Данил Корецкий - Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион
Полковник и сантехник...
Я вернулся из карцера, мы опять вместе. Я так рвался в уютную после карцера камеру, а теперь вижу, что карцер не так страшен. Можно пережить и холод и голод. Хуже всего оказаться в бетонной клетке с патологически жестоким, тупым и злобным существом. Ведь даже с крысой можно договориться: «шныри»[13] болтали, что в пятой камере живет одна, ей кличку дали – Машка. Она обладает каким-то особым чутьем, находит тайники, где зеки прячут сигареты и продукты, портит все. Но если кормить ее и пускать на ночь под одеяло, она ничего не трогает.
С Блиновым же договариваться бесполезно. Это просто клинический идиот. Маньяк.
Он из Нижнего Новгорода, пятьдесят лет. Окончил восемь классов и ПТУ, работал сантехником в ЖЭКе. В 84-м году пьяный пришел по вызову в квартиру, избил и изнасиловал хозяйку, немолодую женщину. Отсидел три года, вышел досрочно. Стал хитрей, изощренней – купил подержанный «жигуль», начал таксовать. Вечером, близ вокзалов, подбирал приезжих – молодых девушек, женщин, однажды старушку, несколько раз попадались дети... Входил в доверие, угощал водой с подмешанным клофелином или просто накидывал платок с хлороформом, потом отвозил в лес – были у Блинова две-три излюбленные опушки в пригороде. Жертвы находились в беспомощном состоянии и сопротивляться не могли, но он все равно избивал их, калечил, потом насиловал, а в момент кульминации душил или ломал шею. Трупы скидывал в реку, привязав к ногам кусок бетона со строительной свалки. А иногда ничего не привязывал.
При такой нехитрой конспирации он безнаказанно резвился лет семь. Поймали его случайно: молодые люди из пригородного поселка пошли в лесок пожарить шашлычок и выпить, да попали на ту самую опушку... Застукали «на горячем», скрутили, сдали в милицию. Девушка чудом осталась жива, дала показания. Блинова признали вменяемым, присудили к расстрелу, потом «вышку» заменили пожизненным. Из доказанных эпизодов на нем двенадцать убийств и изнасилований. На самом деле было больше. Он сам не помнит сколько.
В следственном изоляторе Блинова сразу же «опустили» и «загнали под шконку» – самого избили, изнасиловали и заставили спать возле параши. На всех пересылках его продолжали бить, насиловать и топить в параше, но эта гнида оказалась живучей и в конце концов прибыла на «Огненный». Здесь нет «арестантского общества» – сидят по двое, причем таких мерзопакостных монстров, как Блинов, много, иногда они между собой уживаются, иногда – нет.
С этой гнидой никто не уживался. Он сидел в двух камерах – седьмой и второй, в каждой были скандалы и драки. Пару раз его чуть не задушили спящим, потом он задушил своего сокамерника, хотя по официальным данным тот умер от внезапного инфаркта. Тогда же первый мой сосед, убийца Синюхов, – кстати, вполне приличный человек, умер от старости. И Блинова перевели ко мне, уравняв, таким образом, полковника ракетных войск с сантехником-маньяком. Почти пять лет Блинов живет в тринадцатой. Как же я его ненавижу! Как я хочу его убить!
– Шпионов надо расстреливать! – в очередной раз начинает он, щуря белесые глаза и гадко улыбаясь. – Бандитам, убийцам жизнь оставлять, а вас расстреливать! Потому что вы, паскуды, Родину продаете!
– Заткнись, гнида! Я полковник, я Родине пользу приносил, у меня выслуги почти тридцать лет, – не выдерживаю я. – Вот в чем был смысл моей жизни! На дальних полигонах служил, подземные дежурства нес, наконец, налоги платил. Если положить на весы эту пользу и тот вред, за который меня осудили, то польза в сто раз перевесит! Понятно, развратное животное? А ты только водку жрал да насиловал всех, кто попадался, да душил. Что ты еще полезного в своей поганой жизни сделал? Сливной бачок починил?
– Зато я Родину не предавал! У меня что-то святое за душой есть!
– Конечно. Беспомощных женщин и детей мучить и убивать... Вон, нимб вокруг башки светится...
– Ты такой же убийца, как я, точно такой же! – орет Блинов, и его бледное прыщавое лицо розовеет. – Нет, еще хуже меня! Друзей убил, Иуда!
Меня забирает. Какой-то туман в голове. Тоже начинаю орать:
– Никого я не убивал! Одного током шибануло, другой – на отравленную иглу напоролся! Несчастные случаи... Я до них даже не дотрагивался! И потом, это взрослые мужчины, они и почувствовать ничего не успели! А ты девчонкам пальцы ломал, носы откусывал да терся о полумертвых! Чувствуешь разницу, животное!!
– Пусть я плохой, но честный! – он подходит, вплотную, приближает к моему лицу свою отвратительную харю, так что даже без очков я вижу его отвратительную сальную, пористую кожу. – Я не скрывался, за чужие спины не прятался! Сел в тачку – и поехал на охоту... Эти сучки зачем к нам приезжали? Проституцией заниматься, вот зачем! Я, может, город от СПИДа спасал!
Размахиваюсь и бью в ненавистную харю. Но неудачно – вскользь. Он в ответ царапает мое лицо. Вот сука! Чтобы не заразил какой-то гадостью!
– Все, сегодня я тебя задушу, – Блинов брызжет слюной. – Точно задушу! Под утро...
Врет, не задушит... А может, и не врет. Что ему сделают? Пожизненнику бояться нечего. Придется не спать, а это очень трудно, особенно под утро... И потом – днем ложиться нельзя, а завтра будет снова такой же спор: кто лучше, кто хуже, кто гений, кто злодей... И послезавтра, и пожизненно. Вечное противостояние идей добра и зла: полковник-ракетчик и сексуальный маньяк-садист. Мигунов и Блинов. Моцарт и Сальери.
Не смешно, если задуматься».
27 октября 2010 г.
«...От Светки письмо.
Она освободилась в 2008-м, третий год пошел. А все никак не придет в себя. Говорит, не удержалась – съездила на Боровское «поздороваться» с нашим домом. Который больше не наш. И никогда больше нашим не будет. Видела выезжающий из ворот «фольксваген», за рулем – какой-то плюгавый тип. Потом вышел охранник, прогнал Светку. И правильно сделал – нечего туда ходить, я ее предупреждал.
Она снимает квартиру в Зеленогорске, полуторную халупу с отваливающимися обоями. Там же устроилась в школу на полставки, да и то по знакомству. Ставку не дают, видно боятся: жена шпиона, мало ли! Репетиторствует. Денег все равно не хватает. В следующем месяце собирается выслать передачу с продуктами. Копит, чтобы приехать. Ничего она не скопит, больше чем уверен. Привыкла жить на широкую ногу, ни в чем себе не отказывать, – помню, за босоножки какие-нибудь идиотские отдавала по «штуке» баксов, за сумочку – пять «штук». А тут каждую копейку беречь надо. И то... Не знаю. От Москвы до Заозерска – семь тысяч километров. Из Заозерска на север до Ерчи по разбитому асфальту – еще шестьсот. От Ерчи только вертолетом, на машине сюда не доберешься. Или вездеход. Или катер. Навигация на Индигирке – всего три летних месяца.
Не выйдет у нее ничего.
Да если и приедет... Длительных свиданий, с совместным проживанием, на «Огненном» нет. Можно пообщаться через стекло по телефону три часа в течение дня. Светка даже на ночь не сможет здесь остаться – на территории особорежимной ИК это строжайше запрещено. А кругом тайга да болота. Куда деваться? А на Большую Землю транспорт каждый день не ходит...
Конечно, она может дать Савичеву, тот ее поселит на территории и отправит, когда надо будет... Светка в этом деле мастерица. Как когда-то с Катрановым... Ради тебя, любимый муженёк, готова трахнуться с кем угодно!
Нет уж, спасибо.
Да и о чем я говорю? Не тот она человек, чтобы переться сюда, как жена декабриста.
Вот кого я хотел бы повидать, так это Родиона.
Родик, Родька... Почти восемь лет его не видел. Как он? Где он? Носит баки? Усы? Наверное, стал похож на меня...
Светка, как назло, ничего не пишет о нем...»
Глава 3
Яблоко от яблони
Баки и длинные волосы Родион перестал носить в конце 2006-го – сразу после поступления в докторантуру Пантеон-Ассас. Здесь Сорбонной уже и не пахло, хотя этот университет и входил в сорбоннскую «чертову дюжину». Никаких джинсов, ветровок и сандалий на босу ногу, никаких локонов до плеч, никакого пива на ступеньках библиотеки. Нет, с видимостью разнузданной и анархической вольности на этом уровне было покончено. Здесь трудились над получением докторской степени будущие генералы и маршалы европейской юридической бюрократии, которые лучше кого бы то ни было знали, что демократия должна быть управляемой и двуликой – для себя и для всех остальных.
Строгие костюмы, однотонные сорочки, галстуки в тон, стрижки «а-ля хороший мальчик».
В группе Жана Кальвена – руководителя Родиона по докторскому проекту – никто, кажется, даже не курил.
После первого же сбора докторантов (Родион едва досидел до конца – он выглядел как рокер-наркоман на бюро райкома комсомола) прямиком отправился в дорогой салон красоты на рю Кюжа. Потратил почти всю наличность, но вышел оттуда изрядно преображенным. Можно сказать, другим человеком.
Очки. С очками Родик расстался чуть позже. Кажется, январь 2007-го. Профессор Кальвен намекнул, что Пантеон-Ассас всегда славился своей баскетбольной командой, в числе ее болельщиков и спонсоров состоят многие мэтры, от которых будет зависеть судьба его стипендии... Да и не только стипендии. Родик при его спортивных данных легко прошел отбор, был записан во второй состав. Единственное условие, которое поставил тренер: заменить очки на линзы. Никаких проблем. И Сесиль, его тогдашняя подружка, сказала, что без очков он выглядит гораздо мужественнее.
