Владимир Шитов - Собор без крестов

— Жизнь проходит, а я за границей ни разу не была и не знаю, с чем ее кушают.

— Ты английский язык знаешь? — вяло поинтересовался он.

— Откуда! — удивленно воскликнула она. — Хотя в школе учила английский, но ты знаешь, как мы учились и учили иностранные языки, но не для себя, а для учителя, для оценки.

— Знакомо это мне, — согласился он. — Я тебе подброшу бабок, чтобы ты немедленно поступила на ускоренные курсы новейшей методики быстрого обучения английскому языку. Представь, что через месяц ты со мной поедешь в Америку, и оценку твоих знаний английского языка будут делать говорящие с тобой американцы.

Купи себе разговорник и практикуйся, — закончил свои наставления Лесник.

— Зачем мне эти знания на старости лет? — капризно заметила она, представив, как много хлопот у нее появится с новым хобби.

— Я же тебе сказал, что в свою очередную поездку возьму тебя с собой не как любовницу, а как переводчикасекретаря.

— Серьезно? — обняв его за шею и целуя в щеку, спросила она.

— Без обмана, — довольный собой, заверил он ее.

— Извини, Витя, но я от твоего предложения отказываюсь, — сделав капризное лицо, сообщила она ему неожиданно.

— Почему? — искренне удивился он, не ожидая от нее такого ответа на свое заманчивое предложение.

— Потому что желаю поехать туда с тобой и в том качестве, в каком ты не хочешь меня брать, — выжидательно сообщила она, игриво поведя своими синими, опасными, как омут, глазами.

Догадливо улыбнувшись, Лесник, как бы оправдываясь, поведал: — А в том качестве в первую очередь.

— Тогда приглашение и условия принимаю и согласна учиться-мучиться, — благодарно, вновь целуя его, но уже в губы, ловящие ее ласку, прошептала она.

Профессионально постигнув все слабости мужчин и умея ими пользоваться, Лариса вновь доказала Леснику, что его выбор в отношении ее, как любовницы, верен, и теперь он может воочию убедиться в правильности своего решения…

Полностью опустошенный, отдыхая от ласк Ларисы, Лесник неожиданно услышал, как лежащая рядом с ним в постели Лариса произнесла: — А вообще-то ты, Витя, у меня дурковатый.

— Почему? — даже приподнявшись на локте, удивился он, не согласный с таким мнением.

— Я не понимаю, зачем было тебе полмиллиона рублей бросать козе под хвост, устраивая сегодняшнюю гулянку.

— Она мне не нужна, но если мои ближайшие друзья так решили, то я не должен был скупердяйничать, — согласился он частично с ней.

— Если ты так будешь транжирить свои деньги, то мне загранпоездки не видать, как своих ушей.

— Боишься, что разорюсь? — засмеялся он.

— А кто, если не я, будет о тебе думать, если ты имеешь дырявую голову, — критически продолжала она его разносить.

— Не пукай, дорогая, — дурашливо возразил он, — пока я хорошо не заработаю, я плохо не потрачусь. На этой неделе мы с Душманом купили у одного нашего коллекционера подлинники картин великих художников. Они стоят наших сто миллионов рублей, если не больше. Мне пришлось уплатить, выписав чек, в зелененьких (долларах) один миллион. Из восьми полотен с серебряным Буддой в придачу одно шикарное полотно досталось Душману, а все остальное мое. Все оформлено через нотариуса чин чином, но только в наших рублях. Так вот, я за свои полотна на Западе получу самое малое два-три миллиона долларов. Если доллары перевести в рубли, то, представь, сколькими сотнями миллионов рублей я стал обладателем с помощью последней сделки. И ты хочешь, чтобы я из-за какого-то полмиллиона мелочился, — съязвил он.

— Ни хрена себе! Вот это размах, аж дух замирает, — присев на постели, нисколько не стесняясь своей наготы, удивленно-восторженно произнесла она.

— Только не думай, что я их сейчас брошусь реализовывать. Они у меня отлежатся, еще поднимутся со временем в цене, а потом уже я решу, как мне с ними дальше поступить.

— Как я знаю, ты не можешь и не имеешь права вывозить их за рубеж, таможенники помешают.

В ответ на свое возражение она услышала его беззаботный смех:

— Милая детка, мы с Душманом уже вывозили картины этого коллекционера за рубеж и там толкнули на аукционе за приличную сумму.

— Как я знаю, на аукционе контрабандным товаром не торгуют, — заявила она, гордая своей эрудицией.

— Радость ты моя бестолковая, — начал просвещать ее Лесник, — то, что у нас является преступлением, на Западе является коммерцией. Так вот слушай, что я тебе поведаю. У них хозяин ценной исторической вещи имеет право продать ее хоть самому черту, лишь бы тот имел деньги в нужном количестве на покупку. До капиталиста не доходит не потому, что у него ума не хватает, а просто потому, что он не желает признавать власть государства над имуществом хозяина этой вещи выше, чем его воля. Поэтому они наш закон там не признают. Я с ними в этой части солидарен. У меня кончаются деньги, я продаю свое имущество, независимо от его исторической ценности. У меня появились деньги, я вложил их в тот или иной антиквариат. Это — жизнь, и искусственно законом ее нельзя ограничить. Попомни мои слова, такая свистопляска не может долго продолжаться. Если мы перешли на капиталистический путь развития, то должны и жить по его закону.

— Я вижу, тебя так проняла эта тема, что ты даже в такой обстановке, — она провела по его голому телу рукой, — решил поговорить о ней со мной?

— Я же не считаю тебя чужой, а то, конечно, не стал бы о ней травить с женщиной в постели, — пояснил ей Лесник.

— Спасибо за доверие, — дурашливо поблагодарила она его.

Потом Лариса стала говорить ему о себе, о своей работе, не забыв поблагодарить Лесника за теплое место, подысканное и предложенное ей в ресторане Душмана, где она была старшим официантом и, помимо того, бандуршей, поставлявшей своих девочек избранным денежным клиентам. От подпольного «бизнеса» она тоже имела неплохой навар, но, конечно, он ни в какой мере не мог сравниться по своему результату с выручками от операций, проводимых Лесником. Поэтому он, слушая ее по необходимости, «успехами» в работе не интересовался.

Наговорившись вдоволь, они незаметно уснули. Перед сном Лесник облегченно подумал: «Кажется, все мои мытарства кончились и теперь можно собрать свои монатки и уматывать домой».

Как бы Леснику не было хорошо с Ларисой, но задерживаться из-за нее в Москве ради продолжения интимной связи он посчитал для себя непозволительной роскошью. Если честно признаться, то он здорово соскучился по своим сыновьям, Константину и Антону, а особенно дочке Наташе, которой исполнилось всего лишь пять лет.

Несмотря на сильное желание поскорее вернуться домой, он сейчас этого сделать не мог. Ему все равно надо было дождаться, пока два студента последнего курса института Сурикова снимут копии с купленных им картин в их натуральную величину. Он еще не видел конечного результата от своей предусмотрительности, но знал, что такая его работа не пропадет даром.

Глава 14

Из-за дождливой погоды Лесник не мог вылететь самолетом домой, а поэтому, не желая выжидать прояснения, он вынужден был выехать поездом. В связи с наличием ценного багажа Лесник попросил Лапу сопровождать его до дома. Дорогой они чертовски измучились, так как условия обслуживания в поезде были отвратительными, а точнее, они практически полностью отсутствовали. Поэтому в дороге им пришлось питаться продуктами, которыми снабдили их супруги Малащенко.

Приехав в Тузово, они с вокзала домой поехали на такси. Зайдя к себе в дом, охватив взглядом свое многочисленное семейство, Лесник с облегчением выдохнул:

— Кажется, приехали.

Он был рад, что отмучился от опостылевших проклятых дорожных забот. Они радостно перецеловались, переобнимались со встречающими.

— Ужинать будем? — не находя места от удовлетворения, что муж наконец-то вернулся домой, энергично поинтересовалась Альбина.

— Конечно будем, — за двоих ответил Лесник. — Проголодались, как черти, но сначала смоем с себя дорожную пыль.

Первым пошел купаться Лапа. Пока он купался, Лесник распаковал картины, скульптуру Будды, выставил их перед родственниками для обозрения, при этом он комментировал, насколько выгодно для себя совершил сделку. По ранее совершенной аналогичной сделке домочадцы считали его спецом в этой части, а поэтому верили ему на слово.

За ужином, который, как подобает у русских в таких случаях, проходил с распитием спиртного, было оживленно, шумно и весело, произносились тосты, вдохновляющие и убаюкивающие душу.

Лесник, услышав в коридоре телефонный звонок, хотел подняться и снять трубку, но Альбина, положив ему ласково руку на плечо, сказала:

— Сиди! Я сама сниму.

Взяв трубку, Альбина выслушала кого-то.

— Нет, еще не приехал, ожидаем прибытия к завтрашнему дню, — решительно солгала Альбина своему собеседнику. — Конечно позвоню, — заверила она говорившего с ней перед тем, как положить трубку.