет. А я ее... под корень. А она взяла и умерла! (Клава еще опрокинула рюмочку.) Меня все спасали от пьянства, все. А я все равно пила, мне так нравилось. Ик! Извините, последняя рюмка где-то застряла, поэтому... ик! ...икаю. Так о чем я? А, да! Ик! И никто меня не увольнял за пьянство, а я помогла уволить за... так хотела Эпоха. Я присутствую на художественном совете, там мы решаем то, что давно решила Эпоха. Ик! А она увольняла талантливых людей. Я боялась, чтоб меня не выгнала и поднимала... ик! ...руку за увольнение, мол, не нужны нашему театру. И против Ушаковой подняла. Я выслуживалась перед Эпохой, а она меня все больше презирала... Так мне и надо!
– Идемте, я помогу вам лечь, – предложил Степа.
– Лечь? Да, это... ик! ...хорошо. Сейчас допью... там всего-то... не оставлять же! А потом проснусь, и все начнется сначала...
Она допила прямо из бутылки, шатаясь, побрела в комнату, ее поддерживал Степа. Завалившись на кровать, все же вспомнила:
– А... тот, кто отравил... не придет?
– Не придет, – заверил Степа, накрывая ее пледом.
– Только, – спохватилась она и привстала, – не говорите никому, что я вам сегодня рассказала, меня четвертуют. Ик! Пожалуйста, не говорите...
– Не скажу, не беспокойтесь. Отдыхайте.
Она повалилась на подушку, забормотала под нос:
– Я попросила материальную по... ик! ...помощь на лечение. Не дала. Сказала: «Все равно пропьешь». Не говорила вам? У меня опухоль. Ик! А своего Юлика постоянно вытаскивает из запоев, ну, постоянно. Ему и спектакли можно срывать, на работу не приходить, ему все можно. У старушки любовь... Кошка драная! А мне подыхать...
Клава еще некоторое время бессвязно бормотала, Степа подождал, когда она заснет, потом ушел, проверив, надежно ли закрыл дверь.
Стемнело, поднялся пронизывающий ветер. Степа задержался у дома Овчаренко, поднимая воротник куртки и поправляя на шее кашне. Как человек любознательный и пытливый, прежде всего задал себе несколько вопросов. Почему Овчаренко, заслуженная артистка, которую знают и любят в городе, такая несчастная? Что это такое – страсть к сцене? Почему эта страсть подчиняет себе все остальное, так ломает душу? А другие артисты, они мыслят, как Клава? Степа, предпочитающий ясность во всем, не смог ответить на поставленные вопросы. Вот когда ответ станет очевиден, тогда, возможно, он и приблизится к убийце.
Он еще долго ждал автобуса на остановке, анализируя беседу с Клавой. Нужный номер подошел минут через сорок! Это никуда не годится, общественный транспорт глотает слишком много времени. У кого бы добыть колеса? И Степа перебирал знакомых. Когда же дошел до сослуживцев, улыбнулся. Ну конечно же! Кулик даст!
Оксана, получив из театра пьесу Шиллера «Коварство и любовь», читала со скукой, делая пометки на листе бумаги, кто из персонажей был на сцене, а кто в это время был свободен. В общем, на сегодня отбой. Степа поехал домой.
5
Прежде чем появиться перед Яной, Степа решил навестить Луценко и посмотреть, как он справляется с заданием. Поднявшись на лифте, остановился с недоумением перед дверью, заслышав непрерывный галдеж, доносившийся из квартиры. «Что такое, что там происходит?» – разнервничался Степа. Он толкнул дверь – открыта, заходи кто хочет! Вошел в небольшую прихожую, где с трудом помещаются два человека, третьему места не найдется, и открыл рот.
В комнате Кости творилось нечто! Стол заставлен тарелками, стаканами, бокалами, минеральной водой, едой. Сизый дым, как туман. Гремел магнитофон, народу тьма. Степа вошел в комнату, поискал Костю. Тот полулежал на диване в обнимку с грудастой девицей, которая лезла целоваться с ним, вытягивая трубочкой кумачовые губы. Пьяный Костя поглаживал ее бедро и шептал какую-то чушь, после чего девица безудержно и демонически хохотала. Остальные участники пьянки спорили, танцевали, курили.
Общежитие принадлежало заводу, завод выделил несколько прозванных гостинками малогабаритных квартир УВД. Квартиры действительно крошечные, но в каждой есть душ совместно с туалетом, кухня и прихожая. В этом двенадцатиэтажном улье проживает разнообразный контингент. Частенько жильцам из правовых органов приходится разгонять оргии в свободное от работы время. И вот этот контингент гулял сейчас у Кости!
Степа выключил магнитофон, громко, перекрывая возмущение гостей, сказал:
– Граждане! Банкет закончен! Пора расходиться по бункерам.
– У меня отвальная... – возразил Костя, делая бесплодные попытки встать.
– Миленький, присоединяйся, – улыбнулась девица, которой вблизи оказалось лет тридцать, а то и больше.
– Да че ты! – подал голос кто-то из мужчин. – Мы Костю провожаем...
– Да! – взмахнул руками Луценко. – Меня провожают в командировку!
– Вот именно, – подтвердил Степа. – Ему завтра ту-ту на задание, он должен быть в форме. Будьте добры, подчинитесь просьбе. Пока просьбе.
Для верности Степа помахал удостоверением. Оно так лучше, а то не успеешь познакомиться, как рожа мигом превратится в месиво. Ментов в этом тараканьем питомнике уважают. Значит, боятся. Эффект удостоверение произвело – гости с неохотой расходились. Тридцатилетняя девица запечатлела прощальный поцелуй на распухшей скуле Кости, потом поднялась, одернула коротенькую юбку на упитанных окорочках. Луценко потянулся за ней, хватая за руку:
– Останься, Э... Э... Элла! Они сейчас уйдут, а мы... чшш! – и приложил палец к губам, давая понять, что наедине им будет значительно интересней. Но тут в объектив попал Заречный. – Степа, отвянь, а? Будь другом.
– Я отвяну, но когда все уйдут! – Степа выразительно посмотрел на Эллу. Та скривила кумачовые губы, мол, какой же ты козел. – Девушка, вы не понимаете? У него служба завтра с пяти утра.
– С пяти?! – ужаснулся Костя. – Почему с пяти?!
Степа не удостоил его ответом, а вывел за локоток недовольную девицу, вернулся. Костя уже мирно спал. Закрыв дверь на ключ, Заречный спустился этажом ниже, ворча:
– Ты у меня теперь под домашним арестом будешь! Я тебе завтра устрою попойку, ты ее навеки запомнишь!
Яна сидела за учебниками. На Степана ноль внимания. Он приблизился и виновато чмокнул ее в щечку. Яна вскинула руки, обняла его за шею:
– Мы опять не ходили в бассейн.
– Угу, – зарыл лицо в ее волосы Степа. – Прости, Янка, так получилось.
– Степа, мы с тобой год вместе, а ты еще не познакомился с моими родителями. Как это называется?
– Помню. Завтра у них ужин.
– Я третью неделю не ночую дома. Меня папа убьет.
– Он меня убьет, если ты пойдешь ночевать домой. У меня поджилки трясутся при упоминании о твоем папе. А будущей тещи я вообще боюсь.
– Да не волнуйся, завтра за ужином ты официально попросишь моей руки, и папа будет доволен. А маму бойся. Если ты ей не понравишься, не знаю, что и будет.
Степа вздохнул и дал себе слово, что завтра – пусть хоть наводнение случится, хоть светопреставление начнется – обязательно пойдет знакомиться с родителями Янки. Действительно, нехорошо до сих пор не познакомиться с будущими родственниками.
III. КОВАРСТВО
1
Утром Степа с огромным трудом разбудил Костю. Он тряс его, как грушу, стащил с дивана, а тот упал на пол, свернулся калачиком и продолжил спать, при этом что-то бубнил невнятно. Тогда Степан, набрав полный рот воды, прыснул ему в лицо. Костя приподнялся, вытер ладонями лицо, глаза и сказал:
– Заречный!.. Ты садист. Отвянь.
– Ты что, до сих пор пьян? – вытаращился Степа.
– Нет, – снова укладывался на диван Костя. – Голова трещит. Я умираю.
– А где пиво? – грозно навис над ним Степа. – Где мое пиво? Я его разве для того покупал, чтобы ты шлюх, больных сифилисом, поил?
– Сифи... У кого сифилис? – побледнел и без того бледный Костя.
– У твоей телки вчерашней! – безжалостно добивал его Степа. – Я ее еле-еле из-под тебя вытащил! Она же всем известная. Сифилис, гонорея – весь набор при ней. А ты чуть при всех ее... я вовремя пришел.
– При всех? – не помнил вчерашнего вечера Луценко. – Что ты этим хочешь сказать? При ком я ее?.. И кого я при всех?..
Степа едва не рассмеялся в голос, глядя на растерянного, опухшего, с побитым лицом Костю. Сдержался. Если не остановить сейчас разгул, все насмарку пойдет. Надо так пугануть, чтоб на всю жизнь зарекся напиваться до скотского состояния черт знает с кем.
– Да тут такое творилось! – схватился Степа за голову, припомнив, как это делали актеры на спектакле. – Откуда взялись собутыльники?
