Пристрастие к смерти - Джеймс Филлис Дороти
Выстрел сотряс воздух, как мощный взрыв. Когда раздался второй взрыв — входная дверь распахнулась. Кейт смутно увидела мечущиеся контуры мужских фигур, потом они остановились, возвышаясь над ней подобно темным колоссам с вытянутыми руками, сжимавшими оружие. Кто-то помог ей встать. Раздавались крики, команды, стоны. А затем она увидела в дверях Дэлглиша, который направлялся к ней, неторопливо, целеустремленно, как в замедленной съемке, окликая ее по имени, стараясь заставить ее сосредоточить взгляд только на нем. Но она все же повернулась и посмотрела на бабушку. В провалившихся глазах все еще был запечатлен нечеловеческий страх. Волосы по-прежнему свисали разноцветными космами из-под марлевой повязки. Но больше ничего не было. Ничего. Нижняя часть лица была полностью снесена. Привязанная собственными руками Кейт к стулу разорванными простынями, она даже не могла упасть. В ту секунду, которую Кейт только и смогла выдержать это зрелище, ей показалось, что бабушка смотрит на нее с печальным, укоризненным удивлением. Кейт дико зарыдала, уткнувшись в грудь Дэлглиша, пачкая окровавленными руками его пиджак, и услышала, как он шепчет:
— Все хорошо, Кейт. Все хорошо. Все хорошо.
Но все не было хорошо. Никогда не было. И никогда не будет.
Он стоял, крепко обнимая ее за плечи, посреди шума схватки и громких мужских голосов, отдававших команды. Потом она отстранилась от него, стараясь взять себя в руки, и поверх его плеча увидела горящие, торжествующие глаза Суэйна. Он был в наручниках. Какой-то неизвестный ей офицер тащил его из комнаты, но он оборачивался, стараясь поймать именно ее взгляд, как будто, кроме нее, здесь никого больше не было. Уже на пороге он резко дернул головой в направлении бабушкиного тела и сказал:
— Ну что ж, вот вы от нее и освободились. Не хотите поблагодарить меня?
Книга седьмая
Последствия катастрофы
1
Массингем никогда не мог понять, почему у офицеров полиции принято присутствовать на похоронах жертв убийств. Пока преступление еще не раскрыто, в этом, может, и есть какой-то смысл, хотя сам он не верил в теорию, будто убийца может появиться перед публикой только ради того, чтобы насладиться зрелищем трупа своей жертвы, опускаемого в землю или сжигаемого в огне. К тому же Массингем испытывал необъяснимое отвращение к процедуре кремации — в его семье на протяжении многих поколений предпочитали знать, где покоятся кости предков, — не любил религиозную музыку в записи, литургию, лишенную благодати и смысла, а также ханжеские попытки облагородить простой акт гигиенической утилизации фальшивой значимостью.
Похороны миссис Мискин разбередили все эти его предубеждения. Еще противнее ему стало, когда наступила очередь ритуала осмотра венков — жалкой маленькой шеренги цветочных композиций, выставленных вдоль стены крематория, среди которых был и особенно вычурный образец — от их отряда. Интересно, кому поручили купить его и было ли это неискренним посланием миссис Мискин, которая его не увидит, или Кейт, которой оно не нужно? — подумал он. К счастью, церемония оказалась короткой и совпала по времени с экстравагантно-вульгарными похоронами какой-то поп-звезды, проходившими в соседнем зале, так что интерес публики и прессы к их второстепенному мероприятию был невелик.
Далее предстояло ехать на поминки в квартиру на Лэнсдаун-роуд. Ожидая Дэлглиша в машине, он надеялся, что Кейт позаботилась хотя бы о том, чтобы выпивки было достаточно, — ему позарез нужно было выпить. Настроение шефа церемония, судя по всему, тоже подпортила. По дороге в южную часть Лондона он был молчалив даже больше обычного.
— Вы читали статью отца Барнса в одном из воскресных тяжеловесов, сэр? — спросил Массингем. — Он явно претендует на то, что в церкви Святого Матфея имело место некое чудо, поскольку после первой ночи, проведенной в ризнице сэром Полом, у того на запястьях якобы появились стигматы.
Дэлглиш смотрел на дорогу прямо перед собой.
— Читал.
— Как вы думаете, это правда?
— Найдется достаточно людей, желающих поверить в это, чтобы в обозримом будущем церковь наполнялась народом. Безусловно, можно будет позволить себе купить новый ковер для малой ризницы.
— Интересно, зачем он это сделал — я имею в виду отца Барнса? Леди Урсуле это едва ли понравится. А Бероуну так и вовсе было бы отвратительно.
— Да, ему это было бы отвратительно, — согласился Дэлглиш. — Или, быть может, показалось бы забавно. Откуда нам знать? Что же касается того, зачем отец Барнс это сделал, так, видимо, даже священники не обладают иммунитетом против искушения прослыть героем.
Они ехали по Финчли-роуд, когда Массингем заговорил снова:
— Насчет Даррена, сэр. Похоже, его мамаша окончательно дала деру. Комиссия по делам несовершеннолетних подала в суд прошение о замене надзора опекой. Бедный паршивец, уж хлебнет он с лихвой от «государства всеобщего благоденствия».
— Да, я слышал, директор социальной службы нашел время позвонить мне, — ответил Дэлглиш, по-прежнему не сводя глаз с дороги. — Все еще хуже. Они считают, что у него лейкемия.
— Плохо дело.
— Но у него хорошие шансы на излечение — болезнь в ранней стадии. Его вчера отвезли на Грейт-Ормонд-стрит.[39]
Массингем улыбнулся. Дэлглиш удивленно посмотрел на него.
— Что тебя так веселит, Джон?
— Ничего, сэр. Я подумал о Кейт. Вероятно, она спросит меня, всерьез ли я предполагаю, что Бог убил Бероуна и Харри, чтобы излечить Даррена от лейкемии. Ведь, в конце концов, именно Суэйн первым указал на то, что мальчишка болен.
Этого говорить не следовало, голос шефа стал ледяным.
— Это было бы несколько экстравагантным использованием человеческих ресурсов, тебе не кажется? Смотри на дорогу, Джон, ты превышаешь скорость.
— Простите, сэр.
Он ослабил педаль газа, и больше до конца поездки они не произнесли ни слова.
2
Час спустя, стараясь удержать на колене тарелку с огуречными сандвичами, Дэлглиш думал, что все поминки, на которых ему довелось присутствовать, были забавно похожи друг на друга: смесь облегчения, неловкости и ирреальности. Но эти вызвали у него более сильные эмоции и более личные воспоминания. Ему было тринадцать лет. Он с родителями приехал в норфолкский сельский дом после того, как его отец совершил погребальную службу над местным фермером-арендатором. Наблюдая, как молодая вдова в новом черном платье, которого она по идее не могла себе позволить, потчевала гостей домашними колбасками и сандвичами, как настойчиво предлагала ему фруктовый пирог, его любимый, как ей было известно, он впервые испытал взрослую, почти безысходную скорбь и восхитился благородством, с каким бедные и смиренные люди переживают ее. Понятие смирения никогда не приходило ему в голову в связи с Кейт Мискин, и у нее не было ничего общего с той деревенской вдовой и ее одиноким и неопределенным будущим, но когда он увидел поминальный стол — сандвичи, приготовленные перед отъездом в крематорий и закрытые фольгой, чтоб не заветрились, и фруктовый пирог, — это вызвало в нем такой же прилив жалости. Он догадался, что ей трудно было решить, что уместнее — алкоголь или чай. Она выбрала чай, и оказалась совершенно права.
Публики собралось не много, и она выглядела странно разношерстной. Пакистанец, бывший сосед миссис Мискин, со своей красавицей женой чувствовали себя здесь гораздо свободнее, чем на каком-нибудь пышном торжестве, и вели себя с изысканным достоинством. Алан Скалли, помогавший разносить чай, старался держаться в тени. Быть может, не хочет, чтобы создавалось впечатление, будто он имеет право чувствовать себя здесь отчасти хозяином, предположил Дэлглиш, но, поразмыслив, решил, что такое объяснение чересчур натянуто. На самом деле ему было в высшей степени безразлично, что подумают о нем другие. Наблюдая, как Скалли с не совсем уверенным видом, раздает тарелки, Дэлглиш вспомнил тот удивительный телефонный разговор, настойчивость, с какой Скалли требовал, чтобы его соединили именно с коммандером Дэлглишем, ясность изложения фактов, поразительно спокойный голос и, наконец, проницательность выводов.
