Владимир Шитов - Собор без крестов

не ставьте, так как они меня будут раздражать, — пресекая попытку торговли с собой, заявил Церлюкевич.

— Не надо быть таким сердитым, — улыбнувшись, разряжая обстановку, заметил Лесник. — Мы ваши

условия принимаем, но я хотел бы уточнить всего лишь одну деталь.

— Какую?

— Вы их хотите получить наличными или как-то иначе?

— Мне бы хотелось, чтобы вы эту сумму внесли на мое имя в какой-нибудь западный банк и предъявили мне

чековую книжку на мое имя, чтобы я убедился, что там на меня открыт счет. Тогда я вам отдаю свои полотна с

Буддой.

— Такими суммами я шутить не намерен, а поэтому на такую сделку я не пойду, — решительно возразил

Лесник.

— Почему? — видя в отказе очередной подвох, спросил его Церлюкевич.

— Если я поступлю так, как вы хотите, а с вами что-то случится или сделка не состоится по каким-то другим

причинам, то я свои деньги с вашего счета уже не смогу снять, — пояснил свою мысль Лесник.

Церлюкевич убедился, что его собеседник прав, а поэтому спросил у него совета:

— А как же нам тогда поступить?

— Очень просто! Я выписываю чек на оговоренную сумму для предъявления вами в Австрийский

государственный банк, где вы можете снять деньги с моего счета, получив наличными, или там же открыть свой

счет. Если сделка между нами состоится, я отдаю вам свой чек, если нет — то я его просто порву, и все.

— А вдруг чек окажется фальшивым, и вы меня просто дурачите?

— Как говорится: доверяй, но проверяй. Я на ваше недоверие не обижаюсь. Подлинность чека и мою

платежеспособность вы сможете проверить в австрийском посольстве, куда мы с вами можем съездить в любое

время.

— Такое условие меня устраивает, — оттаивая душой, облегченно согласился Церлюкевич. — Можете хоть

сейчас забрать к себе эти полотна, — определенно высказал свою мысль он.

— А вдруг мы не захотим расставаться с деньгами, не станем вам платить за картины и убьем? — неудачно

пошутил Душман.

— Ты что, охерел? — не сдержавшись, сделал ему замечание Лесник.

— Я этого не боюсь! Все знают, кто в настоящее время является официальным владельцем моих полотен, а

поэтому, у кого они будут найдены после моей смерти, тот и будет подозреваться в моем убийстве.

— Понял ты толковый ответ на свой неуместный вопрос? — недовольно пробурчал Лесник в адрес Душмана, поведение которого в последнее время ему стало не нравиться.

Душман, махнув на них рукой, покидая кабинет, пробурчал:

— А ну вас.

— Как вы смотрите на то, чтобы сегодня же между нами состоялась вышеуказанная сделка? — спросил

Лесник Церлюкевича.

— Положительно! — скорее нетерпеливо, чем довольно ответил тот.

Покинув ресторан, покупатели и продавец художественных полотен закрутились, как белка в колесе. Если бы

у них не было транспорта, связей и денег на взятки, то сделка могла бы затянуться и на неделю, тогда как к

вечеру заинтересованные стороны, уставшие до изнеможения, но довольные друг другом, расстались, чтобы в

будущем уже не представлять взаимного интереса.

Барон Церлюкевич наконец-то получил возможность оставшиеся годы жизни пожить в свое удовольствие, тогда как покупатели его произведений искусства вместе с ними получили в придачу не только купчие на них, но и

проблемы, связанные с их хранением и реализацией.

Душман ограничился покупкой только одного полотна кисти Репина, все остальные произведения искусства

закупил Лесник. Душман понимал, что в финансовом положении ему не угнаться за кумом, а поэтому был

доволен и тем, что у него хватило валюты на покупку и одной картины.

Когда вечером они явились домой, то встретившим их Ларисе и Лапе, попытавшимся сделать им разнос за

отсутствие дома целый день, они дали достойный бой своими доводами, демонстрацией купленных полотен

знаменитых художников, чтением купчей на них.

Доводы Душмана и Лесника были убедительны, а поэтому их отсутствие признано обоснованным. Однако

Ларисе было неудобно перед Остапом Харитоновичем за невнимание к нему со стороны «молодых», которые

оставили его одного дома на целый день. Такая же мысль была в голове у Лапы, а поэтому до объяснения с

Душманом и Лесником у него на душе был неприятный осадок. Теперь же, когда все выяснилось, у Лапы и

Ларисы к «молодым» никаких претензий не было. Они знали, как Лесник и Душман с огромной выгодой для себя

продали в прошлом году свои полотна из коллекции Церлюкевича на Западе. Поэтому все были единодушны во

мнении, что на затраченный миллион долларов они приобрели многомиллионный капитал, который с годами

будет только увеличиваться в цене, не подвергаясь девальвации, рыночной неустойчивой стихии.

Ужин прошел оживленно с обсуждением разных эпизодов сделки. После ужина Лариса с дочкой Наташей

стала в зале смотреть телевизор, а мужчины в спальне стали играть в карты в «козла». Во время игры в карты

Душман смеясь поведал Лапе, как Лесник «вешал лапшу на уши» Церлюкевичу относительно ножевого ранения

его левой руки.

— Оказывается, и неприятности иногда могут приносить пользу, если ими умело манипулировать, —

улыбнувшись, глубокомысленно изрек Лапа.

Поиграв в карты примерно час, они пошли спать, так как в прошедшую ночь им практически не удалось ни

отдохнуть, ни поспать.

Глава 13

В субботу ресторан Душмана вообще не открывался для обслуживания жителей города. Обслуживающий его

персонал готовил столы и зал к 12 часам, чтобы к этому времени можно было бы принять почетных гостей, которыми были авторитеты преступного мира. Должна была состояться обычная воровская сходка, но под видом

коллективного гулянья.

К назначенному времени в ресторане собралось восемьдесят три человека. Настоящее мероприятие

являлось сходкой, а на сходке по воровским законам присутствие женщины «противопоказано», то есть

запрещено, поэтому и не было ни одной особы слабого пола.

За обильно и изысканно сервированными столами собравшиеся должны были решать свои не очень-то

простые вопросы выживания в свете изменяющейся жизни.

Ровно в двенадцать часов, и ни на секунду позже, Лапа, поднявшись, объявил о начале сходки. Такая

дисциплина не была данью моде или прихотью отдельных лиц. Это была наработанная и проверенная временем

необходимая осторожность. Хорошо то, что настоящая сходка была чисто профилактической и большей частью

была связана с проведением досуга, если бы она назначалась в связи с повальными арестами воров или

проведением особо сложного дела, а один из воров «халатно» задержался бы у какой-нибудь биксы, то

собравшиеся на сходку воры обязаны были менять место сходки, экстренно покидая ее, чтобы через какое-то

время встретиться в другом месте. В таком случае опоздавшему на сходку, если он не мог обосновать причину

своего задержания, приходилось туго. Он мог быть подвергнут крупному денежному штрафу, в зависимости на

сколько секунд, минут он опоздал, могли дать пощечину, а то и «бить по ушам», то есть перевести его в низшую

категорию.

Лапа, поднявшись из-за стола, обращая на себя внимание воров, произнес небольшую речь:

— Прежде чем начать нашу сходку, которая должна пойти по деловому руслу, я в виде вступления

представлю вам ее организаторов. Я, пахан академии с полосатыми тиграми, и шнифер, и медвежатник. Этот

друг, — он показал рукой на Лесника, — мой бывший ученик, продолжатель моего дела и такой шустрый, что

перескакал своего учителя. Насколько у него получаются дела, много говорить не буду, но у него, как у немногих

из нас, к сожалению, в западном банке на счете имеется несколько миллионов зелененьких, а в Америке

приличная хата, которую там почему-то называют виллой. — Лапа раскрыл в улыбке рот, в котором все зубы и

коронки были из золота. — Этого друга, — он показал на Душмана, — вы знаете, а поэтому его представлять я не

буду. Названная троица выделила миллион бабок на проведение настоящего мероприятия. Пока мы его не

пробухаем, если сможем и пожелаем за два дня, то не расстанемся, но, прежде чем поглощать га (литр вина), бацать, с подругами танцевать, у нас состоится деловой разговор. Некоторые наши братья до такой степени

оборзели, что забыли уважение к своему закону, им ничего не стоит укусить (оскорбить) своего товарища, а то, что они партиями становятся сволочугами, я такой новостью никого не удивлю. У нас три года тому назад

скурвился один бывший зек с непрерывным пятнадцатилетним сроком отсидки, казначей общака моей академии, который умыкнул оттуда один миллион бабок.

— Сволочь! Ему красный ошейник на горло одеть (перерезать горло), — послышались отдельные голоса.