Чарльз Сноу - Современный Английский детектив
Выйдя через боковой вход, Смайли с мистером Кардью пошли по ярко-желтым дорожкам меж голыми грядками заботливо возделанного огородика. Сияло солнце. День был холодный и великолепный, воздух бодрящий. Пройдя огородик, вышли на луг. Несмотря на ночной дождь, земля здесь была твердая; ее покрывала невысокая трава. Неспешно прогуливаясь, они разговаривали на ходу.
— Это школьные угодья. Летом мы устраиваем здесь наши праздничные пикники. Весьма удобно.
Смайли относился к духовным лицам с несколько детской опаской. Он ожидал встретить веслианский млат господень — велеречивого и мрачного церковника с пристрастием к библейским образам. А Кардыо мало соответствовал такому представлению.
— Меня послала мисс Бримли, редактор «Голоса», — начал Смайли. — Миссис Роуд — наша подписчица. Гластоны выписывают «Голос» со дня основания. Миссис Роуд как бы член нашей семьи. Мы хотели бы дать некролог, отметить ее церковную работу.
— Понимаю.
— Я говорил уже с ее мужем. Нам бы непременно хотелось взять в некрологе верный тон.
— Что же сказал вам муж?
— Посоветовал обратиться к вам за сведениями о ее работе, в частности о помощи иммигрантам.
Помолчали, затем Кардью сказал:
— Она родом с Севера, из окрестностей Дерби. Отец у нее там был человек с состоянием. Впрочем, деньги не поколебали его характера.
— Я знаю.
— Я знавал их семью издавна, с перерывами. Перед ее похоронами снова увиделся с ее стариком отцом.
— Что мог бы я сказать о ее работе для церкви, о ее влиянии на здешних прихожан? Могу ли я сказать, что она пользовалась всеобщей любовью?
— Боюсь, мистер Смайли, — ответил Кардью после краткой паузы, — что я не слишком высоко ставлю подобного рода писания. Всеобщей любовью никто из людей не пользуется, даже и после смерти.
В речи Кардью сильно слышался северо английский говор.
— Что же тогда мне сказать? — не унимался Смайли.
— Не знаю, — спокойно ответил Кардью. — А когда не знаю, то храню обычно молчание. Но уж коль скоро вы были так любезны и обратились ко мне, то скажу, что ангелов мне встречать не доводилось и Стелла Роуд не составляла исключения.
— Но разве не играла она ведущей роли в благотворительных делах?
— Конечно, конечно.
— И разве не поощряла и других споспешествовать?
— О да. Работница она была хорошая.
Молча шагали они рядом. Тропинка лугом спускалась к воде, поворачивала, шла берегом. Речка пряталась в спутанных порослях дрока и боярышника, кроющих оба берега. За рекой стоял недвижный ряд вязов, а за ними рисовались знакомые очертания Карна.
— Больше у вас нет ко мне вопросов? — неожиданно осведомился Кардью.
— Есть, — ответил Смайли. — Наш редактор была очень обеспокоена письмом, полученным от миссис Роуд накануне ее смерти, В нем содержалось как бы… обвинение. Мы переда ли письмо полиции. Но мисс Бримли упрекает себя в том, что не смогла помочь миссис Роуд. В таком самоупреке, возможно, нет логики, но тем не менее мисс Бримли страдает. Я бы хотел быть в состоянии заверить ее, что между смертью Стеллы Роуд и письмом нет связи. И в этом еще одна причина моего к вам визита…
— Кого же обвиняло письмо?
— Ее мужа.
— Я бы сказал вашей мисс Бримли, — медленно, с нажимом проговорил Кардью, — что ей совершенно не в чем себя упрекать.
Глава 13
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Был вечер понедельника. Примерно в то самое время, когда Смайли вернулся в отель после встречи с Кардью, Тим Перкинс, корпусной староста, прощался с миссис Харлоу. Он берет у нее уроки игры на виолончели. Миссис Харлоу — женщина добрая, хотя и очень нервная, и она удручена, что у Перкинса сегодня такой в воду опущенный вид. Тим, несомненно, лучший из всех учеников, каких послал ей Карн на долю, и Тим ей очень по душе.
— Ты играл сегодня, Тим, из рук вон плохо, — сказала она в дверях на прощание, — просто из рук вон. Знаю, конечно, у тебя только один семестр остался, и три важных зачета все еще висят, и перевод под вопросом, и тебе не до музыки. Если не захочешь, в следующий понедельник играть не будем — просто так приезжай, угощу пышками, пластинки послушаем.
— Хорошо, миссис Харлоу.
Перкинс приторочил футляр к багажнику велосипеда.
— Фонари в порядке, Тим?
— Да, миссис Харлоу.
— Не ставь сегодня, Тим, рекорда скорости. До вечернего вашего чая еще много времени. Не забывай — дорога еще очень скользкая от снега.
Перкинс промолчал. Вывел велосипед на гравийную дорожку, направился к калитке.
— Ты, кажется, что-то забыл, Тим.
— Виноват, миссис Харлоу.
Он вернулся к дверям, пожал протянутую ему руку. Миссис Харлоу всегда настаивает на этом рукопожатии.
— Да что с тобой, Тим? Натворил что-нибудь? Но мне-то можешь сказать? Я ведь не в штате у вас.
Перкинс помялся, проговорил:
— Это просто из-за экзаменов, миссис Харлоу.
— Или родители нездоровы? Дома беда случилась?
— Нет, миссис Харлоу, здоровы, дома все хорошо. — Опять помялся. — Спокойной ночи, миссис Харлоу.
Он закрыл калитку за собой и покатил по узкой дороге. Она глядела вслед. Через четверть часа он будет уже в Карне — ехать почти все время под гору.
Он всегда любил этот обратный путь. Лучшие минуты всей недели. Но сегодня ехал словно во сне. Ехал быстро, как всегда: мчалась мимо изгородь на темном фоне неба, и кролики кидались кто куда от света фары, но ему не до них было.
Нет, надо кому-то сказать. Напрасно не сказал миссис Харлоу, напрасно. Она бы нашла, что присоветовать. Мистеру Сноу можно было бы сказать, но их теперь уже не Сноу, а Роуд учит, И в этом половина всей беды. Это да Филдинг.
Можно бы Тру сказать. Да, вот кому он скажет — мисс Трубоди. Сегодня же вечером, после осмотра, пойдет к ней и повинится. Для отца это, конечно, будет удар навеки — ведь это же значит провал, а возможно, и позор вдобавок. И значит, не поступишь кадетом в Сэндхерстское после осеннего семестра, и, значит, снова плати отец за учение деньги, которых нет…
Сейчас пойдет самый крутой участок спуска. С одного бока изгородь кончилась, открылся замечательный вид: замок Солеев на ночном небе, словно декорация к «Макбету». Как здорово играть в спектаклях, жаль, что ректор не разрешает драмкружка.
Он пригнулся к рулю и понесся вниз, чтобы на скорости проскочить неглубокую полоску воды у подножия холма. Холодный ветер жег щеки, и на минуту он забыл свою беду… Вдруг он с ходу затормозил; велосипед заскрежетал, скользя.
Что-то случилось: впереди светит луч фонарика, и из темноты знакомый голос зовет, призывает его.
Глава 14
СЛУЖИТЕЛЬНИЦЫ МИЛОСЕРДИЯ
Штаб-квартира школьного Комитета помощи иммигрантам (патронесса — графиня Сара Солей) помещается на Белгрейв-сквер. Не ясно, то ли такая роскошная резиденция выбрана для приманки богачей, то ли для ободрения обездоленных, то ли, как шепчут в свете злые языки, чтобы задешево снабдить графиню Солей апартаментом в лондонском Вест-энде. Деловая же сторона помощи отнесена, как и положено, на юг города, за Темзу, в один из тех заброшенных кварталов Кеннингтона, что являют собой изнаночную половину архитектурного раздвоения личности Лондона. Когда-нибудь Йоркские сады (как именуется квартал) будут открыты внешним миром и очарование их пропадет, но побывайте там сейчас, и вы увидите всамделишных детишек, играющих посреди улицы в классы, а матери в шлепанцах бранят их с порогов.
Выполняя задание Смайли, переданное по телефону вчера в полдень, мисс Бримли с утра пустилась в путь. Она имела редкую способность говорить с детьми, как с равными себе существами, благодаря чему без труда отыскала ветхий безымянный дом, служащий комитету приемочным пунктом. В сопровождении семерых малышей она позвонила и стала терпеливо ждать. Наконец послышался стук каблучков по лестнице, лишенной ковра, и дверь открыла очень красивая девушка. С момент обе они одобрительно глядели друг на друга.
— Прошу прощения за беспокойство, — начала мисс Брим ли, — но моя дорсетская знакомая просила меня навести справки о вещах, посланных сюда день-два назад. У нее произошла глупейшая ошибка.
— О боже, какой ужас, — дружелюбно сказала девушка. — Входите, пожалуйста. У нас тут всюду страшный беспорядок и присесть не на чем, но мы вас угостим растворимым кофе из кружки.
Мисс Бримли вошла, твердой рукой закрыв дверь перед носом у семерки малышей, пытавшихся под шумок втиснуться следом за ней. Весь холл, куда ни глянь, был завален мешками и пакетами. Были здесь и плотные джутовые тюки с красивыми ярлыками, и корявые свертки в рваной оберточной бумаге, и решетчатые ящики, и бельевые корзины, и видавшие виды чемоданы, и даже старинный матросский сундук с пожелтелой наклейкой «В море не брать».
