Анна Данилова - Призраки знают все. Рукопись, написанная кровью (сборник)
И вдруг на экране крупным планом появилось женское лицо; кадры, сменяясь один за другим, показали женщину сначала в обнимку с каким-то старым, но роскошным, похожим прической на льва господином, затем одну – на берегу моря, где ветер трепал ее длинные темные волосы; далее последовало еще несколько укрупненных снимков: ярко-голубые, почти синие глаза, улыбающийся красный рот, солнце, ласкающее кожу открытых плеч…
Голос дикторши расплывался и растекался где-то внутри Юлиной головы, мешая до конца осмыслить услышанное; ей стало даже трудно дышать…
Но как бы в подтверждение ее мыслей телефон в прихожей взорвался, похоже, с этой же новостью: звонила Миллерша.
– Включи немедленно телевизор… – кричала она в трубку, – ну же!..
– Аля, он включен… – ответила шепотом готовая разрыдаться Юля.
– Я узнала ее, я узнала эту женщину, с которой видела и Крымова, и твоего мужа… и покойного отца Кирилла… Помнишь, я тебе рассказывала?.. Ее убили, в Москве… Это дочь…
Но Юля и так все поняла: в Москве несколько часов тому назад была убита дочь известного французского книгоиздателя Даниэля Сора – Адель. Ее застрелили в аэропорту Внуково, когда она выходила из такси…
Адель Сора.
Юля не верила ни своим глазам, ни ушам, ни мозгу… Быть может, для кого-то эта убитая женщина и была Адель Сора – тоже издатель, журналист, филолог, историк, даже писательница. Но только не для Земцовой. Потому что она увидела на экране совершенно другого человека – шизофреничку Аперманис.
Прибалтийский акцент? Так вот почему им понадобилось в срочном порядке придумывать ей легенду и прибалтийское происхождение? Акцент! Она же француженка. И ее характерное прокатывающееся «р» Миллерша, увидевшая Аперманис беседующей с отцом Кириллом возле собора, приняла за журчание: «она не говорила, а журчала…», «она говорила очень быстро и слегка картавила»… Нет, дорогая Аля, они с отцом Кириллом разговаривали на французском языке, который оба знали, как свой родной. И Адель Сора, несколько месяцев прожившая в С., испытывая массу неудобств, лишенная привычного комфорта и окружения, охотилась в этой дыре за крупной дичью… За Крымовым? За кем? Или за чем? За рукописью, чтобы привезти ее своему папочке, которую тот бы опубликовал, озолотившись на тираже разоблачающих сатанинские планы бесценных записок?!
То-то ей лицо Даниэля Сора показалось знакомым. И вот откуда у Крымова этот электронный адрес с упоминанием «adel»…
За рукописью гонялись, наступая друг другу на пятки: Аперманис (она же Адель Сора), Харыбин, кто еще?..
Аперманис знала, что рукопись у Крымова. Но откуда? От Харыбина? Это теперь уже неважно. Главное, что, кто бы ни нашел первым эти проклятые записки, в России с ними делать было нечего – коммерческий интерес они могли представлять лишь за границей, к тому же там был покупатель. Так вот почему Харыбин с Аперманис действовали сообща: они не были соперниками, поскольку Аперманис была нужна любому, кто найдет рукопись. Она готова была купить ее у самого Крымова и у Харыбина, в случае, если бы тот каким-то образом вырвал бумаги из цепких крымовских рук… Ей было все равно.
…Юля не успела ничего сообразить, как дверь сама открылась, и в передней с недовольным лицом появился Корнилов:
– Слушай, Земцова, какого черта?..
Но Юля, все еще держа в руках что-то говорящую искаженным миллеровским голосом трубку, никак не могла прийти в себя от известия о смерти своей «клиентки»… Когда она очнулась, Корнилов уже пил ледяную воду прямо из-под крана.
– Виктор Львович, вы хотите узнать, кто на самом деле убил отца Кирилла?
* * *Но они опоздали. Когда оперативная группа появилась в доме отца Кирилла, его вдовы там уже не было. С помощью кинолога, который дал понюхать своей собаке «трофейное» (появившееся в прокуратуре как вещдок в деле убийства Бродягиной) золотое кольцо со следами крови, были обнаружены золотой крест и цепь покойного священника. Они были именно в том месте, куда их положила накануне Земцова. Это означало, что Троицкая, сбежав отсюда, так и не поняла, зачем к ней приходила подружка Крымова.
– В доме никого нет, – выпуская густой дым из ноздрей и рта, проговорил раздраженный и чувствовавший себя полным кретином Корнилов. – И зачем мы только сюда пришли?.. Ну уехала вдова, дальше-то что?
Юля, стоя возле крыльца и прижимаясь к сонному и тоже разнервничавшемуся не на шутку Шубину, пожала плечами. И в это время из дома вышел человек, который подошел к Корнилову и что-то сказал ему в ухо.
– Да?.. Ну что ж, пойдем посмотрим… – и Корнилов, позабыв о существовании Земцовой, вошел в дом.
– Игорь, не спи ты! Пойдем! Не видишь, они что-то нашли…
В подвале дома, под слоем недавно выложенных кафельных плиток, люди Корнилова обнаружили останки трупа.
– Да это же отец Кирилл… – прикрывая ладонью нос из-за нестерпимого запаха, проговорил, чертыхаясь и матерясь, Корнилов, глядя, как извлекаются из-под плиток и цементных крошек части разрубленной головы с черными густыми волосами, покрытыми бурой слизью и червями… – Чертовщина какая-то, ей-богу, чертовщина… Рехнуться можно…
Прибыл судмедэксперт, в котором Юля не сразу узнала своего друга Чайкина.
– Леша, – тихонько позвала она его и, когда тот, удивленный неожиданной встречей, подошел к ней, сказала: – Ты не уезжай сразу, мне надо с тобой поговорить…
– Ладно, я тебя найду…
Шубин чувствовал себя явно не в своей тарелке. Он не мог понять, каким образом Юля догадалась, что отца Кирилла убила его собственная жена, Тамара Троицкая, и если убийца действительно она, то почему же тогда она до сих пор оставалась в С., а не исчезла, как это делают в подобных случаях, тем более что у нее такие могущественные покровители?
– Думаю, что убийство настоящего отца Кирилла НЕ ВХОДИЛО В ИХ ПЛАНЫ, – словно прочтя его мысли, сказала Юля. – Она убила его из-за ревности, понимаешь? Не смогла ему простить встреч с Мариной Бродягиной. Она провалила операцию, потому что Кирилл мог пригодиться своей организации в каком-нибудь другом месте. Она нарушила все ИХ планы и теперь будет отвечать… Я в этом больше чем уверена.
– А кто же был тот… которого зарезали?
– Очевидно, его двойник, о котором она мне говорила. Некий Кучин.
– И кто же его убил?
– Я же тебе называла имя – Павел. Он был связным между агентом, живущим в С., и Зиной Родионовой, работавшей в информационном центре.
– Думаешь, его найдут?
– Мне все равно… Я устала и собираюсь ставить в этом деле точку. С матерью Марины Бродягиной я встречусь сегодня утром, покажу ей материалы экспертизы, расскажу, как ее дочка собиралась отравить Берестова, но погибла сама… Гонорар увеличивать я передумала, да и вообще не понимаю, как это мне такое вообще в голову пришло… Это Крымов так на меня повлиял со своей Щукиной… Богатства захотелось, знаешь…
– Да ты и так небедная, – и Шубин в двух словах рассказал ей о деньгах, которые Крымов успел положить в банк на ее имя.
Юля, услышав об этом, расхохоталась ему в лицо, и ее смех, ее истеричное похохатывание на фоне жуткой весенней ночи, напоенной запахами смерти, звучал страшно, неуместно. Шубину пришлось успокаивать ее, обнимая, как маленькую, за плечи и гладя по голове нервными, судорожными движениями.
– Помнишь, я рассказывала тебе об Аперманис? Ее убили несколько часов тому назад… А ты говоришь: успокойся… У меня тоже есть кое-что интересное для тебя.
Но она не успела ничего сказать: из дома выбежал Корнилов. У него было такое лицо, словно он только узнал о смерти близкого человека.
В руках он держал телефон, и вся его фигура выглядела растерянной, даже руки – ладонями вверх – выражали немой вопрос…
– Что случилось? Вы нашли труп Троицкой?
– Какой еще Троицкой?.. – Корнилов не мог ее понять, потому что фамилия вдовы была Андреева. Да и вообще он выглядел немного сумасшедшим. – Земцова, мне только что позвонили… Там, в аэропорту, напали на… Крымова… Он возвращался… Об этом пока еще никто не знает. На дворе ночь, мне бы не хотелось, чтобы об этом узнали до того, как я туда прибуду… Поезжай, он в аэропорту…
– Он живой?! – Юля почувствовала, как земля под ее ногами стала мягкой и постепенно превратилась в небо, зыбкое и усыпанное звездами…
* * *Внутри все болело, кровоточило. Ей снилось, что у нее начались роды. Но рожала она на раскаленной плите, среди огромных сверкающих серебристых чанов и кастрюль, какие она видела в кухне детского сада… Человек в белом халате, вошедший на кухню, достал прозрачный пузырек и принялся брызгать из него каким-то противным, пахнувшим нашатырем и йодом одновременно лекарством, которое своим запахом, смешиваясь с кухонными парами, заполняло ее легкие и вызывало дикий кашель…
